Она спрашивает тихо, чтобы услышала только я:

– Куда мы едем?

И почти сразу же:

– Зачем он с нами?

Это ее протест. Ее способ выразить свое возмущение. Или вернее свое право собственности на меня. Ей не объяснить появление чужого человека, забирающего часть того, что по праву принадлежит ей. А я не могу разорваться между ними. В моих ушах до сих пор звучат его слова. «Я приехал за тобой и без тебя никуда не уеду».

Я хочу, чтобы все было ровно и гладко. Как в фильмах. С мгновенной симпатией, пониманием и хорошим финалом. Пусть только в рамках сегодняшнего дня. Но чем больше времени мы проводим вместе, тем меньше остается у меня на это надежды.

Еще всего каких-то полчаса назад мы стояли с Романовым в коридоре, отворачивались в разные стороны и неохотно роняли на пол слова. Они так же неохотно падали и неохотно скатывались куда-то в угол. Мы ждали, пока Арина оденется. Я ждала. Он держал меня за локоть и говорил, что пора уходить. Естественно, без нее. Но уйти всегда можно успеть. И это гораздо проще, чем остаться.

Я понимала. Он – нет. Мы плыли в разных направлениях. Мы плыли параллельно и в противоположные стороны. Он сказал, что приехал за мной и без меня никуда не уедет. Я ответила, что приехала к девочке и без нее не сделаю шагу. Круг не замыкался. Для этого не было желания. Ни у кого.

– Может быть, встретимся вечером? – предложила я. Без энтузиазма и особой надежды. Его рука на локте нервировала. Так выглядят дети, пойманные за шалостью. Они, наверное, и чувствуют тоже самое. Гребанную неловкость и стремление как-то загладить свою вину. Исправить ситуацию. С максимальной пользой для всех. – Ты же видел, куда пришел. У девочки совсем мало времени. В отличие от нас. Сделай это для меня, пожалуйста.

– У нас тоже немного.

Круг не замыкался.

И до сих пор не замыкается.

От его последних слов на душе особенно муторно. Как будто кто-то оттягивает внутренности изнутри. И сгибает тело пополам. Хочется прижаться лбом к коленям и несколько минут так посидеть. Чтобы отпустило. Не отпускает.

Ришка прижимается ко мне, и я обнимаю ее за плечи. Сама прислоняюсь виском к холодному стеклу. За стеклом солнце. Тусклое и выдохшееся. Светит и не согревает. Впереди дорога без конца и края. И мыльный пузырь тишины.

– Давай выйдем, – она обращается исключительно ко мне. И капризно добавляет. – Мне надоело. Мне плохо.

Поднимаю голову и смотрю на Романова. Через зеркало заднего обзора. Пожимаю плечами и говорю:

– Останови.

Он едва заметно кивает.

– Хорошо.

Ришка, не отпуская моей руки, буквально вылетает из машины и зло оборачивается.

– А ты останься. Ты нам не нужен. Понял? Не нужен! Совсем!

Ее глаза наполняются слезами ненависти, она хлопает дверью и тянет меня за собой. Быстро шагает по тротуару, почти бежит. Уводит. Как можно дальше. Людская толпа за нами смыкается, и я даже не успеваю оглянуться назад. Ришка двигается вперед с упорством маленького ледокола. И, кажется, что ребенок из нас двоих – это я.

Мы сворачиваем на узкую улицу, и когда она, наконец, останавливается и смотрит на меня своими солнечными глазами, по ее лицу текут большие выпуклые слезы. Детские и искренние. Щеки моментально становятся влажными и розовыми. Она трет их ладонями, и на коже появляются темные разводы.

Достаю платок и протягиваю ей.

– Не плачь, только не плачь, – устало стекаю по стене на холодный асфальт и прижимаю ее к себе. Прячу свое лицо в болоньевой курточке и чувствую, как маленькие ладони ложатся мне на волосы. – А то я тоже начну.

– Он нам не нужен, – сквозь слезы повторяет она. – Совсем. Не нужен.

– Может быть, он нужен мне, – глухо. В скользкую ткань. В область сердца.

Но Ришка отчаянно мотает головой.

– У тебя есть я, и я тобой ни с кем не поделюсь.

– Человек не вещь, чтобы решать, делиться им или нет.

– А я не отдам. Ты моя.

