Моя соседка… она постоянно плачет. Она появилась вчера утром, и у нее выкидыш. Ее “почистили”. Она ни с кем не разговаривает, я даже имени ее не знаю. Глядя на нее, я сама представляю всякие ужасы, приходя то в тревогу, то в щемящую радость от того, что с моим малышом все впорядке. Если нужно, я хоть месяц просижу в этой палате!

Заглянув в телефон, читаю входящее сообщение:

“Голодная?”

“Да”, — печатаю в ответ.

Я проспала завтрак, а когда проснулась, овсяная каша была на вкус, как резина. Вчера дед принес фрукты и колбасу. Он так суетился, презентуя свои покупки, что я не смогла сказать ему о том, что колбаса больше не входит в мой рацион.

Меня мутит от запаха. Меня от многих запахов мутит.

Он переживает и стал… будто каким-то потерянным. Я не получила от него ни одного упрека. Только тихое “вот так дела…”. Я попросила Карину привезти мне вещи еще в тот день, когда попала в больницу. Потому что не могла доверить сбор своих вещей ни деду, ни, тем более, Кириллу. Еще я боялась сводить их вместе в одном доме без собственного участия в этом… этом разговоре.

Кажется, сейчас мы все немного потерянные, но полученное только что СМС вызывает прилив чертового счастья.

“Тогда спускайся”, — пишет Кир.

Сбросив с кровати ноги, просовываю их в тапки. У зеркала взбиваю пальцами волосы, которые после душа и сушки без фена выглядят, как после завивки. Они пушатся и закручиваются, чего с ними не бывало до того момента, пока я не обрезала их под каре полтора месяца назад. Скрутив футболку в узел на талии над высоким поясом лосин, набрасываю на плечи вязаную кофту и вылетаю из палаты.

Ко мне каждый день заглядывает Карина или Алена. Вчера они приходили вместе. Но только появление Дубцова вызывает приступы нетерпения и вязкой потребности поскорее оказаться в его руках.

Войдя в лифт, тычу на первый этаж.

В коридоре на первом полно людей. Они перемещаются и толпятся возле кабинетов.

— Извините… — бормочу, обходя женщину с ребенком на руках.

Полусидя на подоконнике в самом конце длинной “кишки” коридора, Кир здоровой рукой роется в своем телефоне. На нем уже знакомый мне пуховик и наброшенный на голову капюшон толстовки. На бедрах черные спортивные штаны и цветные кроссовки на ногах.

Подняв голову, он находит меня в толпе глазами и убирает телефон в карман куртки.

Вчера он приехал вечером. Практически перед закрытием клиники. Мы и десяти минут вместе не провели. Я не жалуюсь. Сейчас они мотаются по продуктовым базам в городе и за его пределами, и, когда подхожу ближе, вижу, что у него, просто кошмарно уставший вид.

— Привет, — шепчу, остановившись между его колен и забросив руки ему на плечи.

— Привет, — склоняет ко мне лицо и сжимает в ответ.

Зажмурившись, тянусь к его губам.

Он отвечает.

Медленно и неторопливо покусывает мои губы, заворачивая в свою куртку.

— Мммм… — выдыхает с протяжным стоном.

В своих тапках подворачиваю пальцы, потому что этот стон будто голодный. Пусть я не всегда могу пробиться в его голову, но его тело никогда меня не обманывает.

— Тебе еще не надоели мандарины? — намекает на то, что мандаринами от меня просто разит, потому что я ем их бесконтрольно.

— Нет… — всматриваюсь в его лицо.

Только сейчас замечаю, что под капюшоном у него явно не хватает волос. Сдернув его, округляю глаза.

Он постригся.

Так коротко, что просто торможу!

На его голове короткий ежик, который делает лицо жестче. Делает жестче каждую линию. Это так неожиданно, что просто смотрю на его лицо, не моргая.

Он смотрит на меня в ответ.

Подняв руку, накручивает на палец кудряшку у меня за ухом, а я хмурю брови, потому что он выглядит напряженным, и дело не в прическе. Он напряженный и странный.

— Не нравится? — спрашивает хрипловато.

— Нравится, — говорю упрямо.

— Как дела? — переводит тему.

— Нормально… — смотрю на стоящий на подоконнике прозрачный пакет. — Блин… — бормочу, вытягивая шею. — Как пахнет вкусно…

— Налетай, — прижимается губами к моему виску.

