— А ты не можешь присоединиться к какой-нибудь команде? — спрашивает Джош, приобнимая Рашми. Она жмётся к нему. — Здесь всё время играют в футбол.

— Бу-у! — Знакомая взъерошенная голова выскакивает между Мер и мной, и мы подпрыгиваем как испуганные кошки.

— Чёрт, — ругается Мер. — Меня чуть Кондратий не хватил. Ты что здесь делаешь?

— «Это случилось однажды ночью», — отвечает Сент-Клер. — Ле Шампо, правильно?

— Разве у тебя нет планов с Элли? — спрашивает Рашми.

— Разве я не приглашён?

Он втискивается между мной и Мередит.

— Конечно, приглашён, — отвечает Мер. — Мы просто предположили, что ты будешь занят.

— Ты всегда занят, — объясняет Рашми.

— Не всегда.

— Всегда, — повторяет она. — И знаешь, что странно? Мер единственная, кто видел Эллен в этом году. Она, что ли, слишком хороша для нас теперь?

— Ай, кончай. Только не снова.

Она пожимает плечами.

— Я просто констатирую факт.

Сент-Клер качает головой, но от моего внимания не ускользает, что он даже не пытается отрицать. Элли может быть достаточно дружелюбной при встрече, но ясно, что она больше не нуждается в своих друзьях из США. Даже я это понимаю.

— Чем вы, ребята, занимаетесь каждую ночь? — Слова выскакивают прежде, чем я успеваю прикусить язык.

— Этим, — говорит Рашми. — Они занимаются этим. Обменял нас на койку.

Сент-Клер заливается румянцем.

— Знаешь, Раш, ты незрела, как глупые одинадцатиклассники с моего этажа. Дэйв-фамилию-не-помню и Майк Рейнард. Боже, они такие дураки.

Майк Рейнард — лучший друг Дэйва с французского и истории. Я не знала, что они живут рядом с Сент-Клером.

— Следи за языком, Сент-Клер, — вмешивается Джош. У его обычно спокойной манеры поведения есть предел.

Рашми бросает обвинение в лицо Сент-Клера:

— Хочешь сказать, я дура?

— Нет, но если ты не отступишь, я чертовски захочу тебя так обозвать.

Их тела напряжены, словно они собираются бодаться рогами, как в документальном фильме о дикой природе. Джош пытается придержать Рашми, но она отбивается от него.

— Боже, Сент-Клер, ты дружелюбен весь день, а затем каждый вечер убегаешь от нас! Ты не можешь вот так возвращаться и притворяться, что всё прекрасно.

Мер пытается разнять их:

— Эй, эй, эй…

— Всё прекрасно! Что, чёрт возьми, на тебя нашло?

— ЭЙ! — Мер использует свой внушительный рост и силу, чтобы встать между ними. К моему удивлению она начинает упрашивать Рашми: — Я знаю, что ты скучаешь по Элли. Я знаю, что она была твоей лучшей подругой и очень подло вот так двигаться дальше, но у тебя всё ещё есть мы. И Сент-Клер... она права. Больно больше тебя не видеть. Я имею в виду, вне школы. — Она, кажется, вот-вот расплачется. — Мы раньше были так близки.

Джош обвивает её рукой, и она крепко его обнимает. Он впивается взглядом в Сент-Клера сквозь её локоны.

Это твоя ошибка. Исправь её.

Сент-Клер идёт на попятную:

— Да. Ладно. Ты права.

Это не совсем извинение, но Рашми кивает. Мер облегчено выдыхает. Джош нежно её отпускает и идёт к своей девушке. Мы шагаем в неловком молчании. Значит, Рашми и Элли раньше были лучшими подругами. Мне тяжело пережить временную разлуку с Бридж, но я не могу представить, как было бы больно, если бы она полностью от меня отказалась. Я чувствую себя виноватой. Неудивительно, что Рашми так горько.

— Прости, Анна, — говорит Сент-Клер, пройдя ещё один квартал в тишине. — Я знаю, как ты ждала похода в кино.

— Всё нормально. Это не моё дело. Мои друзья тоже ссорятся. Я имею в виду... мои друзья дома. Не то, чтобы вы, ребята, не являетесь моими друзьями. Просто... все друзья ссорятся.

Аргх. Слова совсем не идут.

Сумрак скрывает нас как густой туман. Мы продолжаем молчать, и мои мысли начинают ходить по кругу. Мне хотелось бы, чтобы здесь была Бридж. Мне хотелось бы, чтобы Сент-Клер не встречался с Элли, Элли не обидела Рашми, а Рашми больше напоминала Бридж. Мне хотелось бы, чтобы здесь была Бридж.

