Можно, блть, подумать, что она когда-то была покладистой.

Это охренеть какое заблуждение для многих, а мне досталась честь узнать, что тихоня Калинина настоящая заноза в заднице.

В квартире темно. Я тупо отключился. Впервые за три дня. Кажется, у меня предел настал, хотя, даже во сне я, твою мать, думаю.

Где Стас, без понятия.

Сев на диване, тру глаз, щурясь от яркой подсветки и видя входящий от Баркова.

На часах половина девятого вечера.

Клиника закрывается в девять, это значит, что я не успею туда заскочить. Я тупо проспал. Днем времени тоже не было, а ведь меня там ждут не дождуться.

Блять.

— Да… — говорю хрипло, поднося к уху телефон.

— Я чего-то не знаю? — ровно спрашивает Барков.

Пристроив на колене замотанную в бандаж руку, борюсь с желанием сжать в кулак пальцы, но здравый смысл у меня преобладает, поэтому расслабляю их, сжимая зубы.

— Что конкретно тебя интересует? — отвечаю спокойно.

— Сегодня нам отказали в лицензии, — сообщает он. — С настолько тупой формулировкой, что даже батин юрист охренел.

Все-таки сжимаю кулак.

Запястье под бандажом реагирует резкой болью.

То, что вопрос лицензий и прочих разрешений для нашего проекта я делегировал ему, не гребаная случайность. У Баркова-старшего в городе подвязов больше, чем семечек в кульке. То, что стать своим партнером я вообще предложил Баркову, напрямую связано с этим фактом. Это как шахматы. Прежде чем сделать ход, нужно либо подстраховаться, либо просчитать игру на три хода вперед. Я знаю, как выглядят взаимоотношения Никиты с отцом. Если впрягаешься в конфликт с Барковым-младшим, значит впрягаешься в конфликт с Барковым-старшим, а это рискованно даже для мэра. Просто представляю его, сука, лицо, когда эта фишка до него дойдет.

— Слушай, — говорит Ник, не дождавшись от меня комментариев. — Это меня отфутболили, отец связи не подключал. Лицензию мы получим, допустим, а дальше что? Я не логист, но даже мне понятно, что возить бухло из другой области накладно. Я в курсе, где вы со Стасом закупились. Продукты тоже за триста километров закупать поедешь?

Три оптовых базы, с которыми планировал заключать договора отказались со мной работать. Терять время и искать новую здесь, в городе, я не стал. Потому что знаю, что не найду.

— Я решу эту проблему, — говорю Никите.

Чувство гребаного бешенства кроет с головой. Я не планировал никаких войн. Мне вообще насрать на отца и на все, что я оставил, уйдя из его дома, но если он хочет наступить мне на глотку, пусть попробует.

— Поделись идеями, — просит Барков.

Вариантов у меня не много.

— Я возьму свою прибыль за первый месяц работы кафе и выйду из проекта.

Ник молчит. Я тоже молчу.

Решение далось мне со скрипом, но со мной в качестве учредителя проект не вывезти.

— Все так плохо? — спрашивает Никита наконец-то.

— Да, — отвечаю жестко.

Глядя на темное окно, понимаю, что благодарен за участие в свой адрес. Я мог бы назвать его другом, но правда в том, что его жопой я прикрывал свою. Он это прекрасно понимает и не выкатывает упреков, за это я тоже благодарен. Тем не менее, на этом наше партнерство закончится.

— Ясно… — бормочет. — Хочешь продать свою долю мне?

— Да.

— Ясно. Сегодня все в силе?

Твою мать.

На десять у нас запланирована попойка в клубе, про которую я успел забыть нафиг. Желания выбираться из квартиры ноль, но суть этой встречи в том, что без меня она не состоится.

— Угу… — встаю с дивана, разминая шею и плечи. — Подхватишь? — спрашиваю, решая не садиться сегодня вечером за руль, потому что тупо лень.

— Без проблем.

Положив трубку, включаю свет и набираю Аню.

Пока идут гудки, роюсь в холодильнике, в надежде найти что-нибудь пожрать. Вчерашние суши выглядят, как говно. Достав их оттуда, отправляю в мусорное ведро.

— Да, — отвечает не сразу.

Голос тихий и сонный. Гребаный дурман.

Мозги реагируют, и тело следом. Чувствую, что твердею. Нормально вообще.

