Через пять недель Майкл вновь слетал в лагерь «Веселых Гусей». На этот раз привезенный им груз состоял из двадцати небольших мин советского производства. За последующие два года он еще девять раз посетил «Веселых Гусей», и с каждым разом все меньше нервничал, проходя южноафриканскую таможню в аэропорту Лансериа.

Спустя пять лет после того, как Майкл познакомился с Рейли Табакой, ему предложили вступить в Африканский Национальный Конгресс в качестве члена его вооруженного крыла «Умконто ве Сизве» («Копье Народа»).

– В последнее время очень много думал об этом, – заявил он Рейли, – и уже пришел к выводу, что, как это ни печально, бывают случаи, когда одним пером ничего не изменишь. Наконец-то я понял, хотя это и противоречит всем моим внутренним ощущениям, что приходит время, когда любой мужчина должен взять в руки меч. Еще год назад я отклонил бы подобное предложение, но теперь я вынужден подчиниться велению моей совести. Я готов принять участие в вооруженной борьбе.

– Значит, так, Белла, – решительно кивнула Сантэн Кортни-Малькомесс. – Ты начнешь с дальнего конца улицы, а я займусь ближними домами. – Она перевела взгляд на затылок шофера. – Клонки, высадишь нас за углом, а к ланчу подберешь нас на том же самом месте.

Клонки послушно сбавил скорость, свернул за угол и остановил желтый «даймлер» у тротуара.

Обе женщины вышли из машины и посмотрели вслед удаляющемуся лимузину.

– Избирателям вовсе незачем видеть тебя в большом роскошном автомобиле, да еще с шофером, – объяснила Сантэн. – Зависть – это чувство, разъедающее душу, и она свойственна всем социальным группам. – Затем она придирчиво оглядела свою внучку с ног до головы.

Перед отъездом Изабелла вымыла волосы лучшим шампунем, и теперь они переливались на солнце, которое придавало им рубиновый оттенок. Тем не менее, по настоянию Сантэн, она собрала их сзади в строгий пучок. Из всей косметики она прибегла лишь к увлажняющему крему, в результате чего цветом лица стала похожа на школьницу. Ее губы не были накрашены, но, как в юности, сохраняли свой естественный розовый цвет.

Сантэн одобрительно кивнула и стала изучать ее одежду. На Белле был скромный кашемировый костюм и неброские туфли на низком каблуке. Сантэн вновь кивнула, полностью удовлетворенная результатами своего осмотра. Она тщательно разгладила на бедрах собственную твидовую юбку.

– Подарок, Белла. Не забывай, что сегодня нам предстоит работать с дамами. – Они специально выбрали для визитов это позднее утро, когда мужчины уже отправились на работу, дети были в школе, а домохозяйки уже разобрались со своими неотложными домашними делами; этот район, раскинувшийся у подножья Сигнэл Хилл напротив городских кварталов и гавани Кейптауна, был населен в основном представителями небогатых средних слоев.

Накануне вечером Изабелла выступала в Си Пойнт Массоник Холл перед преимущественно мужской аудиторией. Большинство избирателей пришли из чистого любопытства, чтобы взглянуть на первую женщину, которая когда-либо баллотировалась в их округе от националистической партии.

Когда Белла поднялась на трибуну, ее внешность вызвала оглушительный, восхищенный свист в зале. Они беззлобно подтрунивали над ней первые несколько минут, пока она пыталась справиться со своим волнением. Однако их шуточки разозлили ее, она вспыхнула и дала им резкую отповедь.

– Джентльмены, ваше поведение не делает чести никому из вас. Если вы имеете хоть какое-то представление о честной игре, вы дадите мне такой же шанс, как и другим.

Они пристыженно заулыбались, заерзали, и в зале наступила тишина; вначале ее слушали из вежливости, а затем со всем большим вниманием. Они с Сантэн заранее изучили все наиболее актуальные местные проблемы, и ей без труда удалось заинтересовать их.

Это стало хорошим крещением; Сантэн гордилась ею, хотя и не подавала виду.

– Ну, ладно, – сказала она теперь. – Вроде все нормально. Ну что ж, дорогая моя, вперед, за Святого Георга, за Гарри и за Англию.

