Твою мать!

— Я буду, — говорю и кладу трубку.

“Позвони, когда выйдешь от врача”, — скидываю сообщение и впечатываю телефон в магнит на панели.

Сдаю назад, понимая, что выбираю наименьшее из зол.

Кирилл

На дорогах час пик, но даже несмотря на это я добираюсь до центра города за каких-то двадцать минут. Не рискуя нарваться на эвакуацию машины за запрещенную парковку, паркуюсь на параллельной с мэрией улице, как делает восемьдесят процентов желающий в нее попасть, поэтому вдоль тротуаров каждый сантиметр пространства забит машинами. Мне приходится влезть в очень узкий карман полубоком, и делать этот маневр одной рукой нифига не удобно.

Заглушив мотор, принимаюсь ждать. Отсчитав себе три минуты на то, чтобы пересечь маленький сквер и добраться до здания мэрии. Еще три минуты на то, чтобы преодолеть КПП, на котором, наверняка, предупреждены о том, что я приду, и подняться на второй этаж.

Чтобы добраться до приемной нашего мэра мне потребуется шесть минут, и это не тот случай, когда я собираюсь прийти заранее.

Взяв телефон, проверяю, получила ли Аня мое сообщение. Оно прочитано, но осталось без ответа.

Пытаюсь вспомнить ее распорядок, который прослушал, но кажется нифига не запомнил. Знаю только, что ей нужно зайти в деканат, чтобы отдать “справку”, потом у нее занятия. В идеале, она закончить свой первый учебный год очно, как и планировала, а вот в следующем году учиться очно у нее никак не выйдет. Она не в восторге от такого расклада, но выхода у нас нет. Осенью у нас будет ребенок.

Под ребра будто кто-то засунул обогреватель. Там печет, потому что пытаюсь себе его представить. Ребенка. Нашего. Пацана или девочку, сам не знаю кого, меня жизнь к такому не готовила.

Аня молчит, хотя время к девяти.

Че с ней там так долго делают?

Постучав телефоном по колену, выключаю звук и убираю в карман.

Это привычка. Даже уйдя из его дома, я помню о том, что его дико бесит, когда кто-то уделяет внимание мобильному телефону за обеденным столом или в его кабинете. Особенно, когда этот кто-то — я. Чувствовать себя дрессированным щенком на вкус довольно мерзкое чувство, но так уж вышло, что я дрессированный. И до этой минуты я в полной мере не осознавал, каким свободным ощущал себя все это время. Вдруг с уверенностью понимаю, что отнять у себя это чувство я не позволю.

Я сорвался с цепи из-за нее.

Из-за Ани.

Наверное, это случилось бы рано или поздно, но тогда, когда она попросила больше себя не беспокоить, я реально сорвался с цепи, на которой сидел всю свою жизнь. Меня штормило так сильно, что я потерял инстинкт самосохранения. В любом случае, возвращаться на гребаную цепь я не собираюсь.

Выйдя из машины, трусцой перебегаю дорогу, ловя на щеках капли мелкого дождя.

Ровно в девять я в приемной мэра и, повесив мою куртку в шкаф, секретарь отца проводит меня в его кабинет. Переложив телефон в задний карман джинсов, следую за ней и пытаюсь понять, что чувствую, видя знакомое пространство и лицо своего отца.

Я не чувствую ни хрена.

В последние дни моя жизнь просто, твою мать, трещит по швам от событий. Они стерли его образ из башки, как ластик, но даже несмотря на это, оказавшись с ним лицом к лицу я чувствую дикую потребность сопротивляться.

“Ты все сможешь”.

Очень на это надеюсь.

Кивнув на стул для посетителей, хозяин кабинета упирается кулаком в стол.

— Садись, — говорит, адресуя мне тяжелый пристальный взгляд.

Это его фирменный. В детстве под этим взглядом я ссал от страха кипятком.

Усевшись в кресло, скрещиваю в лодыжках ноги и складываю на животе руки, сцепив их в замок. Не утруждаюсь приветствиями, от меня их все равно не ждут.

Скользнув глазами по бандажу, украшающему мою руку, переводит глаза на мое лицо.

— Если не настроен на серьезный разговор, можешь сразу уматывать, — предупреждает он.

