Если учесть расходы на авиабилеты и задействованный персонал, вся эта операция влетела им в копеечку. Правда, ему удалось привлечь охранников и машины из советского посольства в Мадриде, а владелец гасиенды не взял с них никакой платы. И все же Рамон в который раз ощутил тошнотворный спазм в животе при мысли о скупости финансового отдела и о всем том времени, что ему приходится каждый раз затрачивать на заполнение бесчисленных платежных ведомостей, при этом еще и убеждая чиновников в необходимости каждой расходной статьи.

Как вообще какой-то бухгалтер может судить о том, что необходимо для проведения боевых операций? Каких результатов он смог бы достичь, если бы не эта постоянная мелочная опека? Во сколько можно оценить целую страну, вовлеченную им в социалистический лагерь?

Тихое потрескивание в рации прервало эти невеселые размышления.

– Да? – по-русски произнес он в микрофон.

– Докладывает пост номер три. Вижу машину.

Это был пост, расположенный в дальнем конце проселочной дороги к югу от усадьбы.

Рамон подошел к башенному окну, смотрящему на юг. Он увидел бледно-желтое облако пыли над виноградниками, поднятое приближающейся машиной.

– Отлично. – Он вернулся на прежнее место и кивнул связистке, откомандированной в его распоряжение из посольства. Она сидела у электронного устройства, связанного с микрофоном, который был установлен внизу во дворе. Каждое слово или звук, произнесенные во дворе, записывались на пленку, а вся встреча будет заснята на видеокассету.

Разумеется, в каждой комнате гасиенды, где могла оказаться Красная Роза, включая ванную и туалет, были установлены подслушивающие устройства и скрытые видеокамеры. Все это оборудование Рамон также позаимствовал в мадридском посольстве. Магнитофонные записи ее голоса и свежие фотографии станут маленьким приятным дополнением к основной цели операции.

Он увидел машину только тогда, когда она свернула с дороги и въехала в ворота усадьбы. Это была синяя «кортина» с дипломатическими номерами; она притормозила у самой двери гасиенды.

Первой из нее вышла Изабелла Кортни в сопровождении охранницы из посольства, встречавшей ее в аэропорту. Изабелла на минуту задержалась на мощной подъездной аллее и посмотрела вверх, на закрытые окна башенки, словно почувствовав на себе его взгляд. Рамон взял в руки бинокль и навел его на ее запрокинутое лицо.

С тех пор как он видел ее в последний раз, с ней произошла разительная перемена. За эти годы от глупой взбалмошной девчонки почти ничего не осталось. Теперь перед ним была зрелая женщина. Во всем ее облике, в том, как она держалась, сквозили самообладание и решимость. Черты ее лица, казалось, стали тверже и резче. Она похудела, и даже слишком. Под глазами отчетливо виднелись темные круги. Даже на таком расстоянии он мог различить горькие складки в уголках ее рта, заострившийся подбородок, выдающиеся скулы – первые еле заметные следы жизненных забот и тяжких раздумий. В ней появилось нечто трагическое, жертвенное, и ему это нравилось. Она утратила прежнюю юную прелесть, но при этом стала значительно привлекательнее и интереснее как женщина, по крайней мере, для него.

Совершенно неожиданно ему пришла в голову мысль, что она мать Николаса, и в следующее мгновение он ощутил прилив жалости к ней. Подобное предательство со стороны его собственных чувств разозлило его, и он тут же подавил в себе эту жалость. Никогда прежде он не испытывал столь недостойных, размягчающих душу и ослабляющих волю эмоций к кому бы то ни было: ни во время допросов в подвалах Лубянки, ни наблюдая за пытками в конголезских джунглях. Его гнев обратился на себя, а затем и на нее. Она была виновата в этой его минутной слабости. Впрочем, он быстро овладел собой, спрятав гнев внутри себя подобно тому, как прячут в ладонях горящую спичку в холодную ветреную ночь.

Изабелле показалось, что она заметила какое-то неясное движение за опущенными жалюзи окна в высокой башенке, но, скорее всего, это была лишь игра ее воображения.

