Он никогда не заходит в нее без предупреждения. Так было всегда, сколько себя помню.

Утирая слезы, смотрю на его седую голову, появившуюся в проеме.

Его лицо озарено мальчишеской озорной улыбкой.

— Красавицы, — объявляет довольно. — Чай готов. Со смородиной и малиной.

Отыскав меня глазами, кивает сам себе и прикрывает дверь.

Час спустя закрываю за Алёной и Кариной калитку.

От промозглого ветра кутаюсь в шаль. Чешу уши Демона и, глядя в его преданные собачьи глаза, глажу черную морду.

Вернувшись в дом, помогаю деду убрать со стола.

Падаю в постель, как подкошенная.

Глядя на черный проем окна, с тоской думаю о том, где он сейчас и чем занимается?

— Уффффф… — рычу в подушку, потому что, где бы он ни был, у меня тело вибрирует от долбаного желания оказаться там же, но все, о чем прошу его мысленно — не дать своей семье проехаться по мне бульдозером просто за то, что так сильно его люблю.

Кирилл

— Мне завтра нужна твоя помощь, — подняв от ноутбука глаза, смотрю на брата.

— Какая? — бормочет не особо внятно, стоя перед кофемашиной в одних трусах.

На моих часах половина восьмого вечера. Вернуться домой утром и проспать целый день для него норма. Я не врач, но выглядит он дерьмовее, чем на прошлой неделе.

— Съездишь со мной в пару мест, — проверяю свою почту и выключаю ноут.

— Завтра не могу.

— У тебя есть почки запасные? — спрашиваю, вставая с дивана и намекая на то, что продолжать кутить в таком режиме чревато для здоровья.

— Отвали, — просит, опрокидывая в себя чашку кофе.

— Мне нужна твоя помощь, — забираю с журнального стола свой телефон.

— Ну, попроси друга своего, Баркова, — бросает язвительно.

— Я тебя прошу, — смотрю на его лохматый белобрысый затылок.

У него на башке прям кукольные кудри, и сейчас, когда волосы отросли, башка его похожа на одуван. Мы не похожи. Теперь понятно почему. Между нами нет родства. Никакого. Но это не значит, что мне резко стало на него насрать.

Молчит, открывая холодильник.

Еды в нем нет.

Я не домохозяйка. Сам обедаю где придется.

Задержавшись у барной стойки, жду его ответа.

Захлопнув дверь холодильника, говорит раздраженно:

— Я не в ресурсе. Найди кого-нибудь другого.

— Когда будешь в ресурсе?

— Не лечи меня, — психует, уходя по коридору и пиная валяющийся на полу бумажный пакет.

Войдя в комнату, шарахает дверью.

Я не психотерапевт, но на мой взгляд у него слишком много свободного времени.

Он на два года моложе, и в детстве был моей тенью. Если я знаю его достаточно хорошо, завтра утром он будет здесь, ждать моих указаний, а если нет, значит все еще хуже, чем я думаю.

Пройдя мимо его спальни, обуваюсь и надеваю куртку.

Еще половина восьмого, и я не знаю на кой хрен выхожу из дома так рано. До Калининой и ее кофейни мне добираться пятнадцать минут даже с учетом пробок.

Мне, сука, невтерпеж.

Включив автозапуск, выхожу из квартиры.

На улице густой туман. Не видно ничего уже на расстоянии в пару-тройку метров.

— Охрененно, — ищу в кармане брелок и отключаю сигнализацию.

Габариты “Порша” вспыхивают красными огнями, указывая мне дорогу в этом молоке.

Навстречу неожиданно попадается сосед-собачник и так же быстро исчезает.

Найдя тачку среди других на стоянке, забираюсь в салон и откидываюсь на сиденье, на секунду прикрыв глаза.

У меня было дофига времени, чтобы осознать ситуацию, но я что-то нихрена не осознаю.

Ребенок?

Че это вообще за явление? Че с этим явлением делать? Как вплести его в свою жизнь?

У меня шок и ступор. Шок и ступор, твою мать, но первое, что я почувствовал, когда девушка Баркова намекнула на мое возможное “отцовство” — чертов трепет между ребрами.

Я заделал Калининой ребенка. С первого раза. Просто фантастика!

