Гудение встречной машины сигнализирует о том, что я на уровне беспредела перекрыл дорогу и парканул машину в неположенном месте.

Игнорирую, трусцой двигаясь по тротуару на зов своего гребаного нутра.

Стоя на носочках, Калинина со всей дури дергает металлический лист ставни, но тот засел намертво.

На ней джинсы, заправленные в черные кожаные ботинки. Отстойно понимать, что эту задницу я узнаю в любых обстоятельствах, как и идущие с ней в комплекте ноги. Мне слишком нравится и то, и другое, чтобы я мог их забыть.

Оказавшись за ее спиной, громко велю:

— Отойди!

Ветер глушит мою команду, но не настолько, чтобы Аня могла не услышать.

Резко развернувшись, задирает голову и сбрасывает с нее капюшон.

Свет фонарей падает на ее лицо, и оно злое.

Это забавно.

Губы поджаты, в глазах психи.

Обычно, чтобы вывести ее из себя, нужно постараться, поэтому такая ненависть к неодушевленному предмету не может не затронуть моих, сука, собственных чувств.

— Ласку не пробовала? — киваю на окно, отодвигая Калинину в сторону.

Шагнув назад, поправляет на плече сумку и, кажется, пытается понять откуда я, твою мать, взялся.

Носится глазами по моему лицу. По расстегнутой нараспашку куртке. Смотрит за мое плечо, где мигает аварийкой “Порше”.

— Пробовала, — пытается перекричать ветер. — Даже песню спела.

— Хреново пела. — Подняв руки, дергаю штуковину, пытаясь понять, в чем там проблема.

Может, паз съехал?

Саданув по основанию ставни ладонями, загоняю ее до упора вверх, после чего дергаю вниз. С сопротивлением, но подчиняется. Опускается до конца, и Калинина тут же опускается на корточки, чтобы нацепить на петлю маленький замок.

— Спасибо! — кричит оттуда.

По всем законам логики мне можно спокойно валить восвояси, но я не двигаюсь с места. Осматриваю улицу и перекресток, пряча в карманы руки. Опустив глаза, смотрю на сидящую у моих ног фигуру.

Ветер треплет тонкую рыжую прядь, вырвав ее из-за уха.

Чуть повернув голову, Калинина косится на меня.

— Пошли, — мотаю головой в сторону “Порша”. — Подвезу тебя до дома.

Выпрямившись, она смотрит то на меня, то на тачку.

Поджимая губы и переминаясь с ноги на ногу. Она нервничает, и это меня злит. Сильнее, чем я мог бы себе представить.

Кажется, я переоценил свои возможности.

Нет. На фиг.

Ее нервяк выводит меня из себя.

Я не собираюсь с ней воевать. Никогда не планировал. Если бы я начал с ней воевать, она бы этого не вывезла. Иногда мне кажется, что она вообще не представляет, каким уродливым может быть мир. Гребаное желание защищать ее от дерьма вокруг торкнуло меня еще в тот день, когда мы столкнулись в том коридоре, и я увидел ее впервые.

А она, твою мать, боится сесть в мою долбаную машину!

Втягиваю в себя холодный воздух с такой силой, что нос заходится.

— Калинина, — говорю с угрозой и предупреждением. — Ты мне на фиг не упала, приставать к тебе я не собираюсь. Хочешь пешком идти, иди!

Эта идиотка вдруг взрывается в ответ.

Сжав вдоль тела кулаки, психует:

— Не ори на меня! Понял?!

— Я орать даже не начинал, — цежу, повышая голос. — Едешь или нет?!

Я вообще на людей не ору, это не эффективно и тупо. Не понимаю, когда успел так выйти из себя, твою мать, но у меня реальное бешенство.

Натягивая на ладони рукава куртки, она ежится и втягивает голову в плечи, сверкая на меня своими долбаными зелеными глазищами.

По бледным щекам лупит дождь.

По моим тоже, но я холода не чувствую.

В венах кровь кажется кипятком.

— Ладно! — выплевывают ее губы.

Зашибись!

Шагнув к двери кофейни, она дергает за ручку, проверяя не забыла ли закрыть дверь. Дверь закрыта. Удовлетворившись, бросает на меня еще один психованный взгляд, и направляется к машине, семеня по скользкому тротуару.

