Анна с нетерпением ждёт последнего года учёбы в Атланте, где у неё есть замечательная работа, верная лучшая подруга и романтические отношения, обещающие перерасти в нечто большее. Однако отец переводит её в школу-интернат в Париже. Жизнь на новом месте кажется Анне адом: она не привыкла к самостоятельности, плохо знает французский  и с трудом сходится с новыми людьми. Однако всё меняется, когда она встречает Этьена Сент-Клера, парня своей мечты. Единственная проблема в том, что он не свободен и Анна, по-видимому, тоже, если говорить о её почти серьёзных отношениях в Атланте.

Решится ли Анна выйти из скорлупы и бороться за свою любовь? Станет ли год в Париже незабываемым приключением? 

О Франции я знаю очень мало: «Мадлен», «Амели» и Мулен Руж. Эйфелева башня и Триумфальная арка, хоть я понятия не имею для чего они. Наполеон, Мария-Антуанетта и множество Людовиков. Я точно не знаю, что они сделали, но, кажется, это как-то связано с Французской революцией, которая имеет какое-то отношение ко Дню взятия Бастилии. Художественный музей здесь называют Лувром; он в форме пирамиды, внутри находятся «Мона Лиза» и статуя женщины с отломанными руками. А ещё во Франции на каждом углу кафе и бистро, или как их там называют. И пантомима. Местную еду находят просто великолепной, люди пьют много вина и много курят.

Я слышала, французы недолюбливают американцев, а ещё им не нравятся белые кроссовки[1].

Несколько месяцев назад отец записал меня в школу-интернат. По телефонной линии даже было слышно, как он сделал воздушные кавычки, объявляя, что жизнь за границей станет «хорошим опытом в учёбе» и «подарком на память, который я буду ценить всю свою жизнь». Да. Подарком на память. И если бы не шок, я бы сказала папочке, как сильно он ошибся с выбором слова.

После папиного заявления я кричала, умоляла, просила и плакала, но ничто его не переубедило. И вот у меня новая студенческая виза и паспорт с надписью: «Анна Олифант, гражданка Соединённых Штатов Америки». И вот я с родителями распаковываю вещи в комнате меньшей, чем мой собственный чемодан. Теперь я новенькая в парижской школе для американцев.

Не то чтобы мне незнакома благодарность. Ребята, это же Париж. Город Света! Самый романтичный город в мире! Конечно, мне здесь нравится. Просто отец отправляет меня в международную школу-интернат больше ради себя. С тех пор, как он ликвидировал свою компанию и начал писать отстойные книги, по которым сняли ещё более отстойные фильмы, он пытается произвести впечатление на крутых нью-йоркских друзей своими изысканностью и богатством.

Мой отец не изыскан, но он богат.

Хотя так было не всегда. Когда родители ещё жили вместе, мы относились к низам среднего класса. Именно во время развода исчезли все следы благопристойности, и папина мечта стать следующим великим писателем Юга превратилась в желание стать следующим издаваемым писателем. Поэтому он начал строчить романы, действие которых разворачивалось в небольшом городке под названием Джорджия, где герои имели правильные американские ценности, влюблялись до беспамятства, а затем заболевали опасными для жизни заболеваниями и умирали.

Я не шучу.

Я бы в жизни не стала такое читать, но женщинам нравится. Они любят книги моего отца, любят его вязаные свитера, белоснежную улыбку и оранжевый загар. Они превратили его в автора бестселлеров и такого козла.

Два его романа экранизированы, ещё три в процессе съёмок — Голливуд оказался настоящей золотой жилой. И как бы то ни было, дополнительное бабло и псевдопрестиж деформировали папочкин мозг так, что он решил: я должна жить во Франции. Год. Одна. Я не понимаю, почему нельзя отправить меня в Австралию или Ирландию, или ещё куда-нибудь, где родной язык — английский. Я по-французски знаю лишь одно «oui», что означает «да», и то меня недавно просветили, что произносить слово надо как «в-и», а не «в-ы-и».

По крайней мере хоть в школе говорят на английском. Её основали для претенциозных американцев, которые терпеть не могут компанию собственных детей. Я серьёзно. Кто отправит своего ребёнка в школу-интернат? Прям как Хогвартс. Только без симпатичных волшебников, магических леденцов и полётов на метле.

Теперь я застряла здесь вместе с девяноста девятью другими учениками. В выпускном классе всего двадцать пять человек по сравнению со шестистами в Атланте. И изучаю я те же предметы, что и в «Клермонте», ну не считая основ французского.

О, да. Основы французского языка. Конечно же, с девятиклассниками. Зашибись.

Мама говорит, что я должна без промедления проглотить горькую пилюлю, но это не она расстаётся со своей прекрасной лучшей подругой Бриджет. И с прекрасной работой в мультиплексе на Ройал Мидтаун, 14. И с Тофом, прекрасным парнем из мультиплекса на Ройал Мидтаун, 14.

И я всё ещё не могу поверить, что она разлучает меня с моим семилетним братом Шоном, которой слишком мал, чтобы его можно было оставлять без присмотра. Скорее всего, без меня его похитит тот жуткий парень, живущий вниз по улице (у него ещё на окнах висят грязные полотенца компании «Кока-Кола»). Или Шонни случайно съест что-нибудь, содержащее красный краситель №40, у него раздуется горло, а рядом не окажется никого, чтобы отвезти братика в больницу. Он даже может умереть. И зуб даю, родители не разрешат мне прилететь на похороны, и придётся в следующем году тащиться одной на кладбище. Уверена, папа выберет ужасного гранитного херувима на могилку.

Вот только надеюсь, отец не ждёт, что я поступлю в российский или румынский университет. Я мечтаю изучать теорию кино в Калифорнии. Хочу стать величайшей американской женщиной-кинокритиком. Когда-нибудь у меня будут приглашения на все фестивали, главная колонка в газете, классное телешоу и чертовски популярный веб-сайт. Пока что у меня есть только веб-сайт, и то не особо популярный. Пока что.

Мне просто нужно немного больше времени поработать над ним, вот и все.

— Анна, пора.

— Что?

Я отвлекаюсь от сворачивания рубашек в совершенные прямоугольники.

Мама смотрит на меня и вертит на шее амулет в виде черепашки. Мой отец, в прекрасно сочетающихся рубашке-поло персикового цвета и белых туфлях из мягкой кожи, любуется открывающимся видом из окна. Стемнело, но через улицу звучит женская оперетта.

Родители должны вернуться в гостиницу. Оба улетают утренним рейсом.

— Ох!

Мои пальцы чуть сильнее впиваются в рубашку.

Папа отходит от окна, и я с тревогой понимаю, что в его глазах стоят слезы. Я вижу, что мой отец — каким бы он ни был — вот-вот расплачется, и к горлу подкатывает предательский комок.

— Ну, детка. Теперь ты у нас совсем взрослая.

Моё тело точно парализовало, конечности онемели. Папа заключает меня в медвежьи объятия. Мне страшно, он так крепко меня обнимает.

— Береги себя. Прилежно учись и заведи друзей. И не попадись карманникам. Иногда они работают в парах.

Я киваю ему в плечо. Папа отпускает меня и уходит.

Мама ненадолго задерживается.

— Ты проведёшь здесь замечательный год, — говорит она. — Сердцем чувствую.

Я прикусываю губу, чтобы не дать ей задрожать. Мама обнимает меня. Я пытаюсь дышать. Вдох. На счёт три. Выдох. Мамина кожа пахнет грейпфрутовым лосьоном для тела.