Ее мир не допускает оттенков. И компромиссных решений. Если не нужен, то совсем, если нужен, то полностью. Без остатка. Третьего не дано. Третий испортит гармонию. Хрупкое равновесие.

– Все не так просто, – вяло протестую я.

– Все просто. Пойдем, скажем ему, чтобы уходил и больше никогда не возвращался.

Подпираю кулаком голову и молчу. Смотрю на проходящие мимо чужие ноги и не могу собраться мыслями. И глаз не поднять, и самой не подняться. Не заставить себя пошевелиться, и придумать что-нибудь стоящее. Стоящий ответ, стоящее решение, стоящие слова. Не пустые, а правильные. Чтобы правильно все объяснить.

– Мы не можем этого сделать, – привожу самый гениальный довод из всех возможных. Точнее, я не могу. Не могу самостоятельно принять данное решение. И не хочу. Не хочу выбирать. Между кем-то и кем-то.

– Почему?

– А если бы я попросила тебя забыть свою сестру?

И вот ее черно-белый мир сталкивается с жестокой реальностью. Он врезается в нее, как машина в дерево. Происходит авария. Рушатся представления о справедливости. На глаза вновь наворачиваются слезы. Она тоже не хочет выбирать между кем-то и кем-то. До сих пор мы с ее сестрой находились в разных плоскостях. И тут, пусть и мысленно, но столкнулись.

Впрочем, наверное, мы испытываем одинаковые чувства. Мне тоже еще не доводилось всерьез задумываться над выбором. И вот, пожалуйста. Наслаждайся. Представляй. Прикидывай. Что делать, если придется оставить кого-то одного.

На ум приходит – вешаться.

– А ты не проси, – она бросается ко мне на шею и ластится как одичавший домашний пес. Которому стоит только вновь поверить человеку, и он готов отдать ему все. Все, что накопилось в его душе за долгое время одиночества.

– И ты не проси.

Она долго ничего не отвечает. Сосредоточено кусает нижнюю губу и хлюпает носом. А потом с тяжелым вздохом произносит:

– Хорошо, не буду. Мы принесем ему мороженое, когда вернемся.

Мне бы глумливо улыбнуться, только представив эту картину. Но как-то не улыбается. Приподнимаю уголки губ в усталой полуусмешке и треплю ее по голове. Я совсем не уверенна, что Романов будет проявлять чудеса выдержки, терпеливо дожидаясь нас там же, где мы его оставили.

Хорошо, если он просто уедет. Молча. Не психанув.

А может случиться и нечто похуже.

Но ничего не случается. Ни через минуту, ни через час. На этот отрезок времени Романов исчезает из наших жизней, и мы о нем забываем. До тех пор, пока наши реальности вновь не столкнутся в одной точке.

Ришка продолжает крепко держать меня за руку. Не выпускает ладони ни на мгновение. Она вновь превращается в ту девочку, которую я до этого знала. До встречи с Романовым. Она улыбается, смеется, ни на что не жалуется.

Вдвоем мы смотримся гораздо гармоничней, чем втроем. Эта гармония не столько внешняя, сколько внутренняя. Когда в унисон. Мысли, слова, движения. Когда улыбки синхронны. Когда желания взаимны. Когда тишина не угнетает. Когда просто идешь и ни о чем не думаешь. И собственно уже совсем неважно, куда идешь. Лишь бы вместе. Потому что вместе проще. Потому что вместе не так страшно.

Рядом скользят люди. И время тоже скользит. Необоснованно быстро. Словно его подталкивают в спину. Ришка все больше молчит. Я тоже. Вокруг нас угрюмый парк, напичканный искусственной радостью. В нем есть все для веселья – лотки с сахарной ватой, хот-догами, воздушными шарами, мороженным и французскими каруселями. В нем есть родители с детьми и дети с собаками. У них есть выходной, а за ним следующий и следующий. Они могут радоваться сейчас, а могут потом.

– Давай, не будем возвращаться? – в ее черных зрачках надежда. Светится ярким огоньком. Она, так же как и когда-то я, думает, что реально просто взять и не вернуться. Сбежать, не оглядываясь.

– Мы вернемся, – по ее рукам течет сахарная вата. Ришка держит ее за тонкую палочку, но не ест. Сладкие розовые капли текут по пальцам и падают на землю. – Выброси, если не ешь.

– Просто не отдавай меня.

– Мы уже опаздываем.