— Эй! — восклицает Джош. — Ребят. Вы только зацените.

И тут темнота уступает белому неону. Буквы в стиле ар-деко горят в ночи, объявляя о нашем прибытии в «CINEMA LE CHAMPO». Слова поглощают меня. Синема. Существует ли слово прекраснее? Моё сердце порхает, когда мы проходим мимо красочных афиш прямо к сверкающим стеклянным дверям. Вестибюль меньше, чем я привыкла, и отсутствует резкий запах попкорна с неестественно жёлтым маслом, но в воздухе я безошибочно различаю нечто затхлое и до боли знакомое.

Верная своему слову, Рашми платит за мой билет. Я пользуюсь возможностью, чтобы достать клочок бумаги и ручку, которые я носила в кармане куртки для этой самой цели. Мер следующая в очереди, и я расшифровываю её речь по звукам.

Оон плосс си вуу плей.

Сент-Клер облокачивается на моё плечо и шепчет:

— Ты неправильно записала.

Резко поднимаю голову в смущении, но он улыбается. Прячу лицо, чтобы волосы закрыли щеки. Они краснеют больше из-за его улыбки, чем отчего-либо ещё.

Мы следуем за синими огоньками по проходу театра. Интересно, во всех французских кинотеатрах синие огни? В Америке они золотые. Моё сердце бьётся быстрее. Всё остальное не отличается.

Те же места. Тот же экран. Те же самые стены.

Впервые в Париже я чувствую себя как дома.

Я улыбаюсь своим друзьям, но Мер, Рашми и Джош отвлеклись, споря о том, что произошло за обедом. Сент-Клер видит меня и улыбается в ответ.

— Всё хорошо?

Я киваю. Он выглядит довольным и идёт за мной. Я всегда сижу на четвёртом ряду от центрального, и у нас сегодня замечательные места. Стулья классически красные. Начинается фильм, и вспыхивает титульный экран.

— Тьфу, мы должны смотреть титры? — спрашивает Рашми.

Их показывают в начале, как во всех старых фильмах.

Я со счастьем читаю их. Я люблю титры. Я люблю всё в кино.

Театр утопает в темноте, за исключением вспышек чёрных, белых и серых оттенков на экране. Кларк Гейбл делает вид, что спит и кладёт руку в центр пустого автобусного сидения. После секундного раздражения Клодетт Кольбер осторожно отводит её в сторону и садится. Гейбл улыбается про себя, и Сент-Клер смеётся.

Странно, но я продолжаю отвлекаться. На белизну зубов Сент-Клера в темноте. Изгиб его волос, спадающих прямо набок. Нежный аромат стирального порошка. Он подталкивает меня, чтобы тихонько уступить подлокотник, но я отказываюсь, и он забирает его себе. Его рука близка к моей, слегка приподнята. Я смотрю на его ладони. Мои крошечны по сравнению с его большими мужскими руками с выступающими костяшками.

И внезапно я хочу тронуть его.

Не толкнуть или отпихнуть, или даже дружественно обнять. Я хочу чувствовать складки на его коже, соединить его веснушки невидимыми линиями, провести пальцами по внутренней стороне его запястья. Он меняет позу. У меня возникает странное чувство, что он следит за мной, как я за ним. Я не могу сконцентрироваться. Герои на экране ссорятся, но будь даже на кону моя жизнь, я бы не смогла сказать о чём. Сколько фильма я пропустила?

Сент-Клер откашливается и снова меняет позу. Его нога задевает мою. И остаётся там. Я парализована. Я должна сдвинуть её; ощущение слишком неестественное. Как он может не замечать, что его нога касается моей? Краем глаза замечаю очертания его подбородка и носа, и — дорогой боже! — изгиб губ.

Вот. Он смотрит на меня. Я знаю, что смотрит.

Отвожу взгляд на экран, стараясь изо всех сил доказывать, что я очень заинтересована фильмом. Сент-Клер напрягается, но ноги не убирает. Он задержал дыхание? Кажется, да. Я тоже задержала. Выдыхаю и съёживаюсь — звук получился таким громким и неестественным.

Снова. Ещё один взгляд. На этот раз я поворачиваюсь, автоматически, а он отворачивается. Это танец, и в воздухе витает ощущение, что кто-то из нас должен начать разговор.

Сконцентрируйся, Анна. Сконцентрируйся.

— Тебе нравится? — шепчу я.