Сопровождавшая женщина дотронулась до ее руки и сказала по-английски с едва заметным акцентом:

– Не задерживайтесь. Проходите в дом. Изабелла перевела взгляд с колокольни на парадную дверь из резкого тикового дерева, и та в ту же секунду распахнулась. На пороге стояла еще одна женщина. Изабелла застегнула пиджак своего серого делового костюма, будто он мог защитить ее, как кольчуга. Затем она расправила плечи и решительно шагнула через порог.

Внутри было мрачно и зябко. На плиточном полу, устланном потрепанными темного цвета ковриками, стояла темная тяжелая мебель. Двери из черного дуба, обитого железом. Зарешеченные окна закрыты ставнями. Во всем доме царила мрачная, угрожающая тишина, заставившая ее остановиться в нерешительности в прихожей.

– Проходите! – Встретившая их женщина провела ее в маленькую переднюю комнату рядом с главным холлом. Охранница последовала за ними, неся чемодан и большой сверток – все, что привезла с собой Изабелла. Войдя в комнату, она поставила вещи на массивный дубовый стол и заперла за собою дверь.

– Ключи. – Она протянула руку; Изабелла пошарила в сумочке и передала ей ключи от чемодана.

Обе женщины начали методично осматривать содержимое чемодана. Было ясно, что в этом деле они не новички. Они разворачивали каждый предмет одежды и ощупывали швы и подкладки. Они открывали каждый флакон, каждую баночку с косметикой и проверяли содержавшиеся в них кремы и мази, используя для этой цели вязальную спицу. Они тщательно осмотрели электробритву, которой Изабелла удаляла волосы с подмышек, и вытащили из нее батарейки. Они исследовали каблуки ее запасной пары туфель и подкладку самого чемодана. Покончив с ним, они сосредоточили свое внимание на бумажном свертке. Там был подарок, который она привезла для Николаса. Одна из них потянулась за ее сумочкой, и Изабелла отдала ее. Они столь же тщательно обыскали и сумочку.

– Пожалуйста, разденьтесь. – Изабелла пожала плечами и стала раздеваться. Они брали в руки каждую снятую ею вещь и придирчиво изучали ее. Они вынули подплечники из ее пиджака и прощупали ее лифчик.

Когда она осталась совершенно голой, одна из женщин приказала:

– Поднимите руки.

Она подчинилась, и тут, к ее ужасу, женщина надела на правую руку резиновую хирургическую перчатку и обмакнула два пальца в баночку с вазелином.

– Повернитесь, – приказала она.

– Нет. – Изабелла покачала головой.

– Вы хотите увидеть мальчика? – сурово спросила женщина, держа наготове два резиновых пальца, жирных и блестящих от вазелина. – Повернитесь.

Изабелла содрогнулась, по ее рукам и спине пробежали мурашки.

– Пожалуйста, не надо, – прошептала она. – Клянусь вам, я ничего не прячу. Это абсолютно ни к чему.

– Повернитесь. – Голос женщины звучал все так же бесстрастно. Изабелла медленно повернулась к ней спиной.

– Нагнитесь, – сказала женщина. – Положите руки перед собой на стол.

Она наклонилась вперед и изо всех сил вцепилась в край стола.

– Раздвиньте ноги.

Изабелла вдруг поняла, что ее преднамеренно подвергают унижению. Несомненно, все это было частью общей процедуры ее обработки. Она старалась не думать о происходящем, но невольно охнула, почувствовав, как пальцы женщины проникают в нее, и сделала попытку освободиться.

– Стойте спокойно.

Она закусила губу и закрыла глаза. Осмотр был добросовестным и неторопливым.

– Хорошо. – Наконец женщина отошла от нее. – Можете одеваться.

Изабелла почувствовала, что по ее щекам текут слёзы. Она достала из кармана пиджака «клинекс» и вытерла их. Это были слезы ярости.

– Подождите здесь. – Женщина стянула перчатку и выбросила ее в мусорную корзину.

Они вышли из комнаты и заперли за собой дверь.

Изабелла быстро оделась и села на скамью. Руки ее дрожали. Она стиснула их в кулаки и засунула в карманы пиджака.

Ей пришлось дожидаться почти целый час.