Калинина, твою мать, как же ты мне дорога.

Я теперь до нее дотронуться боюсь, она у нас хрупкое создание, а я нихрена не нежный, как правило. Тем более сейчас, когда дико хочется потрахаться, просто чтобы потрахаться. Надеюсь, мне не придется восемь месяцев ждать, потому что хочу ее просто, твою мать, люто.

— Спишь? — спрашиваю, тряхнув башкой.

— Нет… тебя жду, — бормочет.

Блин.

— Не приеду, — говорю. — Проспал.

— Это уважительная причина, — вздыхает.

Дерьмо-причина. Я ведь знаю, что она ждет. Последний раз мы созванивались в два часа дня. Ей ставили капельницу, и она собиралась поспать. Я погуглил её диагноз, и нихрена не понял от слова совсем. Обсудить особо не с кем. В этой упряжке нас только двое. Я и она. Больше никого. Больше никого не хочу в эту упряжку пускать. Ни единого, твою мать, человека.

— У тебя все хорошо?

— Вроде бы… — отзывается она.

Подняв глаза, вижу, как из комнаты в коридор выходит Стас. Потирая голый живот, зомбяком плетется в туалет. Похоже, вырубило не меня одного. Я рад, что не от бухла и колес, а от того, что мы проснулись в полшестого.

— То есть, ты не уверена? — перевожу глаза на холодильник.

— Нет… я…

— Че такое? — допытываюсь.

— Ничего…

— Аня, — сразу рублю этот канат. — Че такое?

Это очередной виток “мышечной” памяти. Ее повадки я успел изучить. Несмотря на то, что очень старался забыть их все до одной, они нихрена не забылись.

— Знаешь, какой сегодня день? — спрашивает без претензий.

— Суббота? — озвучиваю очевидное.

— Сегодня День Всех Влюбленных, — просвещает она.

— Кхм… — бормочу. — Супер.

Еще неделю назад мне этот день что шел, что ехал. Сейчас я в той фазе развития, когда выбирать для нее подарок — это то, к чему я не готов. Если я его выберу, она запомнит надолго, потому что только для нее одной я выбирал подарки со стопроцентным персональным подходом.

— Я тебя люблю, ваше величество, Дубцов, — произносит вдруг. — Хорошего вечера. Пока, — кладет трубку.

Поигрывая челюстью, смотрю на телефон.

И что это, мать его, было?

Кирилл

Она умеет врезать мне по яйцам.

Шандарахнуть так, что в башке Революция, твою мать, из-за которой выпадаю из реальности так плотно, что не сразу реагирую на вопрос Стаса.

— Что? — перевожу на него взгляд, оторвав глаза от мелькающей за окном машины Баркова картинки.

— Можно мне Таню склеить? — повторяет, с ухмылкой развалившись рядом со мной на заднем сидении.

— А я при чем? — спрашиваю придурка.

На переднем пассажирском Алёна, и ее присутствие в салоне делает этот разговор ни хрена не безобидным. Зная, какие приходы способны накрывать мою гормонально нестабильную девушку, взглядом даю брату понять, чтобы заткнулся.

Он три дня в полной завязке, поэтому соображает быстро. Почесав голову, меняет тему:

— Завтра у меня вольная?

Стуча по колену телефоном, радую:

— Да.

— Юхуууу, — расцветает. — Высплюсь, блин.

Отворачиваюсь и погружаюсь в мрачное понимание, что мне рядом чертовски не хватает Калининой. Возможно, это накопительный эффект, но именно сейчас эту потребность я чувствую остро, почти физически.

Я хочу, чтобы она была здесь, со мной. Вечер заиграл бы другими красками, чтоб оно все провалилось. С сексом или без, пофиг. Быть рядом с ней и не претендовать на ее тело — клиническое испытание для моего мозга, но на крайний случай я всегда могу придумать офигенное применение ее пухлому розовому рту. И своему рту тоже.

Твою мать.

Ее оргазмы — это то, чего мне не забыть никогда. Ее вкус я тоже отлично помню. Воспоминания гребаным зудом собираются в штанах, натягивая ширинку и принося телесный дискомфорт.

Ее рот, мой рот. Этот беспонтовый праздник вдруг приобретает ярчайший смысл. Я бы мог просто влюбиться в этот день до пенсии.