Вижу внутри самую настоящую кастрюлю. Белую кастрюлю в фиолетовый цветочек, от которой пахнет божественно!

— Это откуда? — смотрю на него удивленно.

Глотаю жадную слюну, ведь до больничного обеда еще целых два часа.

— От бабули, — склоняет набок голову, наблюдая за моей голодной реакцией.

В его глазах нет веселья. Вообще-то мне кажется, что он на пятьдесят процентов не здесь. Но вторые пятьдесят здесь. Я давно к этому привыкла. Ведь, когда он мой на все сто процентов, это настоящее испытание для всего моего существа. Когда он берется за меня на все сто, его хочется либо убить, либо… просить еще…

— Она знает? — спрашиваю с запинкой. — Про нас? Про… него…

Я никогда не видела его бабулю. Только слышала о ней. На самом деле я немного боюсь этой встречи. Она неизбежна, ведь эта женщина ему очень дорога. И она… член его семьи. А к членам его семьи у меня особое отношение.

— Знает, — отвечает Кир.

Все это время он просто смотрит на меня. Только на меня. Будто ничего вокруг его в данный момент не интересует. Эта его привычка когда-то безумно меня смущала, а теперь я привыкла. Как и к его лицу с этой стрижкой. Оно будто стало ярче. Особенно глаза.

— Передай ей огромное спасибо… Кир… — вздыхаю. — Ты сам-то поел?

— Все, что не съел я, здесь, — кивает на пакет. — Тебе обкушаться.

— Супер, — прячу голову на его груди.

Расслабляюсь до такой степени, что оторваться от него будет подвигом.

— Как дела? — спрашивает еще раз.

Пристраивает подбородок на моей макушке, делая глубокий вдох.

— Сегодня я не ведьма, — говорю вяло.

— Я заметил.

— У нас все стабильно. Капельницы достали. Кровь берут каждый день. Столько иголок, достали!

— Ты же большая девочка, — бормочет. — Справишься?

— Угу… можно тебя попросить?

— Попробуй.

— Просто поспи, Дубцов, а? — говорю с упреком. — У тебя синяки под глазами. Ведь можно просто поспать? Часов восемь, хотя бы!

— Я в норме.

— Чушь, — смотрю на него, подняв голову.

— Ань, голову не забивай, — советует. — У меня высокий КПД.

— Если ты заболеешь, я с тобой сидеть не смогу. Учти, — злюсь. — Мне болеть нельзя. Даже с тобой за компанию.

— Ладно, — растягивает в ленивой улыбке губы. — Буду сам выкарабкиваться. Как бойскаут.

— Куда ты сейчас? — игнорирую этот “юмор”.

— В Черновец. Там база по алкоголю.

— Это же… двести километров, — говорю возмущенно. — Поближе базы нет?

— Есть, — говорит расслабленно. — Но у нас там заказ не берут.

— Почему? — хмурюсь.

— Потому что гладиолус, — мягко проводит большим пальцем по моей щеке. — Мне ехать надо. Ты помнишь, о чем мы говорили? — спрашивает вдруг.

— О сексе? — фыркаю. — Секс. Секс. Секс…

— Калинина… — смеется, прижимаясь носом к моей щеке. — Секса мне сто лет в обед не видать. Если что случится… — бормочет, делая шумный вдох. — Сразу скажи мне.

— Что случится? — снова тянусь к нему.

— Что угодно, — говорит расплывчато.

Он кусает шею прямо под мочкой моего уха, и это щекотно.

— Ладно! — смеюсь, цепляясь за него.

— Мне пора. Стас в машине ждет. Вернусь поздно, наверное не успею заскочить до закрытия, — говорит тихо.

— Угу… — шепчу, не двигаясь.

Хочу побыть с ним еще пару секунд.

— Позвоню или напишу…

— Угу…

— Бери пакет и топай.

— Угу… — вдруг шмыгаю носом.

— Блин… — вздыхает. — Ну че такое?

— Ничего… — быстро целую его подбородок. — До завтра.

Выпутываюсь из его куртки и, схватив пакет, уношусь по коридору не оглядываясь.

Кирилл

— Блин… — резко просыпаюсь и сбрасываю на пол руку, ища орущий телефон.

С тех пор, как Аня загремела в больницу, я звук на телефоне больше не отключаю. На тот случай, если за час моего отсутствия в зоне доступа с ней приключится еще какое-нибудь дерьмо. Тем более, что покладистой и тихой она у нас быть не собирается.