– А еще я могу проплыть весь бассейн в ширину под водой. Смотри. – Ему почти удался и этот подвиг; он вынырнул, чуть-чуть не доплыв до стенки, фыркая, отдуваясь, с побагровевшим лицом.

Сидя по пояс в воде на ступеньках в мелкой части бассейна, Изабелла на мгновение содрогнулась, вспомнив, когда она в последний раз видела сына погруженным в воду, но тут же заставила себя улыбнуться и похвалить его.

– Отлично, Николас.

Все еще тяжело дыша, он подплыл к ней и без предупреждения вскарабкался к ней на колени.

– Ты очень красивая, – объявил он. – Ты мне нравишься.

Осторожно, будто он в любую минуту мог разбиться, как драгоценная хрустальная ваза, она обняла его и прижала к себе. В прохладной воде его тело было теплым и скользким, и она чувствовала, что ее сердце разрывается на части от нестерпимой боли.

– Николас, – бормотала она. – Мой малыш. Как я люблю тебя. Как мне плохо без тебя.

Время промелькнуло подобно вспышке молнии в летнем небе, и вот уже Адра пришла за ним.

– Николасу пора обедать. Хотите поесть вместе с ним, сеньорита?

Они пообедали на свежем воздухе, за столом, который Адра поставила для них во дворе. Они по-братски поделили запеченого «бесуго», атлантического морского леща, и салат. Николасу принесли стакан свежего апельсинового сока, а ей бокал шерри. Изабелла растерзала леща на мелкие кусочки, чтобы удалить все кости, но ел Николас сам, без посторонней помощи.

Когда Николас поедал мороженое, у Изабеллы вдруг потемнело в глазах. В ушах зашумело, и лицо Николаса перед ней расплылось и пропало.

Адра подхватила ее, прежде чем она успела свалиться со стула; дверь за ее спиной отворилась, и во двор вышел Рамон в сопровождении двух сотрудниц КГБ.

– Ты хорошо себя вел, Николас, – сказал Рамон. – А теперь Адра уложит тебя спать.

– А что случилось с этой милой дамой?

– С ней все в порядке, – заверил его Рамон. – Она просто очень устала. И ты тоже устал, Николас.

– Да, отец. – При этом утверждении он сладко зевнул и потер глаза кулачками. Адра увела его, и Рамон кивнул женщинам, стоявшим наготове.

– Отнесите ее в комнату.

Когда они подняли бесчувственную Изабеллу со стула, Рамон взял с обеденного стола пустой бокал из-под шерри и аккуратно вытер со стенок последние следы подмешанного наркотика своим носовым платком.

Изабелла проснулась в незнакомой спальне. Она чувствовала себя отдохнувшей и умиротворенной. Утреннее солнце заглядывало в комнату сквозь опущенные жалюзи. Она прищурилась спросонья и натянула на свои обнаженные плечи простыню, которой была накрыта. Как-то отрешенно она попыталась сообразить, где же она находится, но в голове плавал какой-то туман.

Вдруг она с удивлением обнаружила, что лежит под простыней совершенно голой. Она приподняла голову. Ее одежда была аккуратно сложена на стуле перед открытой дверью в ванную. Ее чемодан стоял на полке для багажа.

Краем глаза она заметила рядом какое-то движение, насторожилась и наконец полностью проснулась. В спальне вместе с ней находился мужчина. Она открыла рот, чтобы вскрикнуть, но он знаком велел ей молчать.

– Рам… – начала она было произносить его имя, но он двумя быстрыми шагами достиг ее кровати и положил ладонь на ее губы, чтобы заставить ее замолчать.

Она ошеломленно смотрела на него, не веря своим глазам. Рамон! Радость забурлила в ней весенним потоком.

Он отстранился от нее и быстро подошел к ближайшей стене спальни. На ней висела темная картина в стиле Гойи. Рамон взял ее за угол и наклонил так, чтобы был хорошо виден скрытый микрофон размером с серебряный доллар, прикрепленный к стене.

Он еще раз сделал ей знак молчать и вернулся обратно к кровати. На столике подле нее стояла ночная лампа; он снял с нее абажур и продемонстрировал ей второй микрофон, установленный на ножке прямо под лампочкой.

Затем он наклонился к ней так близко, что она ощутила на щеке его теплое дыхание.