Захлопнув свой рот, иду следом, надеясь, что она не свалится и мне не придется тащить ее в тачку на руках.

Открыв ей дверь, жду, когда заберется внутрь.

Ловлю ее глаза на своем лице, но она прячет их раньше, чем успеваю отреагировать.

Ладно. В задницу.

Я не знаю, что у нее в голове. Раньше мне казалось, что мозги, сейчас уже не уверен.

Захлопнув пассажирскую дверь, обхожу капот и забираюсь в салон.

Включив обогрев сидений, осматриваюсь в зеркала и трогаюсь, вливаясь в поток машин и отключаю аварийку.

До ее дома не далеко, но мне придется развернуться, поэтому делаем небольшую петлю в полной, гробовой и, твою мать, вакуумной тишине. Мой выпад из реальности в этот момент настолько эпичный, что забываю пристегнуть ремень и полностью игнорирую вибрацию телефона в своем кармане.

Прижав к груди свою сумку и вцепившись в нее насмерть, Калинина смотрит строго в лобовое стекло, и я решаю заняться тем же.

Эта волшебная поездка длится десять минут и, как только со свистом торможу у знакомого зеленого забора, моя пассажирка выскакивает из машины, бросив подачку в виде отрывистого:

— Спасибо!

Вдавив педаль в пол, срываюсь с места сразу, как отходит от тачки на безопасное расстояние.

Только удалившись на четыре гребаных километра, я начинаю вспоминать куда и зачем, твою мать, вообще ехал.

Аня

— Её зовут Таня Глухова.

— Кого? — Ставлю в магазинную тележку банку маринованных оливок, хотя терпеть их не могу.

Но мой взгляд зацепился за них минуту назад, и в голове будто озарение.

Хочу эти чертовы оливки.

— Ту блондинку, которая крутится рядом с ним, — поясняет Карина, изучая список продуктов на клочке блокнотного листа.

Рядом с ним?

— Я не хочу говорить “о нем”! — развернувшись, смотрю на сестру со злостью. — Ни сегодня, ни завтра, вообще никогда!

Это чистейшей воды ложь, но от мыслей о “нем” и о “нас” у меня уже голова лопается, а я просто хочу поспать. У меня глаза буквально закрываются. Даже днем. Я чуть не уснула на лекционной паре и сейчас чувствую себя не лучше. Я пропустила кучу занятий по физкультуре, и если так пойдет дальше, мне нужно… либо предоставить в деканат справку, либо… отправиться в клинику и сделать этот чертов укол.

Если я принесу справку, все узнают. И ОНА тоже узнает.

Меня раздирают страхи и сомнения, и еще я голодная.

После вчерашней поездки в машине Дубцова я будто заблудившаяся в лесу дура.

И мне все время хочется плакать.

Даже сейчас.

— Ладно, как скажешь, — сухо говорит сестра. — Они не встречаются.

— Да чтоб тебя! — схватившись за ручки тележки, ныряю в первый попавшийся ряд и несусь по нему подальше от нее.

На глаза наворачиваются слезы, из-за которых ничего не вижу.

Родители подарили Карине машину, и она предложила съездить в гипермаркет, чтобы закупиться продуктами. Ей нужно практиковаться, потому что водит она просто ужасно.

— Да стой ты… — схватив за локоть, Карина разворачивает меня к себе.

На ее лице упрямое и хмурое выражение, и оно адресовано мне.

Закрыв глаза, позорно скулю, уже не стесняясь своих слез.

Я хочу к нему… безумно.

Я люблю его.

Это невыносимо!

— Когда у тебя… эта процедура? — Сжав мои плечи, Карина продолжает наседать.

У меня нет сил сопротивляться.

— Послезавтра… — говорю с предательской дрожью в голосе. — После пар.

Ее сопение громкое и частое.

Не открывая глаз, уговариваю себя успокоиться.

У меня еще двое суток.

Почти двое суток, чтобы подумать.

— Почему вы расстались? — требует она.

— Не твое дело! — рычу, сбрасываю с себя ее руки.

— Я видела вас вместе, — не отстает она. — Он по тебе сох! Он вашими фотками все соцсети заспамил! Что произошло?

Закрыв ладонями лицо, начинаю рыдать.

Разве теперь это важно?

Разве он простит меня когда-нибудь?

— Я уже ничего не понимаю… — шепчу, чувствуя, как меня обнимают руки сестры.