Разумеется, Николас как генеральский сын имел особый статус и привилегии. Он мог свободно разгуливать по всему лагерю, включая и учебные помещения для новобранцев. Инструкторы даже разрешали ему брать в руки оружие.

Рамон с тщательно скрываемой гордостью наблюдал за тем, как его сын стоит перед целым классом взрослых бойцов и показывает им, как надо разбирать и собирать автомат «АК-47». А затем он занял место на огневом рубеже и стал стрелять настоящими боевыми патронами. И из двадцати пуль двенадцать угодили точно в мишень высотой в человеческий рост, в которую он целился.

Кубинец Хосе, личный шофер Рамона, не поставив его в известность, научил Николаса водить «джип». Об этом последнем достижении сына Рамон узнал только тогда, когда Николас, гордо восседая на подушке, отвез его к взлетно-посадочной полосе для встречи очередного транспортного «Ила».

Люди, попадавшиеся им навстречу, останавливались у обочины и приветствовали их криками «Вива, Пеле!»

Лагерный портной сшил Николасу комплект боевой маскировочной формы и мягкую кубинскую пилотку. Он носил ее точно так же, как и отец, чуть набекрень, и подражал всем повадкам Рамона, то и дело приподнимая ее, чтобы пробежать пальцами по волосам, или засовывая большие пальцы рук за пояс. Он, по существу, стал внештатным шофером Рамона, и куда бы они ни ехали, вслед «джипу» неслись восторженные возгласы.

Иногда, ближе к вечеру, Рамон и Николас брали одну из лодок с подвесным мотором в пятьдесят лошадиных сил и через проход между коралловыми рифами выносились на голубой простор Атлантического океана. Они становились на якорь над каким-нибудь подводным рифом и ловили рыбу на обыкновенную леску. Коралловые отмели буквально кишели рыбой; здесь были особи самых разнообразных форм, размеров и цветов. Рамон научил Николаса, как нужно измельчать тушу крупной рыбы, припасенную с их предыдущей поездки, чтобы получилось нечто вроде фарша. Затем они смешивали его с песком, чтобы он побыстрее погружался, и разбрасывали его по поверхности рифа, над которым покачивалась их лодка.

Вскоре в шестидесяти футах под ними в синей толще воды появлялись призрачные силуэты крупных рыб; они видели, как неясные тени стремительно проносятся под лодкой и кружатся над приманкой. Запах приводил этих прожорливых тварей в неистовство. Стоило им забросить леску с крючками, на которые была насажена все та же приманка, как она тут же начинала бешено раскручиваться, скользя у них между пальцев; Николас визжал от восторга.

Восторгаться и впрямь было от чего; рыбы, населявшие отмель, сверкали и переливались всеми цветами радуги; ярко-синим, изумрудно-зеленым, бледно-желтым, алым, как утренняя заря. Они были усыпаны нефритовыми и сапфировыми блестками; были полосатыми, как зебра, с вкраплениями огненных рубинов и чистейшего опала. Были похожи на снаряды и на бабочек; у них были крылья, как у каких-то экзотических птиц. Они были вооружены мечами, зазубренными шипами, бесчисленными рядами ослепительно белых зубов. Когда их, вьющихся, извивающихся, перетаскивали через планшир штурмовой лодки, они пищали и хрюкали, как обиженные поросята. Некоторые из них были так велики, что Району приходилось помогать Николасу вытаскивать их из воды. Тот терпеть не мог, когда ему помогают, даже если это делает отец. И уж тем более ему не хотелось прерывать рыбалку, когда день начинал клониться к закату.

– Ну еще одну, отец, – последнюю! – в азарте кричал он; за последней шла самая последняя и так далее, пока Рамон в конце концов не отбирал у него леску.

Однажды он задержался дольше обычного. Уже темнело, когда они подняли якорь и завели мотор. Пассат из теплого и ласкового вдруг стал пронизывающе-ледяным; он дул им прямо в лицо, лодка качалась и подпрыгивала на гребнях разыгравшихся волн, с трудом прокладывая себе дорогу в устье реки. Николас зябко ежился, по голым рукам бегали мурашки. Его била дрожь; он замерз, устал и к тому же слишком перевозбудился за этот долгий день.