Желание послать его в зад как всегда зашкаливающее, но мне достаточно напомнить себе о том, что теперь у меня есть своя персональная личная ответственность, даже если изначально это была абсолютная безответственность. Но я не так давно понял, что “залет” моей девушки меня… блин… меня это устраивает. Все через жопу, но меня устраивает.

— Я весь внимание, — отвечаю совершенно ровно.

Выждав паузу, оценивает степень моей серьезности и, удовлетворившись, говорит:

— У меня простое предложение. Я озвучиваю, ты обдумываешь. Можешь время взять, можешь сразу решить, как угодно.

— М-м-м, — тяну, изображая заинтересованность.

Постукивая по столу пальцами, продолжает:

— Вознесенский сильно болен.

— Не знал, — откашливаюсь.

Отец Марины, моей бывшей, неплохой мужик. По крайней мере, я с ним никогда не конфликтовал. Не за чем было. С моим отцом они друзья со школьной скамьи, поэтому для него такой расклад что-то вроде удара.

— У него к тебе особые чувства, — сообщает. — Чем-то ты его обаял. Он в тебе видит своего зятя, и рассчитывает увидеть внуков. Хотя бы одного.

— Мы с Мариной расстались, — напоминаю, если у него, блть, склероз.

— Мне пох*ру, — сообщает спокойно. — У меня друг умирает, и дочь единственную хочет за тебя отдать. Ей детей можешь делать в любом количестве, начиная прямо с сегодняшнего дня. Расклад такой. Женишься на Марине, отдам тебе процент от активов завода. Не женишься, раздавлю.

Я недооценил все перспективы сегодняшнего дня.

Сжимая до скрипа костей кулак, смотрю в холодные голубые глаза мужика, который мне никто.

— Иди нах*р, — чеканю.

— Значит по-плохому, — кивает, откидываясь в кресле.

В крови плещется бешенство, от которого на руках шевелятся волосы.

Пустого в его угрозах ничего нет, и, выходя из кабинета, я вижу перед глазами очень тонкую, но отчетливо красную пелену. Она туманит башку все время, пока иду к машине. Когда, подойдя к ней, впечатываю в крышу кулак. Все время, пока пялюсь в лобовое, пытаясь мысли выстроить в логическую цепочку. Ухожу в себя на целый час, не замечая даже того, что в кармане джинсов звонит телефон. Только победив этот гребаный красный туман, я начинаю думать по-настоящему. Решение приходит не сразу. Нащупываю его путем упорной мозговой активности.

Сжав пальцами руль до побеления в костяшках, хриплю в пространство:

— Это я тебя уничтожу.

Аня

Добравшись до универа, я выпрыгиваю из такси и несусь в деканат, опаздывая везде, куда только можно опоздать. Я довела до возмущения даже своего врача, потому что эта женщина явно не привыкла никуда спешить. Она двигалась так неторопливо, что, глядя на это, я в трудом усидела на стуле.

Пройдя через турникет, набираю Кирилла, вспомнив о том, что он просил позвонить. Он не берет трубку, и я отправляю телефон в сумку. В ней такой бардак, что не удивилась бы, найдя там дохлую кошку.

— Ба… какие люди! — слышу голос Васи, своего старосты. — Ничего себе, — прикладывает к груди руки. — Неужели нас решила посетить сама Калинина!

Сдав в гардероб куртку, оборачиваюсь и чистосердечно прошу:

— Вась, отстань, а?

— Ну, класс, — бубнит, раздеваясь. — Я думал ты на красный диплом метила, а ты… эххх…

— Планы поменялись, — обхожу его.

— Эт я уже понял. У тебя хвостов больше, чем у Кислицына, внучка уважаемого человека, — кричит мне вдогонку.

Хвосты последнее, что меня теперь волнует.

Продираясь в потоке людей, сворачиваю на пожарную лестницу и по ней поднимаюсь на второй этаж. Без крайней необходимости я вообще предпочла бы в деканате не появляться, но мне нужно отдать “справку” и получить освобождение от физкультуры.

Секретарь в приемной встречает меня нейтрально, но косит глаза, когда узнает о цели моего визита. Насмешливо кривит губы, бормоча под нос что-то вроде “да уж…”.