Каждый контекст действия является частью более широкой системы действия, вся целостность которой образует сообщество. Каждое действующее лицо в этом контексте является частью более широкой системы действия и входит в него из нее. Эти системы действия могут быть и уже были здесь проанализированы в категориях моральных, символических и технических систем. Исходя из стоящих перед нами задач, назовем их целостность социальной системой сообщества. Каждое действующее лицо занимает в социальной системе один или несколько общих и специфических статусов. Некоторые или все эти статусы играют важную роль в определении того, что означает для него данный знак в данном контексте. Некоторые или все они могут быть напрямую включены в непосредственный контекст действия. Бигги Малдун как сын Мэри Малдун, Малдун как владелец собственности, Малдун как кандидат в мэры и Малдун как человек из низшего социального класса — вот некоторые из статусов, непосредственно вовлеченных в конфликт на Хилл-стрит. И наряду с ними: члены семей и семейных групп с Хилл-стрит, владельцы собственности, живущие в этом районе, люди, принадлежащие к «лучшим классам», а также некоторые местные должностные лица и должностные лица штата, представляющие политическую власть.

За пределами всего этого находится население Янки-Сити в целом, пользующееся правилами, ценностями и символами, которые оказывали влияние на контекст, испытывали обратное влияние со стороны него и были напрямую связаны с каждым из действующих лиц, принимавших участие в более широкой жизни сообщества. Для действующего лица, или участника, значение каждого знака в контексте будет заключать в себе текущее и прошлое влияние, оказанное этой широкой средой на него, на других действующих лиц и на вовлеченные в этот контекст объекты, а также то значение для сообщества в целом, которое он всему этому придает, и то давление, которое он ощущает со стороны его членов.

Если наблюдатель может определить значение, приписываемое каждым действующим лицом тому, что имеет место в данном контексте действия, то он, конечно же, знает, что он исследует. Наблюдаемое открытое поведение[286] является знаковой системой действующих лиц и входит составной частью в системы значений, придаваемых ими тому, кто они такие, что они делают, а также тем эффектам, которые они привносят в контекст действия. Они и сам контекст стали знаками для наблюдателя, чьи собственные тщательно разработанные значения также являются частью его данных. Некоторые исследования могут быть на этом закончены. Для нас же вопрос стоит следующим образом: что обозначают эти знаки помимо тех значений, которые приписываются в этом контексте самими участниками.

Каждая наука имеет свой собственный универсум знаков и значений и соответственно интерпретирует относящиеся к ее ведению данные. Политический ученый и экономист извлекают из данных, касающихся Бигги Малдуна и его мира, свои собственные наборы значений. Наши усилия — хотя мы и считаем знание, получаемое благодаря подобным подходам, необходимым — движутся, однако, в ином направлении.

Как только объекты, знаки и значения непосредственного контекста взаимно связываются друг с другом, эту систему знаков и значения необходимо далее связать с другими контекстами действия. Это можно сделать, связав символы данного контекста с символами, используемыми в других символических контекстах, путем изучения одних и тех же символов в разных социальных контекстах и определения их значения в разных контекстах, а также нахождения значения разных символов в том же самом контексте. Тогда значение контекста может быть изучено как одно из нескольких, формирующих более широкий спектр контекстов и их значений; вслед за этой последней процедурой должно последовать его сравнение с теми известными значениями, которыми наше общество конвенционально наделяет изучаемые нами символы.

В идеале, для интерпретации того, что происходило в Янки-Сити, в терминах контекста нам нужно было узнать: (1) где встраивается данный контекст действия в социальную систему города и американской культуры вообще; (2) где встроены действующие лица в его семейную, политическую, экономическую, классовую и более широкую социальную жизнь — в идеале это было необходимо, но практически делалось редко; (3) социальную историю города в той мере, в какой она связана с изучаемым контекстом действия; и (4) социальное и психологическое развитие каждого участника. К счастью, благодаря предшествующей работе в Янки-Сити мы располагали сведениями по первым трем пунктам и частью необходимого материала по четвертому [155].

Мы интересовались всеми символическими контекстами, но более всего хотели определить функции и следствия различных контекстов действия для социальной системы сообщества и их воздействие на символическое поведение. Также нам хотелось побольше узнать о некоторых сложных системах знаков и значений, составляющих части различных символических систем. Хотя язык является наиболее базисным из всех наших символов, как систему мы его здесь не изучали, но он, разумеется, был элементом всех исследованных нами символических ситуаций.

Типы контекста действия

Ситуации действия, в которых работают символы, отличаются друг от друга типом контекста, в котором они проявляются. Непосредственный социальный контекст, в котором происходит символическое событие, может располагаться в семье, клике, театре или такой ситуации, когда индивид находится в одиночестве. Следует различать три широких типа контекста: технический, моральный и сверхъестественный. Многочисленные контексты, составляющие в нашем обществе технический тип, всегда выполняют функцию приспособления людей к внешнему миру посредством использования орудий, инструментов, машин и поведенческих навыков манипулирования ими для достижения утилитарных целей. Это просто то, что видит наблюдатель своими глазами. Они образуют взаимосвязанную систему действия. За ними стоит организованное знание, в основном рациональное, состоящее из знаков и значений, связанных с этими навыками и орудиями.

Моральный тип контекста — часто нерациональный — выполняет функцию приспособления людей друг к другу; складываясь из норм правильного и неправильного, он переупорядочивает, определяет и контролирует видовое взаимодействие между индивидуальными организмами, составляющими данную группу.

Сверхъестественный контекст, будучи всегда нерациональным, связывает людей с Богом и священными вещами. Он состоит из сакральных представлений, ритуалов и той организованной группы, которая, как считается, связывает людей с сакральным миром.

Технические контексты являются эмпирическими, прагматическими и более зависимыми от проверки, нежели моральные и сверхъестественные [148]. Они неизменно модифицируются в направлении приспособления к жестким реалиям внешнего мира. Символические системы, встроенные в такие контексты, должны быть преимущественно денотативными и референциальными. Прежде всего они должны обозначать действия, вещи и их операциональные отношения, дабы производить результаты, необходимые для человеческого выживания.

В нашем обществе символические системы науки — опирающиеся на доказательство, систематическую и планомерную проверку соответствия символов релевантным наблюдаемым данным, планомерное предсказание, обобщение, базирующееся на характеристиках объектов и отношений между ними, а также постоянное исследование реальных отношений между словами, вещами и событиями — будут лучшим примером символов, принадлежащих к внеморальным, немифическим, техническим контекстам [120а].

Между нашими развивающимися вглубь и вширь научными символическими системами и нашей развивающейся вширь и вглубь технологией, разумеется, существует отношение взаимозависимости. Следовательно, имеется связь между всё большим развитием бесстрастного, эмпирического и логического мышления об окружающем нас мире и тем, чем мы по отношению к нему являемся. Несмотря на огромную значимость этой экспансии, мы не должны упускать из виду огромный массив нелогического, аффективного мышления и чувствования, все еще свойственного нашим техническим контекстам. Достаточно простого упоминания пищи, одежды и крова — а всё это элементы нашей технической системы, — чтобы показать, насколько тесно сильные эмоции остаются связанными с рациональными аспектами наших технических систем [149].