От меня беременна девушка, которая меня отшила и которая решила, что знать мне об этом не обязательно. Так я думал тогда. Если мне не обязательно об этом знать, то вариантов выхода из положения у нее не так много.

Их два: либо плюс, либо минус.

И она, судя по всему, выбрала минус.

Две недели назад она притащилась в мужскую раздевалку не для того, чтобы разбрасываться своими дебильными извинениями, а чтобы рассказать.

Не рассказала.

Что она собиралась делать, я знаю.

Уверен, что аборт.

Теперь, зная все подводные камни ситуации, тону в понимании, что не могу ей этого простить.

Я и не хочу.

Я не хочу ее прощать. Кого угодно, только не ее. Слишком глубоко она под кожей, и каждый гребаный раз отдирать ее от себя больнее, чем жрать стекло.

Я не хочу больше нырять в нее с головой. И я не буду. Не пускает внутренний барьер, который вот так с ноги не проломить.

Это нифига не меняет.

Она беременна, и эта проблема сама собой не рассосется.

У меня только один вариант решения этой проблемы для нас обоих — классический.

— Пффф… — смотрю на приборную панель.

Классический вариант в моей ситуации — прыжок с обрыва.

Я, считай, бездомный. У меня были планы на ближайшее будущее, и они не включали в себя ребенка, но виноват я, а не Калинина.

Твою мать, это не будет для меня гребаной жертвой. Я хочу ее так, что от недотраха готов подушку отыметь, представляя, как на кулак наматываю рыжие шелковые волосы.

Это не жертва, нет. Это эгоизм. Я понимаю, и мне плевать.

Я понятия не имею, что делать с “семьёй”, но мне и на это плевать. Вариант у нас только один. И это не минус.

Может быть, она считает иначе, тогда ей придется сказать мне это в лицо. Я уже сдох один раз, и второй раз подыхать не собираюсь. Если она хочет минус, тогда пусть валит на все четыре стороны.

Дернув рычаг, по парктроникам выгоняю машину с парковочного места.

Боясь задеть чей-нибудь бампер, осторожно пробираюсь к воротам.

Желтые лампочки маячат в тумане, когда запускается механизм.

На дороге ситуацию спасают фонари и светофоры, но это все равно бредение почти в слепую.

Добравшись до кофейни, понимаю, что оставлять машину припаркованной у тротуара — русская рулетка. Словить “поцелуй в задницу” “Поршу” здесь проще простого.

Окна кафе светятся желтым.

Дернув на себя дверь, захожу внутрь и осматриваюсь.

На окнах и стенах красно-розовые сердечки. Смахивает на “День всех влюбленных”. Он, кажется, через неделю.

Калинина стоит за кассой, одетая в рабочий фартук и дурковатую круглую хреновину на голове.

Блять.

Ей вообще обязательно здесь работать?

Я пока не знаю, и мне нужно подумать.

Подняв глаза, чертит круг по моему лицу. Проезжается ими по моему телу.

Упрямо поджав губы, отворачивается и говорит:

— Ты рано. Мне еще полчаса работать.

Фарфорово-бледное лицо в обрамлении волнистых рыжих волос похоже на сердечко с пухлым ртом. Она похудела, теперь вижу это отчетливо. От этого лицо не особо выиграло, потому что быть сердечком на тонкой шее ему идет больше, чем проступившие скулы и чуть впалые щеки. Может быть, кто-то со мной не согласится, но это мое чертово мнение.

— Поверь, клиентов у тебя сегодня больше не будет, — сую в карманы руки. — Сворачивайся.

— Ого… — выйдя из кофейни вслед за мной, Калинина расширяет глаза.

Крутя головой и перебрасывая через плечо сумку, смотрит по сторонам. На тротуар и проезжую часть, по которой улитками тащится транспорт.

Движение эпично медленно, и я с трудом представляю, как до ее дома добраться. Ожидаемо приходит мысль о том, как бы она добиралась до дома в этом тумане, не будь здесь меня.

Ее обманчиво невинные глаза смотрят на меня украдкой, когда подхожу к одному из окон и опускаю железные ставни. Калинина принимается возится с другим окном. Как ни странно, они поддаются с первого раза.