Что может быть лучше Нотр-Дам?

— Мы не идём внутрь?

— Закрыто. Целая куча времени, чтобы увидеть всё позже, забыла?

Он приводит меня во внутренний двор, и я пользуюсь моментом, чтобы восхититься задним фасадом. Каллипига. Есть что-то лучше, чем Нотр-Дам.

— Здесь, — говорит он.

У нас прекрасный вид на вход — сотни и сотни крошечных фигур, вырезанных на трех колоссальных сводчатых проходах. Статуи похожи на каменные куклы, у каждой отдельное место и уникальный образ.

— Они невероятны, — шепчу я.

— Не там. Здесь.

Он указывает на мои ноги.

Я смотрю вниз и с удивлением обнаруживаю, что стою в середине маленького каменного круга. В центре, непосредственно между моими ногами, красуется медно-красно-бронзовый восьмиугольник со звездой. На камне выгравирована надпись: POINT ZERO DES ROUTES DE FRANCE.

— Мадмуазель Олифант. Эта надпись переводится как «Нулевая точка французских дорог». Иными словами, от этой точки отсчитывается протяжённость всех дорог Франции. — Сент-Клер прочищает горло. — Это начало всего.

Я оборачиваюсь. Он улыбается.

— Добро пожаловать в Париж, Анна. Я рад, что ты приехала. 

Сент-Клер прячет кончики пальцев в карманы и пинает булыжники мыском ботинок.

— Ну? — наконец спрашивает он.

— Спасибо. — Я ошеломлена. — Это так мило с твоей стороны.

— Ай, да ладно.

Он выпрямляется, пожимает плечами — опять это французская манера пожимать плечами всем телом, которая у него так хорошо выходит — и принимает свой обычный уверенный вид.

— Надо же где-то начинать. Теперь загадай желание.

— А?

Вот такой вот у меня словарный запас. Мне нужно писать целые эпосы или мелодию рекламы корма для кошек.

Он улыбается.

— Встань на звезду и загадай желание.

— О, хорошо, ладно. — Сдвигаю ноги и встаю в центр. — Я желаю…

— Не так громко!

Сент-Клер мчится ко мне, словно желает остановить слова всем телом, и мой желудок яростно переворачивается.

— Ты не знаешь, как нужно загадывать желания? В жизни выпадает ограниченное количество шансов. Падающие звезды, ресницы, одуванчики…

— Свечи на торте.

Он игнорирует колкость.

— Именно. Так что нужно правильно использовать моменты. Суеверие говорит, что если загадать желание на этой звезде, оно обязательно сбудется. — Он делает паузу и продолжает: — Это лучше, чем другая история.

— О том, что я умру болезненной смертью от яда, пули, многочисленных ранений и утопления?

— Гипотермии, а не утопления. — Сент-Клер смеётся. У него такой замечательный, задорный смех. — Но нет. Я слышал, что тому, кто встанет на этот диск, будет предначертано вернуться в Париж, поскольку я понимаю, что целый год для тебя и так слишком много. Я прав?

Закрываю глаза. Передо мной предстают мама и Шонни. Бриджет. Тоф.

Я киваю.

— Хорошо, тогда закрой глаза и загадай желание.

Делаю глубокий вдох. Прохладная сырость соседних деревьев заполняет лёгкие. Чего я хочу? Трудный вопрос.

Хочу вернуться домой, но вынуждена признать, что сегодняшний вечер доставил мне наслаждение. А если я никогда больше не увижу Париж? Я помню, как сказала Сент-Клеру, что не хочу здесь находиться, но часть меня — маленькая, крошечная часть — заинтригована. Если отец позвонит завтра и прикажет вернуться домой, то возможно я разочаруюсь. Я все ещё не увидела Мону Лизу. Не побывала на вершине Эйфелевой башни. Не прошла под Триумфальной аркой.

Так чего ещё я хочу?

Я хочу снова ощутить губы Тофа. Хочу, чтобы он ждал меня. Но есть другая часть меня — часть, которую я очень, очень ненавижу, и эта часть знает, что даже если мы начнём встречаться, я все равно уеду в колледж в следующем году. Мы будем видеться на Рождество и летние каникулы, а затем... что затем?

И затем есть ещё одно.

То, что я пытаюсь игнорировать. То, что я не должна хотеть. То, что я не могу получить.