– Идем. – Он прикоснулся к обнаженному плечу под простыней. Они так долго не виделись, что, несмотря на охватившую ее радость, она в его присутствии испытывала стеснение и скованность; она совсем отвыкла от него. – Я все объясню – идем. – В его глазах было столько боли и страдания, что ее радость тут же куда-то отступила.

Он взял ее за руку, которой она прижимала простыню к подбородку, из постели; она не сопротивлялась. Все еще не отпуская ее руки, он повел ее, совершенно нагую, в ванную. Она не обращала на свою наготу никакого внимания; ее слегка пошатывало, сказывалось остаточное действие наркотика.

Оказавшись в ванной, Рамон спустил воду в унитазе, открыл все краны на раковине и ванне и включил душ в стеклянной кабинке.

Затем повернулся к ней. Она отшатнулась, боясь прикоснуться к нему. Ее голая спина прижалась к холодному кафелю стены.

– Что с нами происходит? Неужели ты с ними заодно, Рамон? Я ничего не понимаю. Пожалуйста, объясни мне, что происходит!

Его прекрасные черты исказились от нестерпимой муки.

– Я в таком же положении, что и ты. Мне приходится с ними сотрудничать ради Никки. Я не могу сейчас всего рассказать – мы имеем дело с силами, с которыми невозможно бороться. Мы оказались в ловушке, все трое. О, моя любимая, как я хотел обнять тебя, объяснить тебе все, но у нас так мало времени.

– Рамон, скажи, что ты все еще любишь меня, – робко прошептала она.

– Да, любимая. Больше чем когда бы то ни было. Я понимаю, через какой ад ты прошла. И я испытал все это сам, все эти муки. Я знаю, что ты должна была обо мне подумать. Но однажды ты поймешь, что все, что я делал, я делал ради Никки и тебя.

Она хотела поверить ему, отчаянно, страстно хотела, чтобы все это было правдой.

– Потерпи, – прошептал он, сжимая в ладонях ее лицо. – Скоро мы все будем вместе, втроем – только я, ты и Никки. Ты должна довериться мне.

– Рамон! – Это прозвучало как подавленный стон; она обхватила обеими руками его шею и прижалась к нему изо всех сил. В который уже раз, наперекор всей логике и здравому смыслу, она безоговорочно поверила ему.

– У нас есть всего несколько минут. Мы не можем рисковать. Это слишком опасно. Ты даже не представляешь, какая страшная опасность угрожает Никки.

– И тебе тоже, – голос ее дрожал.

– Моя жизнь ничего не значит. Но Никки…

– Вы оба, – возразила она. – Вы оба так дороги мне.

– Обещай мне, что ты не сделаешь ничего такого, что могло бы повредить Никки. – Он поцеловал ее в губы. – Прошу тебя, делай все, что они скажут. Осталось уже недолго. Я вытащу всех нас из этой кошмарной истории, если ты мне поможешь. Ты должна мне довериться.

– О мой любимый. О мой дорогой. В глубине души я всегда это знала. Я знала, что должна быть какая-то причина. Ну конечно, родной, я полностью доверяю тебе.

– Ты должна быть сильной ради всех нас.

– Я клянусь тебе. – Она яростно кивнула; по ее лицу текли слезы. – О Боже, как я люблю тебя! Я так долго ждала тебя!

– Я знаю, любимая. Я знаю.

– Пожалуйста, Рамон, прошу тебя, возьми меня. Я так нуждалась в тебе все это время. Я вся иссохла, истосковалась по тебе. Люби меня, пока ты еще здесь, со мной.

Он быстро овладел ею; их близость была недолгой, но она нахлынула на нее, как гигантская волна, закружила, завертела, в водовороте страсти и выбросила на берег в полном изнеможении.

Когда он ушел, простившись с ней последним, долгим, невыразимо нежным поцелуем, ее ноги отказались повиноваться ей. Она медленно сползла на кафельный пол, бессильно вытянув их перед собой. Ревущие краны Наполняли комнату обжигающим паром. Она все еще ничего не понимала. Но теперь ей и не нужно было ничего понимать; она не хотела ничего понимать. Она думала только о Никки и Районе.

«Слава Богу. Все это было неправдой. Все эти ужасы, что я себе воображала, были неправдой. Рамон по-прежнему меня любит. С нами все будет в порядке, со всеми троими. Мы все вместе избавимся от этого наваждения. Как-нибудь. Как-нибудь».