Малдун никогда не достигал такого положения, когда бы его имя символизировало правовую или политическую защиту простого человека. Его достижения на властном посту были незначительными, а если были захватывающими, то, во всяком случае, лишь с точки зрения его личных конфликтов. На этом посту он был хорошим бизнесменом; он делал то, что обещал, а именно — поддерживал честный стиль делового управления. Он назначал на должности толковых и честных. Он требовал, чтобы они напряженно работали, и они трудились вовсю. Управляя городом, он никоим образом не проводил каких бы то ни было реформ или изменений.
К тому же более поздний этап его политической карьеры совпал с Великой депрессией, когда все изменилось. Ни местные органы управления, ни частные организации не могли больше заниматься удовлетворением нужд бедняков. Местные благотворительные организации и общественные фонды поддержки нуждающихся были упразднены, а их место заняли федеральные и общенациональные пособия. Пока Бигги боролся с самим собой, пытаясь понять, что же необходимо сделать для решения его личных политических проблем и проблем других людей, был провозглашен Новый курс, призванный обеспечить широкую защиту обездоленных. Многие политические соратники покинули его, равно как и других республиканских лидеров, дабы последовать за Рузвельтом. Тем не менее в 1935 г. после нескольких поражений Бигги был вновь избран мэром. Впоследствии он постоянно терпел поражения вплоть до двух последних избирательных кампаний.
Мы не имеем здесь возможности проследить его позднейшую карьеру. Вполне очевидна привязанность к нему очень многих жителей его города. Для того чтобы полностью понять его как политический символ, потребовалось бы изучить всю историю его жизни, однако для нашего понимания значимости такого символа в политической жизни американцев наиболее важны ранние этапы его карьеры, в том числе две первые победы на выборах и головокружительный взлет к славе, сменившиеся поражениями и неудачными попытками занять более высокие посты.
Добившись коммерческого успеха, Бигги поддался влиятельному мотиву быстрого обогащения — основополагающему жизненному принципу американцев. Миф о конечном достижении успеха и сотворение символической роли преуспевающего человека, взбирающегося из низов на вершины величия и заоблачные высоты, — необходимая часть механизма нашей социально-статусной системы. Чтобы жить так, как живут нормальные и уважаемые граждане, большинство американцев должны либо интернализировать этот миф и сделать его частью самих себя, либо каким-нибудь приемлемым образом с ним смириться. В противном случае их ждут нападки со стороны окружающего общества и возможность личного краха. От человека без амбиций требуют объяснений, почему он такой.
Бигги обладал способностью переводить свои установки, намерения и поступки в простые, но очень могущественные символы, с которыми большинство жителей Янки-Сити (и Соединенных Штатов) могли себя сочувственно идентифицировать. Это были элементарные символы, несущие в себе большой эмоциональный заряд, понятный каждому, и эти символы пробуждали в избирателях скорее смех, чем гнев.
Причины последовавшего далее поражения Бигги многочисленны, разнообразны и трудноопределимы, однако важнейшие из них указать можно. Знаки и символы средств массовой информации, если их не обновлять постоянно новыми значениями, быстро наскучивают и теряют свою привлекательность для аудитории. Проще говоря, один и тот же человек, часто повторяющий одни и те же действия, надоедает. Если аудитория слышит о нем по радио или видит его по телевизору, то она может выключить эту программу и переключиться на другую. Когда тот или иной персонаж локальной сцены теряет свою привлекательность, редакторы печатных изданий переключают всеобщее внимание на какой-нибудь другой узел свежих событий. Эти факторы способствовали падению популярности Бигги и все более редкому использованию его в качестве символа в средствах массовой информации.
Однако гораздо важнее здесь то, что роль героя, в рамках которой Бигги выступал как конферансье, способный выставить на посмешище своих врагов, а особняк на Хилл-стрит служил сценой для его публичного спектакля, эта роль для большей части аудитории уступила место роли клоуна, а для тех, кто научился ненавидеть его за то, что он подверг угрозе и опасности их самоуважение и положение в сообществе, — роли злодея. Всегда, с самых первых шагов по пути к славе, его сопровождали намеки на то, что его поведение смешно, а сам он нелеп.
Американцы всегда ценили политическое шутовство выходцев из социальных низов, которые высмеивали людей, считавших себя высшими. Эйба Линкольна[52], часто пребывавшего в веселом расположении духа, многие современники считали чудаковатым. Юмор Эйба, как и юмор Бигги, временами был чересчур груб и приземлен для изысканного общества. Он был выходцем из социальных низов, и в его юморе находило выражение его происхождение. Недруги критиковали Линкольна отчасти в силу того, что считали его грубым, неотесанным, вульгарным, человеком низшего класса. Газетные передовицы и карикатуры изображали его шутом и неотесанным мужланом, неспособным выполнять обязанности на высоком посту. И тем не менее Линкольн преодолел те пределы, которые установили ему его недруги. Как удавалось ему и другим, гораздо менее одаренным людям, побеждать своих противников и избегать постоянного клеймения символами низкого положения?
Здесь действовало множество факторов, однако важное место среди них занимала готовность выходцев из низов играть в игру социальной мобильности по традиционным правилам. Когда они это делали, те, кто становился их сторонниками, без труда прикладывали к ним ценности, представления и темы, пронизывающие фундаментальную структуру нашего общества. Линкольн прошел путь от бревенчатой хижины бедной белой семьи, затерянной в лесной глуши, до Белого дома, играя в соответствии с общепринятыми правилами культуры. Каждая ступень в профессиональной и экономической жизни, покоряемая им, готовила его к следующей, более высокой. Каждый профессиональный и экономический шаг переводился в социальное достижение. По мере того как он переходил на все более высокие уровни, изменялись его речь и одежда, менялись дома, в которых он жил, и их местоположение, видоизменялись его манеры и некоторые его ценности. Он взял в жены женщину из высшего класса. Снял енотовую шапку и надел модный цилиндр, какие носили в то время в Спрингфилде и Вашингтоне[53]. Выбросил деревенские мокасины и нацепил столь обычные в высшем обществе начищенные до блеска туфли преуспевающего юриста, занимающегося проблемами железных дорог. Вместо того чтобы будить враждебность в простых людях, он вызывал их одобрение, поскольку никогда не отрекался от своих истоков и настойчиво повторял, что он всего лишь один из них, даже тогда, когда в поздние годы жизни общался на равных с руководителями государства. Его сторонникам было легко идентифицироваться с таким символом и осуществить в его реальности собственные лелеемые мечты.
Линкольн никогда не воспринимал социальную мобильность в чисто экономических категориях, равно как и тысячи других преуспевающих американцев. Они не отвергали символы статуса и не нападали на тех, кто ими обладал. Они играли в игру. Вряд ли последователи Великого Освободителя[54] это осознавали. Они видели в нем человека из народа, который, имея невысокое происхождение, оказался достаточно умен, чтобы стать преуспевающим юристом и блестящим политиком, кем они и сами могли бы стать, сопутствуй им удача и будь на то их воля.
Бигги отказался подчиниться обычным правилам, которыми руководствуется большинство людей в своих попытках продвинуться вверх по социальной лестнице. Он верил в экономические ценности и мораль среднего класса, но в то же время взбунтовался против социальных ценностей среднего и высшего классов; тем не менее, он жаждал мобильности и признания и даже хотел стать президентом Соединенных Штатов. Однако он не желал платить дань ученичества, постигая эти правила. Объектом его нападения стала вся система, контролирующая рост преуспевающего человека, и его атаки породили конфликты, которые не могли быть разрешены в рамках обычного функционирования этой системы.
