Не представляю, откуда взялось столько слез. Нескончаемый поток.

— Чья… — Цепляюсь за его рубашку, толком не разбирая, где пятна крови. — Чья?

— Не моя. — Цедит сквозь зубы, поглаживая мою щеку. — И не Олежкина.

Прикрываю глаза, ощущая, что внутри все сжимается. Не могу понять, отчего. Физическая боль или душевная…

— Что с… — Громко сглатываю и не могу произнести его имя после всего, что произошло.

— Жив, но меня надолго запомнит. — Скрипит зубами Дан и немного отстраняется, смотря мне в глаза. — Нужно врача позвать. — Он хочет уйти, но я отрицательно качаю головой.

— Нет. Просто побудь со мной. — Сжимаю его руку, на которую он переводит взгляд. — Не надо врача. Пока не надо. — Перехожу на шепот, а Данияр проводит свободной рукой по волосам, еще больше взъерошивая их. — Дан…

Не знаю, что со мной, но хочется, чтобы он был рядом. Все-таки увидел мои звонки и приехал.

— Хорошо. — Кивает, а я медленно сдвигаюсь в сторону, освобождая ему место. — Не двигайся… Ты… Зачем?

— Ложись. — Ловлю его растерянный взгляд и жду. — Дан…

— Не самая лучшая идея, Ангел. Тебе отдохнуть нужно, а я буду мешать. — Пытается вразумить меня, но голос звучит вымученно.

Вижу, что он не хочет уходить, иначе и не пришел бы. Молча продолжаю его гипнотизировать и побеждаю. С тяжелым вздохом снимает ботинки и аккуратно устраивается рядом на боку.

— Прости меня… — Шепчет после недолгой паузы, а у меня в груди все переворачивается от тона, которым это сказано.

Словно это он меня избил, а не…

— За что?

— За то, что был идиотом, — шумно сглатывает, а я вижу боль в зеленых глазах, от которых не могу свои отвести, — за то, что опоздал и позволил этому случиться. — Сжимает мои пальцы, а потом поглаживает.

— Ты не виноват. Ты пришел вовремя. — Он кривится от моих слов, но я поднимаю руку и невесомо провожу по его скуле, где виднеется ссадина. — Никто не знает, что может произойти завтра. Ты успел, — стараюсь говорить твердо и не моргаю, пока зеленые омуты темнеют, — я ведь здесь. С тобой. Жива.

— Цветкова… — Прикрывает глаза и шумно выдыхает. — Я ведь думал, что он тебя… — Обрывает фразу, но я отрицательно качаю головой. — Черт…

Дан аккуратно притягивает меня к себе.

Мы находимся близко.

Слышу, как быстро бьется его сердце.

Кажется, мое так же…

— Дан…

— Тебе нужно отдохнуть, — шепчет, опаляя мою щеку горячим дыханием, — спи, Ангел. Я буду рядом.

— Спасибо… — Киваю, не зная, что еще сказать.

Хочется плакать, но слез нет. Столько эмоций плещется внутри, а слов не находится.

— Цветкова, — тихо говорит Данияр, легонько целуя меня в щеку, — хочу сказать тебе…

— Что? — Поднимаю на него глаза и замираю с гулко бьющимся сердцем.

— Я тебя люблю, — проводит большим пальцем по моей щеке, убирая прядь волос и лишая дара речи, — ты помни об этом, — добавляет еще тише, — что бы ни случилось, помни…

Ангелика

Утро встречает меня яркими лучами солнца, которые пробираются через тонкие потрепанные жизнью больничные занавески. Жмурюсь и хочу потянуться, но тупая боль в грудной клетке не дает сделать этого. Стон нарушает тишину в палате, но меня тревожит не он, а отсутствие Дана рядом.

Рассматриваю помещение, будто Аристов вот-вот выскочит из угла и сострит. Только меня ждет разочарование. Рядом пустая кровать без матраса и подушки, тумбочка и стул, а его нет. Почему-то чувствую противную горечь, скапливающуюся в слюне со скоростью света.

Надумать лишнего не успеваю. В палату входит медсестра, которая дарит мне лучезарную улыбку, что кажется подозрительным для обычной городской больницы, где у всего медперсонала кислые недовольные мины прирастают к коже по мере увеличения времени, проведенного на работе.

