Сантэн и Изабелла долго и тщательно готовились к этой встрече с того самого момента, как Изабелла буквально ошеломила Сантэн и Шасу своим неожиданным заявлением о том, что она намерена активно заняться политикой.

– Это у нее скоро пройдет, – предложил Шаса, но Сантэн решительно покачала головой.

– Белла очень изменилась. С ней что-то произошло с тех пор, как она уехала с тобой в Лондон. До отъезда она была взбалмошной избалованной маленькой шлюшкой…

– Мама, что ты говоришь. – Шаса, не раздумывая, грудью встал на защиту своей драгоценной дочери, но Сантэн не обратила на него ни малейшего внимания.

– Но вернулась она уже женщиной. Это еще не все. В ней появилась какая-то твердость. Она стала жестче, и с ней еще что-то произошло. – Сантэн на минуту задумалась, стараясь подобрать подходящие слова. – Она отбросила свои романтические взгляды на жизнь; такое впечатление, что у нее открылись глаза, будто она познала страдание и научилась ненавидеть, будто прошла через суровые испытания и приготовилась во всеоружии встретить то, что ждет ее впереди.

– Подумать только, я и представить себе не мог, что ты способна на столь безудержный полет фантазии, – съязвил Шаса, но Сантэн нисколько не смутилась.

– Помни мои слова, Белла нашла свою дорогу в жизни и будет добиваться своей цели столь же решительно и беспощадно, как и все мы. – Ну уж, наверное, не так решительно и беспощадно, как ты, мама!

– Смейся, смейся, Шаса Кортни, но время покажет, что я была права. – Взгляд Сантэн затуманился, глаза чуть прищурились.

Шаса хорошо знал это выражение ее лица; оно означало, что мать сосредоточенно о чем-то думает, отрешившись от всего окружающего. Про себя он называл его «замышляющим выражением». Затем ее глаза вновь прояснились.

– Она далеко пойдет, Шаса, возможно, даже дальше, чем мы с тобой можем себе представить, – и я помогу ей в этом.

И вот Сантэн организовала эту встречу и теперь наблюдала за тем, как ее внучка держится с похвальной самоуверенностью, чего она, впрочем, от нее и ожидала.

Форстер спросил Изабеллу:

– И как вам понравились английские зимы?

Было ясно, что он ожидал тривиального ответа, но Изабелла отреагировала иначе:

– Я думаю, с ними стоило примириться хотя бы ради того, чтобы познакомиться с Гарольдом Вильсоном и получить из первых рук сведения о намерениях лейбористского правительства и его отношения ко всем нам, живущим в Южной Африке.

Выражение лица Форстера заметно переменилось; он понял, что за этой очаровательной внешностью скрывается незаурядный ум. Он понизил голос, и они в течение нескольких минут тихо беседовали, пока Сантэн вновь не вмешалась.

– Изабелла только что получила докторскую степень Лондонского университета в области политической теории. – Она откровенно подбросила еще одну наживку.

– Ах, вот как! – Форстер одобрительно кивнул. – Неужели среди нас растет будущая Хелен Сузман? – Он имел в виду единственную женщину в южноафриканском парламенте, горячую поборницу прав человека и фактически единственную по-настоящему острую занозу в толстой непроницаемой шкуре националистического большинства.

Изабелла рассмеялась тем своим низким эротичным смехом, который, как многократно было проверено на практике, мог возбудить самого закоренелого женоненавистника.

– Возможно, – согласилась она. – Может быть, я и в самом деле мечтаю о парламентском кресле, но все это еще в далеком будущем, а кроме того, я не столь наивна, как миссис Сузман, господин премьер-министр. Мои политические взгляды во многом схожи со взглядами моего отца и моей бабушки. – Само собой разумеется, это означало, что она причисляет себя к консерваторам; теперь уже взгляд голубых глаз Форстера стал острым и внимательным, и он с новым интересом посмотрел на нее.

– Мир меняется, господин премьер-министр. – Сантэн тут же воспользовалась моментом. – Возможно, настанет день, когда место для женщины найдется даже в вашем правительстве, как вы полагаете?

Форстер улыбнулся и непринужденно перешел с английского на африкаанс.

