Воздух на улице сухой и холодный. Пропитан утренней свежестью и колючим инеем. Машины на дорогах в тонком слое льда. Перемещаются в пространстве, словно в замедленной съемке. Светофоры, сигналы, пробки. Тяжелый туман. Утро с его обычными обитателями. Серый асфальт и серое небо. И я. В распахнутой куртке и растянутой футболке. Среди дорогих костюмов, дорогих автомобилей, кашемировых пальто и кожаных портфелей. В самом престижном районе города. Курю, с наслаждением перемешивая в легких выхлопы бензина и никотина.

Взгляд скользит по территории парковки. На всякий случай. На тот самый последний случай, чтобы не выглядеть испуганной идиоткой. Замершей от неожиданности. А ведь знаю, что если вдруг увижу знакомую машину – передернет. Все равно передернет. Сколько бы я себя не контролировала. Сколько бы не задерживала дыхание. До скольки бы не считала про себя.

Моя недореальность с трудом воспринимает Романова. Она сжимается в тугой узел от предчувствия. То ли удара, то ли одобрительного поглаживания по голове. Впрочем, если быть откровенной – до одобрения дело не доходило. Подыхало в истоках.

Собираю последние наличные на такси и привычным жестом поднимаю руку.

Точно так же я могла бы каждое утро отправляться на работу, ощущая на губах горький привкус кофе. С остатками сна на ресницах. С влажными после душа волосами. Прокручивая в голове какой-нибудь сраный доклад о делах какой-нибудь сраной компании. Вспоминая назначенные на день встречи, совещания, конференции. Это тот путь, по которому я должна была развиваться. К которому должна была стремиться, будучи ребенком своих родителей. Мой мозг обязан был быть заточен на успех. На фавор. А вместо этого он питается шаткой недореальностью и вполне доволен. Сыт. Это именно та дорога, по которой я бегу в первых рядах за призовым местом. И, аллилуйя, мне ничего не стоит его взять.

Если предложение Алины о вечеринке в модном клубе останется в силе, если я в силах буду его принять, то непременно им воспользуюсь. Хотя бы для того, чтобы вновь почувствовать себя человеком, который успешно и с удовольствием проебывает свою жизнь. В шампанском, наркоте и музыке. В мире, который давно положил на всех. Забил ржавые гвозди в мечты и иллюзии. Это может быть весьма приятным занятием. Идти в ногу со временем. Быть в ритме своих привычек. Жить в мире, который ничего от тебя не ждет и ничего не требует. Это феерично и ни к чему не обязывает.

В центре встречаю Женю. Почти сразу же, едва только выхожу из такси. Минуя все промежуточные этапы развития отношений, мы с ним непринужденно переходим в категорию «добрых знакомых». Непринужденно с его стороны. Так легко, что я несколько охреневаю от его быстрых объятий и дружественного щелчка по носу. Молчание, в моем случае, это не радость. Я просто не знаю, что сказать. И как на такое отреагировать.

– Как дела? – его руки ложатся мне на плечи и слегка сжимают.

Спонтанно можно переспать. Подружиться – нельзя.

И если для секса достаточно провести две минуты вместе, то для дружбы двух встреч явно недостаточно. Для чистой и ничем не замутненной дружбы. Не напоказ, а ради теплых чувств.

Я смотрю ему в глаза, а губы изгибаются в неуверенной улыбке. Кривятся. Ради приличия. Скулы сводит от усилия изобразить радость на лице. Когда не знаешь, как поступить – улыбайся. За улыбкой можно скрыть недоумение. И еще много чего, как за каменной стеной.

– Уже знаешь зачем я здесь? – стремительно поднимаюсь по лестнице, говорю, чуть повернувшись в его сторону. Ровно настолько, чтобы заметить, как он недовольно тряхнул головой.

– Знаю. Я знаю об этом месте больше, чем ты думаешь. И о его обитателях тоже, – он резко останавливается и преграждает мне путь рукой, перехватывая за талию. Мы оказываемся в каких-то недоразвитых объятиях. Чтобы заглянуть ему в глаза, приходится задирать голову. Приходится отстраняться и делать шаг назад.

Я говорю:

– Начнешь отговаривать? Объяснять, что я не права? И мои поступки нерассудительны? Я все это слышала еще в прошлый раз.