Женщина уходит за врачом, такой же доброжелательной дамочкой, которая задает мне массу вопросов и осматривает чуть ли не каждый сантиметр моего тела. После чего сообщает, что меня продержат в отделении с неделю, пока не улучшится состояние. Медсестра снова не туго делает повязку эластичным бинтом, и моя грудная клетка запечатывается, будто в корсет. Неприятное ощущение…

Радости от нахождения в больничке я не испытываю, потому что очень сильно хочу увидеть Олежку. Мысли только о нем и о Данияре, который пропал ранним утром.

— Вам ваш парень оставил это, и просил включить телефон. — Улыбается и дарит мне намекающий взгляд медсестричка, протягивая пакет и коробку, где изображена чашка кофе с надписью — фишка местной элитной кофейни. — Анна Валентиновна не знает, иначе бы запретила кофеин, — говорит она чуть тише, когда я спускаю ноги на пол и присаживаюсь, принимая из ее рук дары Аристова, — но это же латте… — Мечтательно протягивает. — Завтрак прошел, но вот замена, а потом все процедуры. Кстати, там в коридоре мужчина. Говорит, ваш отец. Сейчас в журнале распишется и зайдет. — Бросает уже на выходе, а я лишь киваю, словно китайский болванчик.

Какие-то странные чувства трепещутся в груди, когда прижимаю руками пакет к себе и ставлю коробку на тумбочку. Заглядываю внутрь и рвано выдыхаю, словно по легким ударили. Господи… Безумный.

Фрукты, две бутылки с водой и еще одна небольшая коробка, которую я достала и с интересом разглядывала. Стоило снять пленку и посмотреть на марку, чтобы понять, насколько Дан упертый. Купил мне телефон. Когда успел?!

Почему сам не пришел?

Недоброе предчувствие не успевает засесть в мозгу, ведь на пороге возникает Петр Иванович. Вид у него помятый, словно не спал вовсе. Понимаю, что очень рада его видеть, но произнести слова не могу.

— Ангелика, — он садит рядом на стул и берет мои руки в свои, а я замечаю, как увлажняются его глаза, — прости меня… Я должен был первым приехать и не допустить этого. Просто, — мужчина тяжело вздыхает, — мама умудрилась упасть с лестницы. Случайно не так повернула и…

— О боже… Как она? Все в порядке? — Произношу практически шепотом.

— Ушибы. Переломов, слава богу, нет. Отвез домой уже и вернулся, узнав, что ты… — Петр Иванович крепче сжимает мои руки, после чего отпускает и проводит по лицу. — Хорошо, что Данияр успел. Я бы себе никогда не простил… — Молчу, не зная, что сказать, ведь в голове не укладывается, что Маргарита Алексеевна пострадала. — Мне уже позвонили насчет Олежки.

— Кто?

— Все на ушах стоят, Ангелика. — Петр Иванович тяжело вздыхает, пока я непонимающе смотрю на него. — Мне через час нужно приехать в опеку с документами. Не знаю, что они мне скажут, но очень надеюсь на благополучный исход дела.

— А что может пойти не так? Владимира ведь лишат родительских прав? — Смотрю на отца с надеждой, но он тяжело вздыхает.

— Я не сомневаюсь в этом. Только быстро ничего не делается, Ангелика. Бумажная волокита, особенно если задействована полиция, суд, органы опеки, может тянуться до месяца, а иногда и больше. С тобой проблем не возникнет, а вот Олежка… — Мужчина выжал из себя улыбку, чтобы меня успокоить, видимо. — Все решим. Ты не переживай. Главное, что в тот кошмар вы не вернетесь. Теперь точно не вернетесь.

Киваю в ответ, хотя в груди щемит так сильно, что хочется плакать. Олежка там среди чужих людей. Один…

— Неужели тебе разрешили пить кофе? — Хмурится Петр Иванович, поглядывая на коробку.

— Нет, это Дан передал. — Протягиваю руку, но Петр делает это за меня.

Ставит на постель, и я открываю. Один латте и… Боги… Какао…

Невероятный аромат. Протягиваю отцу кофе, а сама беру и открываю стаканчик с какао. Кроме напитков в коробке лежат пончики. Такие ароматные и вкусные, что я чуть ли не стону от удовольствия. А может все дело в том, что я ужасно голодна?

Не знаю, что прописано пациентам, но точно не пончики по утрам. Петр Иванович проводит со мной еще пятнадцать минут, после чего уходит, пообещав заехать и сообщить новости. Я же остаюсь одна на некоторое время.

Достаю телефон из коробки и включаю. К нему прикоснуться страшно, но если не выполню просьбу Данияра, то он будет недоволен, а мне так хочется услышать его голос, особенно после таких слов, которые прозвучали ночью.