У дверей палаты, все же останавливаюсь. Снимаю очки и убираю их в сумку. Щелкаю замком.

– Прости, Жень, не хочу тебя обидеть, но… ты ничего не сможешь сделать.

Мы смотрим друг на друга. Мне нечего добавить, ему нечего ответить. Он злится, и я понимаю его злость. Принимаю. Терплю. В какой-то момент мне жаль… Жаль, что вся эта ситуация будто вывихнутая. Мне безумно тяжело и совершенно не хочется смотреть в его черные внимательные глаза.

Как-то уж так совпало, что мы оказались на разных берегах.

Как-то так получилось, что на моем берегу вообще никого нет.

Я помню нашу первую встречу. Его открытую, лучезарную улыбку. Тихий смех. И лукавый взгляд. Где-то в самом начале. Когда еще без претензий. И помню, как все это закончилось. А ведь, наверное, могло сложиться по-другому. Закончилось, не сложилось. И теперь между нами безмолвное недопонимание. Если не хуже.

Видимо, я не умею заводить друзей. Только врагов.

Собираюсь открыть дверь и закончить разговор. А потом закрыть дверь и оставить Женю по другую сторону. Это всегда самый верный способ уйти от нежелательной беседы.

– Я больше ничего тебе не скажу, – он накрывает своей ладонью мою руку. Чуть сжимает. Рука у него теплая, пальцы сильные. От его прикосновения мороз по коже.

– Знаю-знаю. Но как бы… я больше и ничего не буду слушать.

– Давай куда-нибудь сходим. Выпьем кофе, позавтракаем, пообедаем или что там еще делают в это время суток.

Устало провожу по векам. Стираю на хрен и тени и подводку для глаз. Ругаюсь сквозь зубы.

– В другой раз. То есть, наверное, лучше не надо.

Пытаюсь улыбнуться. Он пытается улыбнуться мне в ответ.

Попытки жалкие. И неудачные. Мы больше скалимся друг другу. При этом сохраняя видимость дружелюбия. Как приличные люди. Как цивилизованные люди.

Мой взгляд упирается ему в грудь. И там остается. Пожимаю плечами, вроде как извиняюсь за все, хотя на самом деле никаких угрызений совести не чувствую. И ухожу.

***

Нас двое. За окном все тот же мир. Жизнь. Суета. Ничего нового. Между нами тишина без слов. Обнимаю ее, и она устраивает свою голову у меня на плече и тихо дышит. Молчит. Чувствую, как бьется ее сердце. Как пахнут мятным шампунем ее волосы.

– Злишься на меня? – прислоняюсь спиной к стене и скидываю туфли.

Ответа нет. А я не знаю, какой именно мне бы хотелось услышать.

Чтобы больше к этому не возвращаться, чтобы больше не размышлять на тему «А может, мне надо…». «Может» – это слишком расплывчатое понятие.

А также чтобы не передумать и не оставить для себя места для маневра, я говорю:

– Помнишь, ты хотела, чтобы я забрала тебя с собой?

Мое желание искреннее. В нем нет никаких скрытых или темных сторон. Никаких подвохов. Я не виновата, что оно пересекается с другими моими желаниями. Идет с ними вразрез.

Под ладонью, чувствую, как начинает судорожно биться ее сердце. В предвкушении. Или в страхе. В такт моим словам. Хотя она лежит спокойно и даже не шевелится. Не поднимает головы и не смотрит на меня.

Закрываю глаза. Глажу ее по затылку.

Во мне нет сомнений. Есть сожаления, что все именно так, а не иначе.

От стены по позвоночнику растекается холод. Слова становятся вязкими. Ленивыми. Стекают по воздуху. Оседают.

Я говорю:

– У нас будет дом. На берегу залива. С мангалом во дворе. И качелями. Обязательно с качелями. Хочешь качели?

Нет ответа.

За окном гудят машины. За окном осень. Хрустящий морозный воздух и опавшие листья. А мне так по-бл?дски хочется курить и плакать.

– Я тебя заберу. Ты только подожди немного. Для этого надо время.

То, что я сейчас делаю – это даю надежду. Я даю надежду, чтобы ее оправдать. И если до сих пор можно было все решить каким-то иным путем, то после моих слов – нет.

Я озвучиваю свое решение. Пускаю его в ход. Вдыхаю в него жизнь.

