Мне не так легко делать то, что я сейчас делаю. Не так легко, потому что когда достаю оттуда дурацкий подарочный пакет с сердечками, ему должно стать понятно, что я ждала его вчера. В любом виде. Ждала, что он проявит внимание, забыв о своих обидах. Он уснул, и я не злюсь из-за этого. Ведь я знаю, что ему нужно было поспать! Но, пока достаю из пакета его подарок и извлекаю его из маленькой коробки, чтобы ему не приходилось делать это одной рукой, все равно прячу глаза.

— Если не понравится, можно поменять… — вкладываю в его ладонь кожаный напульсник.

Я заказала с доставкой через интернет еще два дня назад.

По центру тонкая металлическая пластина, на которой гравировка: “Ты все сможешь”.

Кир молча смотрит на надпись, а я смотрю на свои тапки.

— Это так… безделушка… — оправдываюсь, потому что он продолжает молчать.

Он так близко, но у меня ощущение, будто далеко.

Что мы делаем не так?

Зажав напульсник в кулаке, он костяшкой пальца подхватывает мой подбородок, заставляя смотреть на себя.

Сглатываю застрявший в горле ком, потому что выворачивать перед ним душу мне не всегда легко, но лучше я буду упрямо делать это и дальше, чем наращивать толстую шкуру, как это делает он.

Крылья его носа вздрагивают, когда тянет в себя воздух.

— Залезь в левый карман, — просит, глядя в мои глаза.

Выдохнув, дергаю за лацкан нашивного кармана и достаю оттуда маленькую прямоугольную коробку.

Кир освобождает мой подбородок, а я с легкой пляской непослушных пальцев извлекаю на свет маленькую рамку для фотографии. Она ничем не примечательная. Может быть, самая дешевая из возможных. Просто покрытые черной краской деревяшки.

— Это для его первой фотки УЗИ… — поясняет Дубцов над моей головой.

Мой подбородок предательски дрожит.

Вскинув на него глаза, вижу терзающий взгляд исподлобья. Его черно-карие глаза смотрят в мои, и я тону в них, забывая обо всем.

Положив рамку на тумбочку, тянусь к нему, вставая на носочки.

Его рука сжимает мою талию. Губу встречают мои. Напористые, немного грубые, но я хочу их до головокружения. Повисая на нем и пуская внутрь его горячий язык, которым он сминает мой. Так жадно, что у меня подкашиваются колени. Они подкашиваются еще сильнее, когда вжимаюсь в его твердое тело, испытывая безумную потребность в том, что он отлично умеет мне давать.

Повиснув на его шее, со стоном хочу его так близко, как только могу.

Хочу его кожу на своей. Теплую и пахнущую им.

До дрожи и звезд в глазах.

— Тихо… тихо, мотылек… — шепчет, разрывая поцелуй и прижимаясь своим лбом к моему.

Жмурюсь, потому что у него в паху шевелится, и от этого у меня между ног все сжимается!

Шумно дышим, цепляясь друг за друга.

— Забери меня отсюда… — прошу, не представляя, как разожму свои чертовы руки.

Аня

Я чувствую себя немного неблагодарной, потому что собираю вещи так, будто меня выпускают из тюрьмы. Заталкиваю их в рюкзак без порядка и системы.

На ходу стаскиваю через голову футболку и меняю ее на свитер, спрашивая:

— У тебя выходной?

— Да.

Достав из-под ворота свитера волосы, смотрю на Кирилла.

Он вышагивает по палате, проводя рукой по своей остриженной голове и бросая на меня взгляды, от которых плавятся внутренности и электризуется кожа.

Этот его взгляд такой цепкий, как воображаемый капкан. Так он смотрит на меня! Будто я добыча. Это будит воспоминания о тех временах, когда я чувствовала себя ею каждый раз, стоило попасться ему на глаза. Только теперь я знаю, что этот его взгляд означает, и от этого вибрирую.

— Не смотри так на меня… — прошу его. — Нам нельзя, а у меня тоже есть… потребности.

— Че у тебя есть? — спрашивает с веселым удивлением, от которого вспыхивают мои щеки.

Затоптав в рюкзак футболку, сбрасываю тапки и повторяю:

— Потребности! Ты думаешь, они только у парней есть?

