Если Олежка чувствует себя вполне комфортно в моей компании, то о ее сестре так сказать даже язык не повернется. Вся вытянулась, как струна, даже дышать боится. К еде не прикасается, только чай глыщет. Бесит этим. Я ведь с добрыми намерениями, а она волком смотрит на меня.

Успеваю успокоить нервы, пока ужинаем. За малым наблюдать одно удовольствие. Лопает с таким аппетитом, что я и сам не замечаю, как сметаю все с тарелки, а вот Цветкова сидит словно в гостях и отводит взгляд в сторону.

Кепка давит на мозги, поэтому снимаю ее и тут же слышу вопрос от Олежки.

— О, у тебя тоже голова побита, да?

Сначала торможу, но когда вижу бледность лица Цветковой, до меня доходит, кому еще серое вещество сотрясли. Еле сдерживаю себя, пока они переговариваются между собой. Снова по вискам ударяет молотками, а она молчит.

Подрываюсь и убираю мягкие пряди с ее лба, на что Цветкова фырчит, как дикий зверек. Успел же заметить, что волосы уложены не так, как обычно, только не придал этому значения, и зря…

Нападает на меня, краснея и выдавая себя с потрохами.

Порывается пойти за братом, но я чувствую, что еще минута рядом с ней, и меня на части разорвет от злости.

Плетусь за мелким, успокаивая себя изо всех сил. Надо подтвердить свои догадки, и кто мне в этом поможет?

— Слушай, богатырь, — опускаюсь на корточки рядом с Олежкой, который усердно моет руки, — кто сестричку твою обидел? Не знаешь?

Перестает руки мыть и молчит. Вот же семейка!

Закрываю кран и подаю ему пару салфеток. Молчит. Ручки трет и видно, что нервничает.

— Ладно, кивни, если я угадаю, хорошо? — Олежка смотрит на меня и кивает, вызывая улыбку. — Молодчина. Лика сама упала? — Молчит и не отвечает. — Та-а-ак. Кто-то толкнул? — Медленно кивает, а я сжимаю кулаки, шумно выпуская воздух из легких. — Часто толкает? — Опять молчит, часто моргая. — Бьет? — Кивает, а я проглатываю противный комок, который слишком быстро появляется где-то в районе горла. — Часто? — Очередной кивок разрывает нервы на куски.

Еле сдерживаю себя в руках, чтобы не напугать пацана. Олежка смотрит на меня огромными голубыми глазищами. Наштамповали, мать твою, ангелов!

Задаю еще несколько вопросов, чтобы окончательно быть уверенным, что я гребаный идиот, а отчим Лики просто отморозок. Придумываю игру, которая не спасет от беды, но покажет, в какой квартире живет семейство, и все ли в порядке. Олежка соглашается и обнимает меня, чем вызывает убийственные эмоции.

Цветкова же другого мнения обо мне, и правильно…

Смесь горечи с виной убивает не хуже никотина, но я сижу в тачке и жду, когда мелкий подаст знак. А если его не будет? Ломиться во все квартиры?

Чтоб тебя, а?!

Сжимаю руль, не отводя взгляда от здания. Телефон разрывается от звонков, но я даже на экран не смотрю, потому что знаю, кто вдруг вспомнил, что у него есть сын.

Выдыхаю, когда вижу три вспышки света в одном из окон, и откидываюсь на спинку сиденья. Мысли убивают, а перед глазами рана на лбу. Твою мать!

Хочется разнести к чертям лицо бывшего друга, который наверняка знает о том, что творится в жизни подружки, но ни черта не делает.

Снова даже пальцем не шевелит!

Так оставлять ситуацию нельзя. Беру телефон и набираю номер Янкевича.

— Малой, я же тебе сказал, что еще не знаю точной даты. — Бросает недовольно вместо приветствия.

— Я не поэтому звоню, — сглатываю противную слюну, потому что не могу избавиться от гадкого чувства, которое ужом вертится в грудной клетке, — помощь твоя нужна.

— Как интересно, — выдает на выдохе, — не телефонный разговор, так понимаю. Приезжай.

— Уверен, что это нужно? — Спрашивает Олег, когда мы пакуем отчима Лики и везем за город. — Нет, он упырь, не спорю. Только как бы хуже не сделать. Может, в опеку дать сигнал?

— Чтобы мелкого забрали? Не вариант. — Стучу пальцами по панели и слежу за дорогой, которая хорошо видна, ведь листья с деревьев практически опали. — Таких только кнутом, пряник не предусмотрен.

