Еще какое-то мгновение он лежал неподвижно, затем с диким воплем соскочил с кровати. Лунный свет струился в окно, заливая палатку. Обнаженные женские тела, льнувшие к нему, мягко светились в полумраке, как огромные опалы.

На краю постели сидел его старший брат. Его грудь была обмотана белыми бинтами, но на лице играла веселая мальчишеская ухмылка.

– Ну, Гарри, старый хрен, твоя взяла. Все достается победителю. Пожинай плоды и наслаждайся жизнью, приятель!

– Ах ты, мерзавец! – Гарри потянулся к нему.

Но Шон уже испарился со стремительностью, явно несвойственной людям с поврежденными ребрами. Обе девушки в панике выкарабкивались из его развороченной постели, устроив небольшую кучу-малу из рук, ног, трясущихся грудей и вихляющихся бедер, а Гарри поднял их без малейшего усилия, словно пару котят. Затем он вынес их из палатки. Они отчаянно визжали и брыкались, впрочем, безо всякого эффекта.

В двери соседней палатки он увидел отца, затягивающего пояс своего халата.

– Послушай, старина, что здесь происходит?

– Мой дорогой братец подложил мне в кровать пару весьма ядовитых тварей. Я их выбрасываю оттуда, только и всего, – вежливо объяснил ему Гарри.

– И зря, – заявил Шаса. – Непростительное расточительство. – Но Гарри решительно зашагал дальше. Шаса, засунув руки в карманы халата, не спеша последовал за ним, довольно ухмыляясь.

Они увидели Изабеллу в короткой кружевной ночной рубашке; она выскочила из палатки, протирая заспанные глаза.

– Гарри, какого черта ты там тащишь?

– Странно, мне казалось, что это и так ясно.

– Сразу двух, Гарри? Не многовато?

– Спроси у Шона; идея принадлежит ему.

– И что ты собираешься с ними делать? Можно мне пойти с вами?

– Буду только рад. Вы с отцом обо всем доложите Холли.

Маленькая процессия во главе с Гарри прошествовала из лагеря через поляну и спустилась к краю озера. Ночь была холодной; мерзлая трава хрустела у них под ногами. Земля вокруг озера давно уже превратилась в грязное черное месиво под копытами бесчисленных животных, приходивших сюда на водопой.

– Пожалуйста, мы немного пошутили, – канарейкой заливалась Труди откуда-то из подмышки Гарри, делая слабые попытки вырваться.

– Это шутка, – слезно вторила ей Эрика. – Пожалуйста, отпустите. – Ее отчаянные усилия привели к тому, что теперь она висела вниз головой; луна освещала ее голый зад и ноги, беспорядочно молотившие воздух.

– Само собой, – утешил их Гарри. – Я, например, тоже шучу. По-моему, моя шутка еще лучше вашей.

Его первый бросок вышел не очень далеким, всего футов на двадцать. В оправдание следует сказать, что Эрика была поупитанней подруги, к тому же первый выстрел всегда считается пристрелочным. Вторая попытка оказалась гораздо убедительней, не менее тридцати футов;

Труди долго летела и визжала. В конце концов ее визг оборвался, когда она с громким всплеском погрузилась в ледяную воду.

Через минуту обе девушки, отплевываясь и жалобно поскуливая, показались на поверхности, с ног до головы покрытые толстым слоем черной блестящей грязи.

– Вот это я понимаю, настоящая шутка, – удовлетворенно заметил Гарри.

Наутро Шон опоздал к завтраку. Войдя в обеденную палатку, он на мгновение задержался и, прищурившись, огляделся вокруг.

Слуги почти полностью ликвидировали последствия вчерашнего разгрома. За ночь лагерный столяр починил сломанную мебель. Исаак соорудил новый сервиз из отдельных предметов, уцелевших во время побоища. Труди и Эрика кое-как смыли с себя грязь, но их волосы все еще были накручены на разноцветные пластмассовые бигуди. Однако внимание Шона привлекло отнюдь не это.

Он посмотрел на дальний конец длинного стола, туда, где стояло его кресло. Это был его лагерь, и это место, согласно традиции и обычаю, принадлежало ему. Это знали все. Сзади, на парусиновой спинке, крупными буквами было начертано его имя.