– Даже доктор Кортни согласна с тем, что этот день наступит еще не скоро. Впрочем, я охотно признаю, что столь прелестное личико во многом скрасило бы нудные дискуссии таких уродливых стариков, как мы.

Подобная перемена языка была, разумеется, очередной проверкой. Никто в Южной Африке не мог рассчитывать на политическую карьеру без свободного владения африкаанс, языком политически доминирующей части населения страны.

Изабелла перешла на африкаанс с той же легкостью, что и он сам. Ее словарный запас был весьма широк, грамматика безупречна, а произношение прямо-таки ласкало слух любого коренного бура.

Форстер вновь улыбнулся, на сей раз от удовольствия, и поговорил с ней еще несколько минут, прежде чем многозначительно взглянуть на часы и обратиться к Сантэн.

– К сожалению, мне пора. Меня ждут еще в одном месте. – Он вновь повернулся к Изабелле. – До свидания, доктор Кортни, надеюсь, что до скорого. Я с интересом буду следить за вашими успехами.

Сантэн и Шаса проводили его от шатра до того места, где ждала машина с шофером; они остановились у края спортивного поля.

– До свидания, Сантэн. – Форстер пожал ей руку. – От души поздравляю тебя с такой внучкой. Я узнаю в ней многие черты, которые она могла унаследовать только от тебя.

Когда Сантэн вернулась в шатер, то быстро огляделась по сторонам. Изабеллу уже со всех сторон обступили преисполненные надежд кавалеры.

«Они прыгают вокруг нее, как довольные щенки». Сантэн сдержала улыбку и обменялась взглядами с внучкой. Изабелла немедленно оставила своих почитателей и подошла к ней; Сантэн привычно, по-хозяйски взяла ее за руку.

– Отличная работа, солнышко. Ты держалась молодцом. Дядя Джон от тебя без ума. Думаю, мы на правильном пути.

В тот вечер в обеденное время за длинным столом в главной столовой Велтевредена собрались только члены семьи. Тем не менее, Сантэн распорядилась, чтобы на столе были старинный лиможский обеденный сервиз и лучшее серебро. Все это великолепие ослепительно сияло при свете свечей; огромные букеты желтых роз только усиливали общее впечатление праздника.

Согласно давно установившейся традиции подобных семейных вечеров, женщины были в длинных платьях, а мужчины – в черных галстуках.

Не было только Шона.

Он также был приглашен – или, точнее, Сантэн приказала ему явиться, но в это время он охотился с одним из своих наиболее ценных клиентов в родезийских угодьях и прислал вместо себя глубочайшие извинения. Сантэн скрепя сердце примирилась с его отсутствием. Она очень хотела всей семьей отпраздновать свой триумф с Денди Лэсс, но бизнес в любом случае оставался для нее на первом месте.

Немецкий промышленник, которого в данный момент сопровождал Шон, ежегодно оплачивал шестьдесят три охотничьих дня, по пятьсот долларов за день. Разумеется, его обширный бизнес в Германии не позволял ему столько времени проводить в вельде. Каждый год удавалось выбраться максимум на пару недель. Тем не менее, он оплачивал дополнительные дни, чтобы иметь право убить трех слонов вместо одного. Шону приходилось каждый раз предоставлять ему свои услуги, причем тот, как правило, предупреждал о своем приезде всего за несколько дней.

Сантэн скучала по старшему внуку. Шон был самым красивым и самым необузданным из всех троих, его присутствие всегда взбадривало ее. Казалось, что сам воздух вокруг него пронизан зарядами опасности и приключений. Семья истратила десятки тысяч долларов, вызволяя его из всевозможных переделок, в которые вовлекала буйная и бесшабашная натура. Но хотя бабушка вслух всегда выражала свое негодование по поводу этих непредвиденных расходов, причем в самой жесткой форме, втайне не осуждала. Единственное, чего она по-настоящему боялась, так это того, что когда-нибудь Шон зайдет слишком далеко и попадет в такую беду, из которой его не сможет выручить даже сама Сантэн. Но она гнала от себя подобные мысли. Ибо сегодняшний вечер явно не подходил для мрачных размышлений.