Этот боевой клич был совершенно не к месту, к тому же бабушка его безбожно переврала, но кто осмелился бы сказать ей об этом? Они разделились и отправились каждая на свой конец улицы.

Дом номер двенадцать стоял несколько особняком; это было небольшое строение с приплюснутой крышей из рифленого железа и викторианской узорной чугунной решеткой под карнизом. Сад перед домом был крохотным, шагов пять в поперечнике, но георгины в нем цвели вовсю. Изабелла решительно зашагала по дорожке, прикрикнув на тявкающего фокстерьера, который скалился на нее с веранды; тот сразу замолчал. Она всегда находила общий язык с собаками и лошадьми.

Хозяйка подошла к двери и, прежде чем открыть, долго и подозрительно рассматривала Изабеллу через глазок. Ее волосы были накручены на желтые пластмассовые бигуди.

– Да? Что вам угодно?

– Меня зовут Изабелла Кортни, я кандидат от националистической партии на дополнительных выборах, которые состоятся в нашем округе в следующем месяце. Вы могли бы уделить мне несколько минут?

– Я сейчас. – Женщина исчезла и вскоре вновь появилась в платке, наброшенном поверх бигудей.

– Мы поддерживаем объединенную партию, – заявила она, но Изабелла тут же ее отвлекла.

– Какие изумительные георгины!

Этот район был бастионом оппозиции. Изабелла только начинала свою политическую карьеру. И, как новичку, ей никогда бы не позволили баллотироваться в благополучном для националистов округе. Такие места были зарезервированы для других, более опытных бойцов, уже доказавших свою надежность. Более того, понадобилось все влияние бабушки, весь ее дар убеждения, наряду с настойчивостью и чарами самой Изабеллы, чтобы получить разрешение от партийных боссов даже на эту заранее обреченную на неудачу попытку. Лучшее, на что могла надеяться Изабелла, это на поражение в более упорной борьбе, нежели ее предшественники. Бабушка поставила перед ней вполне конкретную задачу. На последних всеобщих выборах объединенная партия победила в этом округе с перевесом в пять тысяч голосов.

– Если нам удастся сократить отставание до трех тысяч, тогда на следующих выборах мы сможем выбить для тебя более перспективный округ.

При виде того восхищения, которое вызвали у Изабеллы ее ненаглядные георгины, хозяйка смягчилась.

– Мне можно войти? – Изабелла одарила ее своей самой очаровательной и неотразимой улыбкой, и женщина неохотно отошла в сторону.

– Ну, если только на несколько минут.

– Кем работает ваш муж?

– Он автомеханик.

– А что он думает о конкуренции со стороны черных профсоюзов? – Изабелла попала в самую точку; лицо ее собеседницы сразу же посуровело. Речь шла о самом выживании их семьи, о хлебе для ее детей.

– Не желаете ли выпить чашечку кофе, миссис Кортни? – предложила она, и Изабелла намеренно не стала поправлять форму ее обращения.

Пятнадцать минут спустя она распрощалась с хозяйкой дома и зашагала обратно по короткой садовой дорожке. Она неукоснительно придерживалась бабушкиного принципа: «Будь убедителен, но краток».

Она почувствовала прилив бодрости. Ее жертва начала с категорического «нет», но под напором логики Изабеллы достала копию списка избирателей и сделала соответствующую пометку.

– Одним меньше, – прошептала она. – Осталось еще две тысячи.

Она пересекла улицу и остановилась у двери дома номер одиннадцать. Ей открыл маленький мальчик.

– А твоя мама дома?

Мальчик оказался веснушчатым карапузом с курчавыми белокурыми волосами и липкими губами. Он держал в руке недоеденный кусок хлеба с повидлом и застенчиво улыбался. Ему было не меньше пяти, но она тут же подумала о Никки, и это добавило ей решимости.

– Я Изабелла Кортни, – сообщила она его матери, когда та подошла к двери, – кандидат от националистической партии на дополнительных выборах, которые состоятся в вашем округе в следующем месяце.

После третьего визита она, к своему вящему удивлению, обнаружила; что это занятие начинает ей нравится. Перед ней открылась совершенно иная сторона жизни, о существовании которой она прежде даже не подозревала. Она почувствовала симпатию к этим простым людям, ей становились близки и понятны их заботы и опасения, их образ жизни, столь отличный от ее собственного.