Тогда Рамон, одной рукой держась за штурвал, другой обнял Николаса за плечи. На мгновение ребенок застыл, пораженный столь непривычным прикосновением, затем его тело расслабилось, он поближе подобрался к отцу и, свернувшись калачиком, прижался к его груди.

В эту минуту, ведя лодку сквозь кромешную мглу и чувствуя тепло маленького дрожащего тела, доверчиво прильнувшего к нему, Рамон вновь ясно увидел перед собой сыновей аддис-абебского абуны, как они сидят, прислоненные к стене отцовского дома, пустыми глазницами глядя на улицу, и у каждого между мертвыми губами торчит, как палец, его собственный крохотный черный пенис. Картина была очень отчетливой, но Рамон не почувствовал ни сожаления, ни раскаяния. Это было необходимо точно так же, как когда-то было необходимо топить в аквариуме ребенка, который теперь прижимался к его груди. Да, веление долга часто бывало сурово и жестоко, но он никогда не уклонялся от него. И все же сейчас он испытывал нечто такое, чего никогда не чувствовал прежде.

Они пристали к берегу и оставили лодку на попечение Хосе, кубинского шофера Рамона. Затем зашагали при свете фонарей через пальмовую роту к ограде, окружавшей лагерь.

В темноте Николас несколько раз споткнулся о его ногу, и Рамон взял его за руку. Мальчик даже не попытался высвободиться.

Они молча шли рядом; когда уже были у ворот лагеря, Николас тихо прошептал:

– Мне так хочется остаться с тобой здесь, в «Терцио», насовсем.

Рамон сделал вид, что не расслышал, но у него вдруг перехватило дыхание.

В десять минут первого ночи его разбудил связист. Было достаточно легкого стука в дверь хижины, чтобы Рамон моментально проснулся и выпрыгнул из постели с «Токаревым» в руке.

– В чем дело?

– Донесение Красной Розы, получено из Москвы, – отозвался связист. Он имел строгий приказ докладывать о донесениях Красной Розы в любое время дня и ночи.

– Сейчас буду.

Сообщение было зашифровано; Рамон открыл стальной сейф и достал оттуда свой экземпляр кодовой таблицы. Они использовали так называемую «одноразовую» систему, при которой на каждый лист таблицы заносится отдельный код, произвольно вырабатываемый компьютером. Таблица существовала всего в двух экземплярах – один у него, другой у Красной Розы; для каждого сообщения брался свой лист.

Он подобрал соответствующий лист и приступил к расшифровке.

«Кодовое название проекта «Скайлайт», – гласило донесение. – Первое подземное испытание тридцатимегатонного ядерного заряда запланировано на двадцать шестое октября. Испытательный полигон расположен в 27° 35 ю.ш. и 24° 25 в.д. Полные технические характеристики заряда прилагаются».

Рамон тут же отправил своего шофера в базовый лагерь АНК, расположенный выше по течению реки, и через сорок минут Рейли Табака был уже в его кабинете.

– Мы должны немедленно лететь в Лондон, – заявил Рамон, как только Рейли ознакомился с донесением. – Это слишком важная операция, чтобы руководить ею отсюда. Мы будем действовать через наше посольство в Лондоне и представительство АНК в Великобритании.

Рамон удовлетворенно улыбнулся.

– Мы вытащим буров на ковер перед Советом Безопасности уже на этой неделе. Они снова угодили в западню, и мы их так просто не выпустим.

Он разбудил Николаса, чтобы попрощаться с ним.

– А когда ты вернешься, отец? – спросил мальчик, мужественно скрывая свое огорчение.

– Я не знаю, Никки. – Рамон впервые назвал его уменьшительным именем; оно как-то неловко сорвалось с его языка.

– Но ты ведь вернешься, отец, правда?

– Да, я вернусь. Это я тебе обещаю.

– И ты разрешишь нам с Адрой остаться здесь, в «Терцио»? Ты не отправишь нас обратно?

– Да, Никки. Вы с Адрой останетесь здесь.

– Спасибо. Я очень рад. До свидания, отец.

Они торжественно пожали друг другу руки, после чего Рамон быстро отвернулся и сбежал по ступенькам к ожидавшему его «джипу».