И это «то» стоит передо мной прямо сейчас.

Так чего я желаю? Того, что не уверена, что хочу? Кого-то, в ком я не уверена, что нуждаюсь? Или того, как мне известно, я не могу заполучить?

Наплевать. Позволь судьбам решать.

Я желаю лучшего для себя.

Как вам такое обобщение? Открываю глаза, и ветер задувает сильнее. Сент-Клер убирает прядь волос с глаз.

— Должно быть, хорошее желание, — говорит он.

На обратном пути Сент-Клер подводит меня к витрине с бутербродами в ночной закусочной. От опьяняющего аромата текут слюнки, живот урчит от нетерпения. Мы заказываем панини: бутерброды, приготовленные на горячем гриле. Сент-Клер берет вариант с копчёным лососем, сыром рикотта и шнитт-луком. Я заказываю пармскую ветчину, сыр фонтина и шалфей. Сент-Клер обзывает еду фаст-фудом, но бутерброды у нас в руках совсем не похожи на безвкусные сандвичи из «Сабвэя».

Сент-Клер помогает мне разобраться с евро. К счастью, всё легко запомнить. С банкнотами и центами несложно разобраться, даже с номиналом. Мы расплачиваемся за покупку и прогуливаемся вниз по улице, наслаждаясь ночью. Хрустим твёрдой корочкой. Позволяем тёплому клейкому сыру стекать по подбородкам.

Я стону от удовольствия.

— У тебя оргазм от еды? — спрашивает Сент-Клер, вытирая рикотто с губ.

— Где ты был всю мою жизнь? — спрашиваю я прекрасный панини. — Почему я никогда не ела такого бутерброда?

Сент-Клер откусывает большой кусок.

— Мммпх, грмха, мрпха, — отвечает он с улыбкой. Я перевожу это как «американская еда — дерьмо».

— Мммпх мрга грмпха ммрг, — отвечаю я. Что переводится как: «Да, но у нас неплохие гамбургеры».

Мы облизываем бумагу от бутербродов, прежде чем выбросить её в урну. Счастье. Мы почти вернулись в общежитие, и Сент-Клер описывает, как ему с Джошем влетело за то, что они бросались в окрашенный потолок жевательной резинкой — пытались подарить нимфе третий сосок — как мой мозг что-то замечает. Нечто странное.

Мы только что прошли третий кинотеатр за квартал!

Конечно, это небольшие театры. С одним залом, скорее всего. Но три! В одном квартале!!! Как я раньше этого не замечала?

О. Точно. Причина в симпатичном парне.

— А есть на английском? — прерываю я.

Сент-Клер выглядит смущённым.

— Что, прости?

— Кинотеатры. Здесь где-нибудь крутят фильмы на английском?

Он поднимает бровь.

— Не говори мне, что не знаешь.

— Чего? Не знаю чего?

Он ликует, зная то, чего не знаю я. И это раздражает, учитывая, что мы оба знаем, что он знает всё о парижской жизни, тогда как у меня здравый смысл шоколадного круассана.

— А я-то думал, ты киношная наркоманка.

— Чего? Не знаю чего?

Сент-Клер рисует руками огромный круг, явно наслаждаясь ситуацией.

— Париж... мировая... столица... кино.

Я замираю на месте.

— Ты шутишь.

— Нет. Ни в одном другом городе не любят кино, как здесь. Здесь сотни, возможно даже тысячи театров.

Моё сердце ухает вниз. Голова кружится. Невозможно.

— Больше дюжины в одном только нашем районе.

— Что?!

— Ты, честно, не замечала?

— Нет, не замечала! Почему мне никто не сказал?

Я имею в виду, это должно были сказать в первый день семинаров по жизненным навыкам. Это очень важная информация! Мы продолжаем идти, и я верчу головой во все стороны, читая надписи на плакатах и маркизах. Пожалуйста, хоть бы на английском. Пожалуйста, хоть бы на английском. Пожалуйста, хоть бы на английском.

— Я думал, ты знаешь. Я же говорил об этом. — Он наконец осознает свою вину. — Здесь кино рассматривают как довольно высокое искусство. Есть множество театров, где крутят премьеры, но ещё больше — как ты их называешь? — ретро-кинотеатры. Там показывают классику и формируют программу, посвящая показы различным режиссёрам или жанрам, или малоизвестным бразильским актрисам — чему угодно.