Судить о ее искренности в этом направлении – нереально. С таким же успехом можно всматриваться в морское дно сквозь толщу льда. Хрен чего увидишь. Остается только надеяться, что оно там есть. Теоретически.

Она наливает два бокала виски и протягивает один мне. Садится на подлокотник кресла и вытягивает ноги. Милая. Уставшая. Без косметики. Без украшений. Без замашек железной леди. Всем нам необходимо место, где можно не притворяться. Где можно расслабиться и скинуть туфли с гудящих ног. Где можно расплакаться, где можно спрятаться. Где можно зализать раны. Напиться. Выспаться. Собраться силами.

Каждому. Нужно. Такое. Место.

Хорошо, если оно есть.

У меня – нет. И я чувствую себя обделенной. Или ущемленной в чем-то важном.

Я вспоминаю дом Романова у озера. Просто это первое, что приходит в голову. Случайно.

Алина закрывает глаза и делает глоток виски. Кубики в ее бокале возмущенно звенят. На ободке остается след от ее губ.

– Итак, ты рассказала ему, чем занимаешься? Помимо того, что ублажаешь его прихоти?

Я разглядываю кончики своих ногтей. И думаю, что пора сходить в салон на косметические процедуры.

– О таком не рассказывают, – тихо замечаю я и думаю, что пора записаться в фитнесс центр. Можно начать с пробежки по утрам. Еще сесть на диету и посетить несколько сеансов тайского массажа. Внести систему. Составить график.

– Мне кажется, что даже Романову не понравится, что он трахается с бомбой замедленного действия. Может, он и любит драйв, но не до такой степени.

Я изучаю кончики волос, перебираю пряди и думаю, что пора сходить в парикмахерскую.

– Мне плевать. О таком не рассказывают.

Мне бы хотелось, чтобы на этом наш разговор о Романове закончился. За неимением других общих тем. Но Алина вдруг отставляет свой бокал, быстро поднимается со своего места и стремительно подходит ко мне. Опускается рядом на колени и берет за подбородок двумя пальцами.

– Посмотри мне в глаза и скажи, что ты в него не влюбилась. Скажи мне это немедленно. Сейчас же.

Смотреть в ее глаза и так-то не просто. Чтобы открыто и долго. Пристально и прямо. Чтобы выдержать хрустальный взгляд. Острый, словно битое стекло. А в комплекте с подобными вопросами это более чем некомфортно. Есть вопросы, которых ждешь и всегда знаешь, как на них ответить. Например, «Как дела?». А есть, которые вгоняют в ступор. Заводят в тупик.

Я молчу, насмешливо приподняв одну бровь. За каждым молчанием – своя истерика. За каждым молчанием – свой смысл. Для тебя и для других. Молчание универсально. Если есть возможность – всегда молчите. Так есть шанс быть неправильно понятой.

– Ая, скажи, – она не дает мне отвернуться. Держит крепко за лицо, совсем не по-женски. Ее пальцы оставляют на коже красные следы. – Тебе потом будет больно, понимаешь? Очень больно.

– А мне и сейчас, – отвечаю, не разжимая зубов. Одними губами. – Не слишком приятно.

Она отпускает пальцы и проводит по моим волосам. Снова и снова.

– Давай, это исправим. Сходим на следующей неделе на открытие клуба. Нового, жутко модного.

– А поможет?

Алина улыбается.

– Это всегда помогает. Ненадолго, но помогает. Как раньше, помнишь?

Помню. Раньше все было проще.

Спрашиваю, можно ли мне у нее переодеться. Во что-нибудь не столь консервативное. Без тонкого кружева и сексуальных подвязок. Без разрезов и вырезов. Без каблуков и чулок. Что-нибудь удобное для прогулки в парке. Чтобы не думать, насколько высоко задралась твоя юбка. Она отвечает «Конечно» и предлагает потертые узкие джинсы и футболку. Подобных вещей в моем гардеробе не было, наверное, с рождения. А у Алины есть. У Алины есть все, что может пригодиться в жизни. Джинсы, футболка, план отступления и запасной план отступления. Алина никогда не останется в неудобной одежде и неудобном положении. Она научилась смотреть далеко вперед. Я – нет.