Теперь в его кресле восседал Гарри. Его нос уже не выглядел таким опухшим, как вчера. Оправа его очков, пострадавшая накануне, была аккуратно склеена. Его волосы еще не высохли после душа. В целом он казался большим, важным и самодовольным, а главное, он сидел на месте Шона.

Он на секунду оторвался от охотничьего завтрака, состоявшего из печени импалы с луком и омлетом, и поднял глаза на Шона.

– Доброе утро, Шон, – жизнерадостно приветствовал он брата. – Налей-ка мне чашечку кофе, раз уж ты там стоишь.

За столом воцарилось гробовое молчание. Все взоры обратились к Шону в ожидании его реакции. Медленно, очень медленно лицо Шона разгладилось, и он улыбнулся.

– Сколько сахару? – осведомился он, подойдя к боковому столику и взяв кофейник из рук Исаака.

– Двух кусочков, пожалуй, хватит. – Гарри как ни в чем ни бывало вернулся к трапезе, и вдоль стола прошелестел отчетливо слышимый вздох облегчения. Все разом возобновили прерванную беседу.

Шон принес младшему брату его кофе, и Гарри небрежно кивнул.

– Спасибо, Шон. Присаживайся. – Он указал на место рядом с собой. – Нам надо кое-что обсудить.

Изабелле безумно хотелось подслушать их разговор, но обе немецкие девицы громко хихикали и без умолку щебетали, флиртуя напропалую и с Шасой, и с Отто. Она знала, что Гарри обсуждает с Шоном программу встреч, запланированных на ближайшие несколько дней. Имена гостей, прибывших в лагерь, и любые сведения о них могли оказаться полезными для нее и для Никки.

– Что представляет из себя эта итальянка? Ты ведь с ней уже работал. Что ты можешь о ней сказать? – услышала она вопрос Гарри. Шон пожал плечами.

– Эльза Пинателли? Итальянка, живет в Швейцарии. Хорошо стреляет, правда, когда удается ее уговорить выстрелить. Никогда не стреляет без тщательной подготовки, но уж если спускает курок, во что-то обязательно попадает. Ни разу не видел, чтобы она промахнулась.

Гарри на миг задумался, затем кивнул.

– Хорошо. Что еще?

– Зверская баба. Всегда все делает по-своему, главное, на редкость проницательна – у нее словно глаза на затылке. Я как-то попытался немного похимичить со счетом, так она с ходу меня раскусила.

Гарри снова кивнул.

– Ничего удивительного. Она одна из самых богатых женщин в Европе. Фармацевтика, химия. Тяжелое машиностроение, реактивные двигатели, оружие. Она руководит компанией уже семь лет, с тех пор как умер ее муж. У нее крутая репутация.

– В прошлом году, когда мы охотились в густом буше, на нас напал раненый джумбо. Она не двинулась с места и всадила ему пулю прямо в лоб с двадцати шагов. Потом устроила мне жуткий нагоняй. Заявила, что я не имел права стрелять в ее слона. Так что насчет крутости – это точно.

– Что-нибудь еще? Как насчет слабостей? Пьет? – спросил Гарри.

Шон покачал головой.

– Бокал шампанского каждый вечер. Причем каждый раз из новой бутылки. Представляешь, раскупоривает бутылку «Дом Периньона», выпивает один бокал, а все остальное велит унести. Между прочим, одна бутылка стоит пятьдесят долларов.

– И что, это все? – Гарри пристально посмотрел на него через толстые стекла очков; Шон усмехнулся.

– Да ладно тебе, Гарри. Она уже старушенция – ей уж, наверное, лет пятьдесят.

– На самом деле всего сорок два, – поправил его Гарри.

Шон вздохнул.

– О'кэй, если ты хочешь знать, играли ли мы с ней в прятки под одеялом… Послушай, я ей предлагал. Черт побери, я просто обязан был это сделать. Это входит в прейскурант. Она рассмеялась мне в лицо. Сказала, что у нее нет ни малейшего желания сесть в тюрьму за растление малолетних. – Он сокрушенно покачал головой. Шон очень не любил признавать свои неудачи в этой области.

– Жаль! Она нам нужна позарез, – заявил Гарри. – Мне могут понадобиться любые рычаги воздействия.

– Сегодня в пять я ее сюда доставлю, – пообещал Шон. – Тогда она будет в полном твоем распоряжении, и я от всего сердца желаю тебе удачи.