— Джош и Рашми тоже встречаются, — добавляет она.

Ах, а Мередит, должно быть, одна.

К сожалению, я тоже свободна. Дома я пять месяцев встречалась со своим другом Мэттом. Он был такой высоченный, прикольный и с отпадными волосами. Ситуация оказалась из разряда «если никого лучше рядом нет, почему бы не встречаться?». Мы только и делали, что целовались, и то оказалось полным отстоем. Слишком много слюны. Мне вечно приходилось вытирать подбородок.

Мы расстались, когда я узнала о Франции. Разошлись тихо-мирно. Я не плакала, не посылала ему слезливые электронки, не царапала ключом автомобиль его матери. Сейчас он встречается с Черри Милликен, девушкой из хора, с блестящими как для рекламы шампуня волосами. И мне всё равно.

Почти.

Кроме того, теперь я свободна для Тофа, моего милашки-коллеги из мультиплекса. Не то чтобы я не бросала на него взгляды, пока встречалась с Мэттом, но всё же. Меня мучила совесть. И с Тофом у меня дело пошло — чес слово — в конце лета. Но Мэтт единственный парень, с кем я когда-либо ходила на свидание, и то это вряд ли считается. Как-то раз я сказала ему, что встречалась со Стюартом Тислбэком в летнем лагере. Стюарта Тислбэк — темно-рыжий контрабасист. Мы были по уши влюблены друг в друга, но он жил в Чаттануге[6], а водительские права мы ещё не получили.

Мэтт знал, что я все выдумала, но был слишком хорошим, чтобы сказать это вслух.

Я собираюсь спросить Мередит, какие предметы она себе взяла, но тут её телефон начинает играть первые аккорды «Strawberry Fields Forever». Она закатывает глаза и отвечает на звонок.

— Мама, здесь полночь. У нас шестичасовая разница во времени, забыла?

Гляжу на её будильник в форме жёлтой подводной лодки, и, к своему удивлению, понимаю, что она права.

Я оставляю пустую вытянутую кружку с шокола шо на комоде.

— Мне нужно уйти, — шепчу я. — Извини, что заняла так много твоего времени.

— Подожди секундочку. — Мередит прикрывает ладонью трубку. — Я была рада с тобой познакомиться. Ну, что ж, до завтрака?

— Да. До встречи. — Я пытаюсь произнести фразу небрежно, но я так взволнована, что выбегаю из комнаты и тут же врезаюсь в стену.

Упс-с-с. Не в стену. В парня.

— Ой!

Парень отходит назад.

— Прощу прощения! Извини, я тебя не заметила.

Он в лёгкой растерянности качает головой. Первым делом я замечаю его волосы — я всегда их замечаю первыми. Темно-коричневые, неряшливые и, так или иначе, одновременно длинные и короткие. Я думаю о битлах, с тех пор как увидела их плакаты в комнате Мередит. Это волосы художника. Волосы музыканта. Делаю вид, что мне всё равно, но меня и вправду прёт от волос.

Красивых волос.

— Ничего страшного, я тоже тебя не заметил. Ты как, не ушиблась?

О боже. Он англичанин.

— Э-э-э, а разве это не комната Мер?

Серьёзно, я не знаю ни одну американку, которая может устоять перед английским акцентом.

Парень откашливается.

— Мередит Шевалье? Высокая? С густыми вьющимися волосами?

Он смотрит на меня, словно я сумасшедшая или наполовину глухая, как моя бабушка. Она просто улыбается и качает головой на мои расспросы: «Какую приправу к салату ты хочешь?» или «Куда ты положила дедушкин зубной протез?»

— Прости, что потревожил. — Он отступает от меня на один шаг. — Ты, наверное, собиралась лечь спать.

— Да! Это комната Мередит. Я просто два часа с ней посидела. — Я объявляю об этом также гордо, как мой брат Шонни всякий раз, как он находит какую-нибудь гадость во дворе.

— Я Анна! Новенькая!

О боже, что за…. энтузиазм?

Щеки начинают гореть. Как унизительно.

Красивый парень беззаботно улыбается. У него очень милые зубы — прямые в верхнем ряду и немного кривые в нижнем, со слегка неправильным прикусом. Я вот стесняюсь так широко улыбаться: редко ходила к ортодонту. У меня щёлочка между передними зубами размером с изюминку.

— Этьен. У меня комната этажом выше.

— А моя вот.

