Так я еще больше хотел увидеть девчонку, которая посмела треснуть коленом по особо важной части моего тела, и обязательно поймаю ее, но уже после того, как вернусь.

Дорога за город не тянется вечность, а наоборот, слишком быстро приводит меня к воротам клиники. В грудной клетке появляется паршивое чувство дежавю. Я знаю, что встреча пройдет прекрасно до одной минуты, когда мама задаст тот же вопрос.

— Данияр, пойдем. — Валентина помещает руку на мой локоть и слегка улыбается, хотя в глазах мелькает сочувствие, мать его.

Киваю и выбираюсь из тачки, уверенно шагая к посту охраны. Мы проходим все процедуры проверки, после чего нас пускают на территорию клиники. Мама сейчас находится в парковой зоне на прогулке, что ожидаемо.

Намеренно посещаю ее в одно и то же время, потому что слишком ярки воспоминания о первом визите, когда правда привела к внезапному приступу.

Слюна с каждым шагом становится противной до горечи.

Валентина молчит, зная, что разговаривать мне сейчас хочется меньше всего.

Мама сидит на лавочке в больничной одежде — штанах и рубахе. Утепленный вариант клинического штампа.

Не видит меня, а я разглядываю ее бледную кожу, безжизненные глаза и блеклые волосы, которые коротко остригли, чтобы у пациентки не было возможности воспользоваться заколкой, шпилькой или резинкой с целью навредить себе или другим больным.

Клиника довольно лайтовая. Если здесь и есть отшибленные психи, то их тщательно прячут. В основном лечение основано на препаратах и разных сеансах, может, даже гипноз применяют, но я думаю, что матери и он не в состоянии помочь.

— Сынок… — Слышу скрипящий голос и выжимаю из себя улыбку, подходя ближе и опускаясь на колени перед мамой, которая тут же тянет ко мне руки, проводя холодными пальцами по щекам. — Что случилось? У тебя синяки? — Она хмурится, а я пересиливаю себя, чтобы не сорваться с места и не покинуть клинику. — Ты так подрос…

— Лерочка, как ты себя чувствуешь? — Вовремя вклинивается в разговор Валентина, дав мне шанс вдохнуть полной грудью.

Она садится рядом с мамой и улыбается, мастерски меняя темы разговора. Только через пятнадцать минут мама смотрит по сторонам и задает тот вопрос, от которого я невольно сжимаю кулаки и отворачиваюсь, ведь знаю, что ним последует:

— Даня, а где Алиса? Неужели она не пришла меня навестить?

Ангелика

Маргарита Алексеевна рассказывает мне о своих предположениях насчет беременности мамы в то время, как Петр Иванович ушел в армию. Мой дед был помешан на контроле и считал, что сын должен следовать по его стопам, и женитьба на простой девушке не входила в эти планы.

— Я и не думала в то время, что Арина беременна. — Маргарита Алексеевна отставила чашку в сторону сложила руки перед собой. — Иван поговорил с ней, когда она пришла к нам в дом. На мои вопросы Арина не ответила. Сказала, что встретила другого и выходит замуж, вот только, — женщина тяжело вздохнула, — тогда я не заметила интонации и ее глаз. Я разозлилась. Мне стало обидно за сына. — Маргарита Алексеевна покачала головой, а я не знала, куда деть руки от волнения. — Сейчас я вижу, что ошиблась. Я не знала твою мать так, как знал Петя, но должна была вспомнить его рассказы о ней. Слишком гордая, верная и… Ох, Иван надавил на больные точки, и бедная девочка решила, что справится со всем сама. Мне так жаль, Ангелика. Из-за ошибки моего мужа теперь страдаем все мы. — Женщина смахнула слезу со щеки, я проглотила противную слюну и чувствовала, что в грудной клетке медленно что-то лопается.

Наверное, моей защите приходил конец. Я уже научилась воспринимать разговоры о матери адекватно, без слез и лишних эмоций. Только наедине с собой могла поддаться слабости и поплакать, но такое происходило крайне редко. Я считала, что Олежка не должен видеть моих слез, пусть порой трудно было сдержать соленую влагу, но я пыталась. Очень…

— Это ведь прошлое, — выдавила я из себя, крепко сжимая пальцами края кофты, — а мы в настоящем.