— Хорошо, ты только в руках себя держи. Мальвинка? — Зовет девушку, которая сидит на заднем сиденье его машины. — Все помнишь?

— Да, Олеж. Все помню. Молчать и делать, как скажут. Я не тупая. — Пищит она, а я усмехаюсь тому, как она театрально закатывает глаза.

МХАТ по ней плачет. Мы сворачиваем на небольшую полянку, и Олег глушит мотор. Сжимаю кулаки, а Янкевич поворачивается и стучит по баранке.

— Может, все-таки к ментам? Знаешь, дерьмо не трогай, и вонять не будет. — Он усмехается, а я отрицательно качаю головой. — Я подсуечусь. Только не знаю, Кабан в городе или нет.

— Сейчас нужно что-то делать, а наши службы без пинка с места не сдвинутся. — Привожу ему веский довод, после чего он кивает.

— Верно, но мое предложение в силе. Погнали. — Выбираемся из тачки и достаем придурка из багажника.

— Что за беспредел?! Совсем что ли с катушек съехали, пацаны?! — Орет с идиотской улыбкой на губах. — Вы меня с кем-то спутали.

— Нет, не спутали. Ты не ори. — Янкевич ставит его одним ловким движением на колени, а я выхожу вперед. — Голова болит.

— Да вы чего, парни?! — В глазах у пьянчуги явный страх, особенно когда я наклоняюсь.

— Конструктор где?

Всего один вопрос, а у меня кровь закипает. Хочу просто бить, пока кровью не захаркает, а останавливают лишь голубые глазища. Отец все-таки. Не простит меня малой.

— Где. Конструктор? — Цежу сквозь зубы, а этот недалекий улыбается.

— Так, ты чтоль подарил?

— Бинго, — самообладание медленно улетает в трубу, и я хватаю его за грудки, — где конструктор?

— Да, у Лысого в лавке. Так бы стразу и сказал, а то в лес… — Мямлит мужик, переводя взгляд с меня на Олега. — Ребят, вы чего? Ну продал. Трубы горели.

— Трубы горели, — повторяет за ним Янкевич, а я смотрю на бедолагу без отрыва, стараясь запомнить, как выглядит жалкий ублюдок, — Мальвинка, твой выход!

— Что? — Растеряно говорит отчим Лики, а я киваю Олегу, который подходит со спины и зажимает мужика так, что он и пошевелиться не может. — Ребята, вы чего творите?! За какой-то конструктор… Э-э-э, зачем это? — Спрашивает, когда я беру его руку и задираю рукав до плеча.

— Не сопротивляйся, а то вену проколет. — Цежу сквозь зубы и морщусь от омерзения, представляя, как эта тварь бьет Лику.

Внутри все клокочет от одних только мыслей, и я крепче сжимаю плечо, пока та самая Мальвинка грациозно достает жгут и перетягивает его выше локтя.

— Пациента успокойте, а то могу не попасть. — Говорит, поднося шприц, предварительно спустив с него воздух.

— Что за… — У мужика лицо белеет, когда игла приближается к вене.

— Не бойся не сдохнешь. — Янкевич усмехается, а Мальвинка мастерски ставит укольчик.

— Вот и все. — Девушка хлопает бедняге по щеке и уходит, виляя бедрами.

Олег отпускает пациента, а я не сдерживаюсь. Четкий удар правой, и урод лежит на земле, потирая лицо пальцами.

— Малой, ну сколько раз говорить, — кривится Янкевич, пока я часто дышу, тщетно ловя успокоение, — бить надо, чтобы следов не оставалось. Забыл?

— Нет, не забыл.

Мужик даже подняться не пытается, только смотрит испуганно, потирая руку.

— Не понимаешь, за что прилетает? — Спрашиваю, подходя ближе. — Я тебе объясню. На детей руку нельзя поднимать, или ты это не знаешь? — Удар, и пьянчуга стонет. — Еще раз ее тронешь, я тебя в землю зарою заживо. Понял? — Еще один удар, и сопливый стон. — Игрушку у сына отнимешь, сделаю то же самое. — Снова бью, но не со всей силы, потому что боюсь ненароком прикончить.

Раз, два, три…

Олег помещает руку мне на плечо и заставляет вернуться в реальность, пока пьянь елозит по земле.

— Тебе для справочки, — присаживаюсь рядом с ним, — если выпьешь хоть стопочку, то отправишься на кладбище. Считай, что получил бесплатную кодировку.

Хлопаю ему по плечу и иду в машину, где меня начинает трясти, словно током бьет.