Он отпускает меня, и мы идем дальше. Стройным шагом. Нога в ногу. И молчим. Но когда приближаемся к палате, я нарушаю тишину:

– Ты не можешь знать, как лучше. Это просто невозможно.

Женя ничего не отвечает. Возможно, ему просто нечего сказать. Как-то ответить на мое упрямство. Его глаза не смеются, как обычно и взгляд не сияет. Он тяжело вздыхает и растерянно трет переносицу в поисках нужных слов.

Нет их. Этих самых слов.

Прислоняюсь плечом к стене, к той самой, на которой развешены рисунки. Но уже другие. Пока меня не было произошли изменения. Такие изменения, о которых мне не хотелось бы знать.

Мы стоим друг напротив друга и думаем каждый о своем. Мне не надо далеко продвигаться в своих мыслях. Они простые и почти примитивные. Я смотрю на него и понимаю, что кому-то с ним чертовски повезло. Ведь есть же он в чьей-то жизни. Просто есть. Надежный, улыбчивый, ответственный. Пусть упрямый, но с открытым спокойным взглядом. Он твердо идет по жизни и будет так же твердо вести тебя за собой. С таким не страшно засыпать и не страшно просыпаться. С таким просто не страшно. Он внушает доверие и надежду, что в людях осталась человечность. От которой чуть теплее.

Мне еще ни на кого не приходилось так смотреть. Под таким углом зрения. Мужчины, которых мне довелось встретить в своей жизни никогда не подходили под слово «везение». Они все невезение в чистом виде. Холодные, расчетливые. Их счастье – в нулях. Их горе – в алкоголе. У них есть все, но их нет ни у кого. Они сами по себе и сами для себя. И я не говорю конкретно о Романове. Обо всех. Обо всех породистых шавках. Будь они прокляты.

– Через час мы с Аришкой пойдем гулять, – я оглядываюсь на электронные часы в коридоре, словно подтверждая тем самым свои слова. – Пока не хочешь посидеть с нами?

Я открываю дверь, и мы вместе входим в палату.

Можно играть в Твистер. Можно смеяться. Можно слушать заливистый смех Арины и смотреть, как он переливается в воздухе, словно мыльные пузыри. Всеми цветами радуги. Это может приносить удовольствие. Удовольствие от столь теплой, но при этом непривычной компании. У меня не было детей. Даже в близком окружении. А рядом с ними все просто – всего лишь делать то, что приносит радость. То, что заставляет улыбаться. Открыто. От души. Изнутри, а непосильно. Когда улыбку невозможно удержать в себе, сохранив при этом серьезное выражение лица. Когда этого делать и не надо.

Бывают такие моменты. Откровенной воздушности во всем. Наверное, бывают.

Так вот, упираясь ладонями в разноцветные круги и пытаясь дотянуться ногой до зеленого поля – я этого не чувствую. Никакой, совершенно никакой воздушности. Ни легкой, окрыленной свободы. Ни безмятежного счастья. Я думаю о том, что хорошо, что на мне джинсы. В них действительно удобно. Резвиться.

Но ощущаю я себя глупо. Настолько глупо, что и правда хочется расхохотаться от этой глупости. Некоторые нюансы воспитания ничем не перешибить. Не зря мне все время, начиная с сознательного детства, вколачивали как себя правильно вести. Это дерьмо настолько плотно засело у меня голове, что играя в подобные простые игры, я так и вижу себя со стороны глазами своей матушки, которая презрительно улыбается и закатывает к небу глаза. Ее пальцы ложатся на виски, и она тяжело вздыхает «О, Боже, Анна. Сколько тебе лет? Как ты себя ведешь?». Именно это и бьет по сознанию. Больнее всего. Мать, которая с утра всегда была, словно вылизанная. Отполированная. В строгом домашнем костюме. Уже к завтраку. Даже вставая ночью попить воды, прежде чем выйти, она расчесывалась, накидывала на плечи прозрачный пеньюар и засовывала свои точеные ножки в мягкие туфельки на каблучке.

Женя спрашивает, когда я успела подать документы. Я мычу из под него нечто невразумительное. Я советую ему подвинуться, чтобы я смогла занять положенный мне круг. Чтобы поддержать компанию и не проиграть почти сразу же. Волосы застилают мне глаза, и я ни черта не вижу, только слышу, как откуда-то со стороны звенит, как воздух на морозе, смех Ришки.