Маргарита Алексеевна удивленно подняла брови, а потом улыбнулась. Эти несколько минут тишины заставили меня сомневаться в правильности сказанного, но женщина парой ловких движений подкатила коляску ближе и положила свои руки на мои, обдавая их приятным теплом.

— Умница, — Сказала она, поглаживая мои пальцы своими, — я очень рада, что вы здесь, и с каждой минутой убеждаюсь в правильности решения сына.

Я нервно улыбнулась, не зная, что отвечать. В коем веке ко мне относились доброжелательно и не закидывали камнями, но почему-то это казалось подозрительным и нереальным, словно следом должно последовать что-то жутко неприятное.

— У нас все готово! — В комнату влетел Олежка, привлекая внимание своим звонким голосом. — Лика мы жарим мясо. — Довольно добавляет он и помешает руки на бока, вызывая умиление в очередной раз.

— Мы сейчас придем, малыш. — Говорит Маргарита Алексеевна, а Олежка хмурится.

— Я — не малыш, я — мужчина. — Из меня вырывается смешок от важности, с которой говорит братишка, а Маргарита Алексеевна кивает.

— Хорошо, — произносит она, — тогда помоги бабушке, а то я сама вряд ли до двора доберусь.

Я поднимаюсь, чтобы помочь, но женщина подмигивает мне.

— Лика, я сам! Я же сильный. — Братишка подбегает и аккуратно берет за ручки, слегка сдвигая коляску с места.

— Полегче, мужчина. — Смеется Маргарита Алексеевна, а я замечаю, как она сама незаметно двигает колеса руками, а Олежа с радостью катит ее во двор, где нас ждет Петр Иванович.

В воздухе витает аромат жареного мяса, и мой желудок моментально реагирует на него, начиная завывать. Я обнимаю себя руками, чтобы скрыть этот звук, да и Олежкины труды не проходят даром. Маргарита Алексеевна смеется так заразно, что и я не могу удержаться от улыбки.

Напряжение спадает постепенно. Уже за столом.

Красивая закрытая беседка укрыла нас от холодного ветра, который появился в тот момент, когда Петр Иванович убирал последний шампур с мясом. Олежка улыбался и весь измазался, наслаждаясь вкусным шашлыком. Он был расслаблен и счастлив, слушая истории Петра Ивановича, который казался мне скупым на эмоции, но сейчас смеялся и играл с Олежей.

— Петя раньше таким же был, — шепнула мне Маргарита Алексеевна, пока эти двое бегали вне беседки, пиная мяч, — непоседой. Я обязательно покажу тебе альбом, Ангелика. — Женщина улыбается, а я чувствую сожаление.

Так не хочется возвращаться в квартиру, где Владимир снова будет играть в примерного отца. Хоть эти люди были чужими, но мне хотелось задержаться. Хоть немного поверить в то, что мы можем жить счастливо.

— Все будет хорошо. — Говорит Маргарита Алексеевна, словно читая мои мысли, а я поднимаюсь, чтобы убрать со стола. — Не нужно. Марина скоро вернется и приберет.

Петр Иванович становится хмурым, заметив, что я собралась уходить. Проблем с отчимом не хотелось, как бы не голосило сердце о продолжении посиделок. Все это понимают, даже Олежка, который тяжело вздыхает и идет за нами с Петром.

Маргарита Алексеевна машет рукой, прощаясь и улыбаясь. Она остается на крыльце, и, к моему удивлению, Олежка резко разворачивается и бежит к ней.

— Что-то случилось? — Спрашивает его женщина с некоторым беспокойством.

— Да. Можно… — Он оглядывается и смотрит на меня. — Можно я тебя обниму?

— Конечно, малыш. — Маргарита Алексеевна широко улыбается и протягивает к нему руки, а у меня в груди ворочается какое-то необычное чувство, от которого становится неловко. — И обязательно приезжай еще. Я далеко не убегу без твоей помощи. — Она взъерошивает ему волосы, а я братишка с радостью бежит ко мне.

Я киваю ей и помогаю Олеже забраться в детское кресло, а потом и сама сажусь на сиденье. Погода портится резко, как и мое настроение. Дождь мелкими каплями бьет по лобовому стеклу, пока мы едем домой.

— Почему ваша мать не может ходить? — Задаю вопрос, который вертится на языке с приезда в особняк.