Обратной дороги нет.

Я не просто сжигаю мосты. Я их уничтожаю с насильственной жестокостью. Для себя. С садистским удовольствием. И мазохистской яростью.

Закрытые веки жжет. Ресницы становятся влажными.

А под ладонью у меня быстро-быстро бьется детское сердце. В нем уже поселилась надежда. Оно уже услышало мои слова. Приняло их. И поверило.

Никогда раньше ничье сердце так не отзывалось на меня. Такие подарки слишком бесценны, чтобы от них отказываться. Чтобы ими пренебрегать. Чтобы менять их на что-то совсем не похожее. Неравноценное.

– А почему у тебя раньше не было дома? – все так же уткнувшись мне в плечо, тихо спрашивает она. Тихо настолько, что я практически ее не слышу.

– Наверное, потому, что мне не с кем было там жить. Дом нужен только тогда, когда кто-то в нем тебя ждет.

– Тебя никто не ждет?

– Нет. Жду только я.

Она вздыхает. Тяжело. И совсем по-взрослому.

– И я.

Это то, что нас объединяет. Кому-то из нас двоих должно повезти. Кто-то должен дождаться.

***

Таким образом, я знаю, чем себя занять в ближайшие пять дней. Я знаю, что никто не встретится за меня с агентом по недвижимости, не пересмотрит сотни фотографий архитектурных шедевров, не ответит на тысячи бессмысленных вопросов.

Нет, я не хочу жить в этом городе. В другом. Любом. Только не в этом. На противоположном конце страны. Как можно дальше. Это принципиально.

Чтобы никаких шансов. Даже теоретических возможностей. Случайностей. И нежелательных встреч.

Это не аренда на лето. И мне не нужен охотничий домик.

Но желательно с возможным выкупом на будущее.

Прошу вас, не надо семь спален и три ванных комнаты. Мне там будет слишком одиноко. И пусто. А я не выдержу этой пустоты.

И без отделки в испанском стиле.

Подальше от города, но с развитой инфраструктурой. Больницы, школы, библиотеки, магазины.

Соседи… Я не хочу видеть соседей. Никаких сплетен и вечерних чаепитий с пирогами и вареньем. Если я увижу рядом с собой хоть одного человека с данным набором продуктов – меня стошнит. Честное слово.

И, о Боже, только без декора в стиле барокко.

Столовые, кухни, спальни, детские, кабинеты, комнаты отдыха – все фотографии в шикарном качестве. С лучших ракурсов. Медь, хром, красное дерево, пластик.

Глядя на меня в строгом костюме из тончайшей английской шерсти и укороченном кашемировом пальто, у всех этих агентов, менеджеров и работников среднего звена рано или поздно возникает один и тот же вопрос. Который они осторожно озвучивают.

А вы уверенны, что это именно то, что вам надо?

В их представлении, я – воплощение женского каприза.

Они и рады мне угодить, но не имеют представления как.

По их мнению, любой нормальный человек, а уж тем более человек с сумкой за три тысячи баксов, просто физически не может хотеть переехать в деревню. Это что-то выше их понимания.

Я категорически не вписываюсь в их стереотипное мышление. Поэтому, у нас ничего не получается. Я не теряю надежды, и продолжаю проводить дни напролет в душных офисах.

Где-то между полноцветными буклетами и планами жилых площадей, я встречаюсь с Татьяной. В ресторанах, холлах, салонах автомобилей, она рассказывает мне, как продвигаются дела. Она с маниакальной настойчивостью и профессиональной хваткой постепенно приводит все в порядок. Все мельчайшие детали вычищены до кристальной ясности. Налоговые отчеты, договоры, кредитная история, акции, активы.

Она знает обо мне больше, чем я сама о себе.

Она называет дату суда. И говорит, что это последний нюанс, после которого я стану совершенно нормальной. Без каких-либо юридических заморочек. Что ни один государственный орган управления не сможет ко мне придраться. Или в чем-то обвинить.

На это ушел почти месяц ее непрерывной работы. Татьяна говорит, что еще не встречала за всю свою практику таких запущенных случаев. Мне было бы проще заново родиться, чем исправить всю биографию.

Мне ей Богу, было бы проще заново родиться.

***

В пятницу вечером Алина оставляет мне записку на стойке регистрации.