Сидя с ней в темной спальне, с плотно задернутыми шторами, в свете тусклых светильников кремового цвета, понимаю, что лучше бы мне сейчас оказаться не здесь. То есть моя дальновидность все так же продолжает давать сбой. Она барахлит, как старый матричный принтер. С натягом выдалбливает очередное решение на поверхности моего мозга.

Я знаю, что оно, возможно, неверное. Неправильное. Опасное.

Я знаю, что мне вообще не стоило об этом даже думать. Хотя бы из чувства самосохранения. Того самого, что призвано защищать от необдуманных шагов.

Я знаю, что получу за него неодобрительный взгляд Алины и увижу растерянность в ее глазах.

Ей не понять почему. Почему я хочу вернуться в гостиницу.

Когда я выхожу от Алины, у нее снова звонит телефон. Она посылает мне воздушный поцелуй и закрывает дверь. И только потом отвечает. Я слышу ее звонкий голос, пропитанный едкими интонациями. Я слышу ее язвительный смех. Я слышу ее короткие фразы.

Когда стоишь по другую сторону двери, всегда рискуешь услышать что-то, о чем потом будешь жалеть. Не бывает приятных новостей за дверью. Приятными новостями делятся, глядя в глаза. Остальным – в твое отсутствие.

Алина говорит:

– Ее здесь нет. И не было. Хочешь проверить? – я жду, а она добавляет насмешливо и чуть нараспев. – Приезжай.

Ее голос удаляется, но до меня все еще доносятся обрывки слов:

– Только без этого. Мы говорим о разных вещах и не надо мне угрожать. Я понятия не имею, где она.

Она могла говорить с кем угодно. О ком угодно. Совсем необязательно, что обо мне. И совсем необязательно, что с Романовым. Но эта мысль не дает покоя. Не дает покоя и то, что они знают друга-друга. Настолько хорошо, чтобы созваниваться. Чтобы разговаривать тоном далеко не посторонних людей.

На автомате проверяю свой телефон. Точнее, его наличие. И не обнаруживаю. Нет телефона – нет вестей. Скорей всего, я оставила его в центре. Готова рассмеяться. Громко и вызывающе. Подняв голову к небу.

Прислоняюсь спиной к перилам и задумчиво прикуриваю. Очередную. Может быть, десятую или двадцатую за день. И будет еще столько же. Будет все. Полный набор. Пустой номер, выцветшая ночь, смятая постель. Время и возможность обо всем подумать.

Ночью все возвращается на круги своя. О том, чтобы заснуть, и речи быть не может. Даже просто закрыть глаза. Расслабиться. Нет. Нервы натянуты, они вытянуты и выдернуты на хрен. Они намотаны и измотаны. На кулак и чьи-то красивые запястья. Они раскатаны по всей площади помещения. Тонким слоем. Как маслом. Они затоптаны звуками. Как грязными ботинками с тяжелыми подошвами.

Не думаю о том, что будет, если сейчас появится Романов. И так знаю, что ничего хорошего. Но лучше его встретить здесь, чем в любом другом месте. В идеале – завтра. После пяти я абсолютно свободна. После пяти, я ко всему готова. Ко всему, что может предложить мне мое воображение. Мое, не его. Даже в воображении мне с ним не тягаться.

Мой недопобег имеет все шансы дерьмово закончиться.

Но я все равно нахожусь в полной уверенности своих действий. Не жалею. И стараюсь не думать о плохом. Насколько это позволяет вязкая тишина номера. В которой отчетливо прослушивается каждый посторонний звук. Чужие шаги за дверью, чужие голоса, скрип дверей – все это в груди. Отдается эхом. Пульсом. Ударами. В под дых. Так что сердце замирает, а потом снова заводится. Нормально.

Смотрю на часы. Считаю их. На пальцах. Перебираю как любимые погремушки. Все еще верится, хоть и с трудом, что два дня это не пустые слова. Телефонный разговор Алины – не обо мне. И не с ним. Все еще верится в отсрочку на сутки. А потом… Потом я готова.

Утром наспех заказываю кофе. В моей общей недосуете выглядит это забавно. Так, словно кто-то щелкнул пальцами и заставил меня двигаться. Быстро двигаться. Будто я не успеваю. Будто до этого у меня не было свободного времени, на то чтобы спокойно позавтракать. Не было целой ночи и бесконечных минут ожидания. Пустых и долгих, наполненных острым ритмом сердца. Я практически залпом выпиваю горячий напиток, накидываю куртку и спускаюсь вниз.