Внутри этих домов накапливали богатство, престиж и власть отпрыски знаменитых семей, носившие «короткие штаны в обтяжку» и «парики, перевязанные сзади ленточками» из времен придворной жизни XVIII века. Они управляли Янки-Сити, а вскоре, вместе с семьями из подобных городов вроде Сейлема и Бостона, взяли под свой контроль жизнь Новой Англии в целом [108]. Говоря об этом периоде, Морисон пишет:

В каждой из колоний, а позднее штатов, существовал антагонизм между богато обустроенными городами и новыми фермерскими сообществами, возникавшими вдоль западных фронтиров, постепенно перемещавшихся в прерии и дальше, на Дальний Запад. Жители Янки-Сити тоже разделяли эти враждебные чувства. Правда, купцы и финансисты были экономически заинтересованы в развитии глубинки. Развитию и заселению «сельской глуши во внутренних районах» помогал, например, Мозес Титком, принадлежавший в Янки-Сити к числу влиятельных людей. В этой связи можно упомянуть и многих других, например Сэмюэла Парсонса[77], сына городского священника, который возглавлял экспедиции и снаряжал пионеров в Огайо, когда была открыта Северо-Западная Территория[78]. Кроме всего прочего, это была грандиозная спекуляция землей [48].

Однако нередко сельские жители были в долгу перед горожанами. Значительной частью их земель владели и управляли отсутствовавшие землевладельцы, кое-кто из них жил в Янки-Сити. В законодательном собрании Массачусетса отчетливо отразились различия между этими двумя регионами. Его члены, представлявшие внутренние районы, были радикалами и либералами, те же, кто представлял сообщества побережья, — консерваторами и зачастую реакционерами. В период после революции, когда был подписан Договор об образовании конфедерации[79], и позднее, во время дискуссий, приведших к принятию новой Конституции, жители сельских глубинных районов выступали за бумажные деньги, тогда как представители городов отстаивали «надежные деньги». Книги, посвященные местной истории, рассказывают нам о том, что Янки-Сити, подобно другим старым городам морского побережья, имел в законодательном собрании штата в сопоставлении с долей населения пропорционально большее представительство, чем провинциальные города внутренних районов.

Разногласия между фронтиром и морскими городами максимально обострились и переросли в открытый конфликт в восстании Шейса[80]. Янки-Сити отправил на подавление этого бунта целый полк под командованием одного из своих выдающихся граждан. В то же время на протяжении всего периода неопределенности, длившегося от окончания войны до принятия Конституции и учреждения нового государства, крупным торговцам и другим состоятельным людям, а также тем, кто был причастен к промышленным предприятиям, связанным с судостроением и торговлей, не давал покоя постоянный дух восстания. Их страдания и схожие чувства других людей их круга, живших в остальных двенадцати колониях, несомненно, были напрямую связаны с движением, приведшим к принятию Конституции. Люди, появляющиеся в живых картинах — Руфус Кинг, Теофилус Парсонс[81], Тристрам Дальтон, — это отнюдь не маленькие доблестные революционные герои, какими мы их иногда считаем, уподобляя нашим отцам-основателям. Это люди, не позволившие западным революционерам захватить власть и установить такое правление, которое, как они опасались, привело бы к насилию и беспорядкам, подобным тем, что происходили в революционной Франции [123b].

Как только была принята Конституция и было утверждено новое сильное центральное правительство, возглавленное Вашингтоном и федералистами, для города и его купцов наступила пора необычайного расцвета. Некоторые из наиболее преуспевающих купцов, вслед Джону Хэнкоку[82], пустились в спекуляции с континентальными деньгами и, благодаря собственной изворотливости и благосклонному покровительству федералистов Гамильтона[83], получили с этого немалые барыши. Тем временем благодаря политике нейтралитета, проводимой партией федералистов в войнах между Францией и Англией, большая часть фрахтовой торговли и кораблестроения тех лет пришлась на долю морских городов Массачусетса; наибольшую пользу от этого получили сообщества, расположенные ближе к устью реки. Выгоду извлекли все классы. Несмотря на официальный нейтралитет, федералисты поддерживали тесные связи с Англией и выражали враждебное отношение к республиканской Франции. Помимо прочего, они отдавали предпочтение власти немногих, и их принципы и программы воплощали аристократические идеалы прибрежной Новой Англии. Их оппоненты, возглавляемые Джефферсоном и Медисоном[84], представляли тех, кто выступал за экспансию в глубь континента, философов эгалитарного движения за аграрную реформу и политических сторонников революционной Франции. Они не пользовались популярностью в Янки-Сити. Экономические классы всех уровней зарабатывали себе на жизнь, причем хорошую жизнь, благодаря морю и старому образу жизни. Они были федералистами [84].

Когда Тристрам Дальтон (изображенный в процессии) покинул свой особняк в Янки-Сити, став одним из двух сенаторов, впервые представлявших Массачусетс, он пришел в сенат как представитель не только штата, но и своего консервативного аристократического класса. Когда Джордж Вашингтон предпринял свою большую президентскую поездку по новой стране, недавно учрежденной согласно Конституции, он выступал не только в качестве Отца страны и вождя своего на рода, но и в качестве заезжего виргинского аристократа, федералиста, одного из богатейших людей в стране. Когда он приехал в Янки-Сити, его принимали в лучших домах города люди, знавшие его как равного и бывшие активными членами его партии. Требования политической истории должны были обеспечить высокую вероятность того, что и Дальтон, и Вашингтон будут фигурировать в процессии; а ценности, связанные с высокоуважаемым статусом старых семей, и видное место, занимаемое их членами в комиссиях, должны были сделать это еще более вероятным. Таким образом, в символах костюмированного шествия совместились и нашли выражение как демократические идеалы максимального блага для максимально большего числа людей, так и аристократические идеалы признания высокой ценности избранного меньшинства.

В пору приезда Вашингтона граждане самого города сознавали, что его социальная и экономическая жизнь строится на прочных экономических основаниях морских промыслов и власти нового центрального правительства, возглавляемого партией федералистов. Они видели в Вашингтоне не только «первого в их сердцах» человека из сельской глуши, но и первого за пределами Новой Англии, кто их понял и имел желание и возможность помочь тем, кто помогал им. Это осознание классового положения и классовых интересов преодолевало границы Соединенных Штатов и простиралось вплоть до Канады и Англии. Более того, граждане города недвусмысленно считали революционную Францию своим врагом и сочувствовали несчастной французской аристократии. Поскольку Лонгфелло[85] был наиболее известным и цитируемым поэтом Новой Англии — так как предки его принадлежали к числу первых поселенцев Янки-Сиги, а начальные строки его «Эванджелины» были процитированы в первой сцене процессии, тогда как некогда в Янки-Сити жило много неудачливых акадийцев[86], чья деятельность хорошо освещена в исторической литературе, — то можно было бы предположить, что по определенным драматическим и историческим причинам для отображения в процессии будут выбраны эти образы романтики и трагической несправедливости. Однако они были отвергнуты, а вместо них предпочтение было отдано сюжету, посвященному французским беженцам-аристократам из Гваделупы. Полное название самого сюжета красноречиво и исчерпывающе свидетельствует о некоторых важных причинах его включения: «После Французской революции многие французские аристократы бежали из Вест-Индии в Соединенные Штаты...» Таким образом, в символах процессии вновь получили выражение сильные позитивные чувства, которые жители Янки-Сити испытывали в то время к французской монархии и аристократии, а также их враждебное отношение к революционерам и страх перед ними.