Склонив набок голову, он смотрит на меня с такой раздражающей иронией, что хочется дать ему этим рюкзаком по голове.

— Нет… — отзывает, растянув губы в снисходительной улыбке. — По-любому, у девушек бывают “потребности”. У тебя сейчас “потребности”? Сориентируй, как это проявляется?

— Очень просто, — дергаю за собачку, застегивая рюкзак. — Мне хочется тебя голого. И… в общем, не важно…

— Меня голого? — повторяет все с той же веселостью. — Хочешь, чтобы я был голым и твердым?

Я понимаю, что сама затеяла этот разговор, но говорить о своих “потребностях” оказывается кошмарно сложно, хотя то, что выдает его рот, мгновенно их усиливает. Мгновенно, черт возьми!

— Типа того, — подлетев к шкафу, снимаю с вешалки куртку и просовываю ноги в ботинки.

Засунув в пакет кастрюлю его бабушки, затылком чувствую на себе этот глумливый взгляд. Подхватив с кровати букет, прижимаю его к груди и ныряю носом в прохладные благоухающие лепестки.

— Спасибо, — бормочу, бросив на Дубцова косой взгляд.

Его губы все еще кривит улыбка. Я не видела его улыбок миллион лет, но доставать их из него такой ценой энергозатратно.

— Пошли отсюда, — протягивает мне здоровую руку, за которую хватаюсь, жуя свои губы.

Я чувствую себя беглянкой, когда покидаем отделение. Мы двигаемся по нему так, будто за нами гонятся. Сплетя наши пальцы, быстро переставляю ноги, стараясь не задевать плечом толпящихся в коридоре первого этажа людей.

Выйдя вслед за Кириллом на улицу, вздрагиваю от холодного ветра, который забирается под куртку, ведь я не потрудилась застегнуться.

Уже знакомый мне “Порш” запаркован прямо перед входом в клинику, и, когда сажусь в машину, первым делом морщусь от запахов салона, которые не до конца перебивает даже клубничная “вонюка”, болтающаяся на зеркале.

Когда я была здесь в последний раз, это был лимон.

Он поменял запах. Для меня.

Молча и без презентации, как делает абсолютно все и всегда.

Наблюдая за тем, как забросив на заднее сиденье мои вещи, Кир забирается в машину, с обреченностью понимаю, что буду любить его всегда. Вечные веки, или до второго пришествия. Короче говоря, до бесконечности!

Бросив на меня быстрый оценивающий взгляд, трет пальцами подбородок. Ребром замотанной в бандаж ладони толкает назад рычаг коробки передач, после чего трогается, осматриваясь в зеркала.

— Поехали ко мне, — говорю, пристегивая ремень. — Только в магазин нужно заехать. У деда в холодильнике мышь повесилась, хоть к гадалке не ходи…

Я не знала, что для счастья нужно так мало. Всего лишь Дубцов, помноженный на целый день, принадлежащий только нам двоим.

— Угу, — отзывается, сворачивая в какой-то проулок между двумя незнакомыми мне постройками.

Выкрутив руль левой рукой, паркует машину на полупустой стоянке, почти упираясь капотом в стену.

Крутя головой, спрашиваю:

— Что ты делаешь?

В ответ на свой вопрос, слышу щелчок ремня безопасности. Моего, потому что сам он не пристегивался.

Посмотрев на него, выгибаю брови.

Достав мой ремень из замка, Кир отбрасывает его назад, склонив ко мне голову. Кладет локоть правой руки на разделяющий нас бардачок, а левой обхватывает мой подбородок и надавливает на него большим пальцем, заставляя чуть приоткрыть губы.

Я успеваю увидеть только веселый блеск его карих глаз, прежде чем твердые губы накрывают мои.

Когда-то я научилась отлично под него подстраиваться. И сейчас… это так естественно, как дышать.

Тянусь к нему, хватаясь за широкое плечо, пока напористый язык гладит мой, жадно втягивая в его в горячий рот.

— Уфффф… — выдыхаю, сжимая пальцы.

Это слишком, но Дубцову плевать. Он делает еще один заход, воруя мой кислород. Дезориентируя в пространстве, потому что это очень-очень-очень…

— Горячо… — шепчу, когда принимается покусывать мой подбородок, а за ним и шею.

Закрыв глаза, откидываю голову.

— Расскажи про свои “потребности”... — просит он.