Я молча указываю на свою комнату, а мозг стрекочет: французское имя, английский акцент, американская школа. Анна смущена.

Он дважды стучит в дверь Мередит.

— Ясно. Тогда до встречи, Анна.

Этьен произносит моё имя как «Ан-ня».

Ту-дум, ту-дум. Сердце глухо бьётся в груди.

Мередит открывает дверь.

Пронзительный вскрик:

— Сент-Клер!

Мередит все ещё висит на телефоне. Ребята смеются, обнимаются, задают вопросы в один голос.

— Заходи! Как долетел? Когда ты приехал? Джоша видел? Мам, всё, вешаю трубку.

Одновременно отключается телефон и закрывается дверь.

Я вожусь с ключом на ожерелье. За моей спиной две девочки в одинаковых розовых купальных халатах хихикают и что-то обсуждают. В другом конце коридора смеётся и голосит группа парней. Через тонкие стены слышен хохот Мередит и её друга. Моё сердце ухает, желудок вновь скручивается в узел.

Я всё ещё новенькая. Я всё ещё одна.

Следующим утром я подумываю пойти на завтрак вместе с Мередит, но пасую и иду одна. По крайней мере я знаю, где находится кафетерий (второй день семинаров по жизненным навыкам). Перепроверяю столовую карточку и открываю зонт «Хелло Китти». На улице моросит. Погода не делает скидок на первый школьный день.

Я пересекаю дорогу с группой болтающих студентов. Они не обращают на меня внимания, но мы вместе обходим лужи. Мимо проносится автомобиль размером с детскую игрушку Шонни и обрызгивает девушку в очках. Она ругается, и друзья начинают её поддразнивать.

Я отстаю.

Жемчужно-серый город. Пасмурное небо и каменные здания излучают схожую холодную элегантность, но я вижу лишь мерцание Пантеона. Его внушительный купол и колонны устремлены ввысь, венчая район. Каждый раз как я вижу эту картину, мне трудно пройти мимо. Словно кусочек древнего Рима или, по крайней мере, Капитолийского холма. Из окна классной комнаты подобного вида не открывается.

Я не знаю назначение Пантеона, но думаю, скоро мне обо всём расскажут.

Теперь я живу в Латинском квартале или пятом округе. В моем карманном словаре написано, что это слово означает район. Здешние здания переходят друг в друга, изгибаясь вокруг углов с помпезностью свадебных тортов. По тротуарам гуляет множество студентов и туристов, вдоль дорожек тянутся одинаковые скамейки и декоративные фонарные столбы, густые деревья, окружённые металлическими решётками, готические соборы и крошечные блинные, стойки с открытками и украшенные причудливыми завитушками кованые балконы.

Если бы я приехала сюда отдыхать, уверена, город меня бы очаровал. Купила бы цепочку для ключей с Эйфелевой башней, сфотографировала мостовую и заказала тарелку улиток. Но я приехала сюда не отдыхать. Я должна здесь жить, и я чувствую себя такой маленькой.

Главный корпус школы в двух минутах ходьбы от дома Ламбер, общежития для младших и старших классов. Вход здания выполнен в виде великолепной арки и ведёт во внутренний двор с ухоженными деревьями. Окна на каждом этаже обвивает герань и плющ, а в центре темно-зелёных дверей величиной в три моих роста вырезаны головы величавых львов. По обе стороны от дверей висят красно-бело-синие флаги — один американский, остальные французские.

Похоже на съёмочную площадку «Маленькой Принцессы», если бы её снимали в Париже. Неужели такие школы действительно существуют на свете? И как меня смогли сюда записать? Отец свихнулся, если верит, что мне здесь самое место. С трудом закрываю зонтик и толкаю одну из массивных деревянных дверей пятой точкой, как вдруг мимо меня протискивается мажор с причёской аля сёрфер. Он задевает мой зонтик и бросает уничижительный взгляд: (1) я виновата, что у него терпение как у младенца, (2) из-за меня он промок.

2:0 в пользу Парижа. Вот так-то, богатейка.

С необычайно-высокого потолка на первом этаже льются золотистые люстры и текут фрески с флиртующими нимфами и вожделеющими сатирами. В коридоре стоит слабый запах апельсинового чистящего средства и легко-стираемых маркеров. Я следую за скрипом резиновых подошв к кафетерию. Под ногами мраморная мозаика с узором из воробьёв. В дальнем конце коридора, в нише у стены, стоят позолоченные часы, отбивающие час.