— Нравится ей на хрен наскакивать, ничего не поделаешь. В притон закинь, потом ещё Мамкой для всех шалав станет, — рассуждает Пятый. — Если по дурости раньше не сгорит, конечно. Жадность фраера сгубила. Нужно вовремя аппетит умерять. Жаль, не всегда получается.

— Любишь на людей ставить? На меня тоже ставки делаете? — внезапно спрашиваю.

— Не, — мотает головой Пятый. — Ризван сразу предупредил словом, чтобы мы хернёй не страдали. Зверь даже предупреждать не станет. Узнает — глотку вырвет. Рисковать не стоит. Жить хочется. За исключением некоторых идиотов…

— И всё-таки, — напираю, отставляя тарелку в сторону. — Сколько бы ты поставил на меня, Тимофей?

Отпиваю чай горячий и сладкий. Он крепкий настолько, что глаза сразу распахиваются от горечи и ударной дозы кофеина.

— Ставить не буду, — упрямо возражает Пятый. — Думаешь, между нами это останется? Нет, краля. Что один второму сказал, то третий подслушает. Давай по-другому!

Головорез в карман куртки лезет и ищет что-то. Потом монету мне показывает.

— Золотая. Старый образец. Ещё из Царской России. От прабабки моей осталась. Фартовая она. Спросим у неё, кто из нас двоих дольше в живых протянет?

Пока Пятый говорит, он монету катает поверх пальцев, словно фокусник. Движение быстрое и завораживающее. Я наблюдаю за его пальцами и круговертью монеты заворожённо, забываю на миг обо всем.

— Орёл или решка? — спрашивает головорез.

— Решка, — отвечаю, не раздумывая.

Пятый монету подкидывает. Высоко. Она подлетает и быстро-быстро в воздухе крутится.

— Развлекаешься? — слышится голос Ризвана.

Я так увлечённо на монету смотрю, что пропустила момент, когда он появился. Пятый голову в сторону Ризвана поворачивает и встаёт, докладывая:

— Крысой Санёк был. Доказательства имеются. Арина, — кивает в мою сторону. — Его в деревне до нашего приезда видела. Фотки есть. Обрывки переписки. В общем, перетереть надо.

— Хорошо, — кивает Ризван и улыбается мне едва заметно. — Поела? Пойдём, провожу тебя. Зверь сказал, отдохнуть тебе надо. А ты, Пятый, жди меня. Вернусь скоро.

Я из-за стола встаю, но о монете вспоминаю. Она о стол ребром ударилась и упала на пол, пока Пятый Ризвану докладывал.

— Твоя монета, Тимофей, — окликаю головореза.

— Да и хер с ней, — машет рукой. — Себе оставь.

— Так счастливая же?

— Я не суеверный, развлекаюсь просто от нехер делать, — лыбится и поворачивается ко мне спиной.

Я наклоняюсь, монету поднимая.

— Орёл? — внезапно спрашивает Пятый, бросив через плечо. Держится равнодушно, но глубоко посаженные глаза зажигаются огоньком любопытства.

Сжимаю монету в кулаке.

— Твоя правда, Тимофей. Орёл выпал.

— Говорил же, фартовый я! — довольно заявляет Пятый и благодушно добавляет. — Сильно не загоняйся насчёт решки своей. Вдруг я до двухсот лет доживу, а ты всего лишь до ста девяносто девяти. Неплохо, да?

— Неплохо. Спокойной ночи, Тимофей, — прощаюсь и выхожу из здания кафе.

Ризван меня возле дверей дожидается. Вперёд пропускает и задаёт направление.

— Вон к тому дому топай. Бетонный забор, синяя крыша.

— Что там?

— Знакомые имеются, — отвечает Ризван. — Переночуем, потом двинем за анализами.

Пару минут в тишине полной проходят. Только шаги раздаются. Мои — частые и лёгкие, едва слышным шорохом. И Ризвана — чёткие и широкие, стуком размеренным.

— Когда Тахир Санька предъявил дохлого, Пятый взбеленился. Был готов Тахира измордовать из-за подозрений. Но говорят, ты в нужный момент за Тахира пять копеек вставила. Если бы не ты, Тахиру долго отлёживаться пришлось бы. Не побоялась вылезти? — спрашивает Ризван.

— Боялась. Но я тебя искала и Зверя. Не заметила, когда вы ушли.

— Крепко спала ты. Зверь сказал — не трогать. Приглядывать за тобой Пятого оставил.

Я молчу. Что добавить — не знаю. Ситуация, как у той Алисы, всё страннее и страннее становится. А вот Ризвану неймётся.

— Быстро ты из Пятого имя выбила! Его кроме как Пятым уже много лет никто не зовёт!

Ризван по пятам следует. Непонятно, осуждает или нет моё поведение. Останавливаемся перед домом двухэтажным. Ризван на кнопку видеодомофона нажимает. В тот же миг дверь отпирается.

— Тимофей, значит, — говорит Ризван немного язвительно, придерживает меня за локоть, чтобы не спотыкалась о гравий, рассыпанный во дворе дома. — Вот узнал бы Тимофей, что ты сбрехала ему. Ведь решка выпала, Арина. Ну и что это значит?

— Это означает лишь то, что глаз у тебя, как у орла.

— Зверь там?

Дом становится всё ближе. Аккуратные дорожки, цветы, уснувшие по бокам тропинки. Ухоженный двор. Рука женская чувствуется во всём. Не успеваю к двери подойти, как она распахивается. На пороге женщина стоит, возраста лет тридцать или чуть больше. Про таких говорят — дородная. Высокая, статная, кость широкая, округлости приятные — и в груди, и в боках. Крупная, но кажется аппетитной. Платье надетое грудь большую обтягивает.

— Вечер добрый. Проходите, — улыбается мне и Ризвану.

Ризвану — теплее намного, поворачивается и идёт в дом. Бёдра покачиваются из стороны в сторону, как лодка на волнах. Аромат за ней стелется густой и пряный, ваниль с корицей.

Поневоле я чувства испытываю непрошеные. Какого чёрта они меня душат? Их бы отсечь, да выкинуть, но всё же она внутри, полощут едкой горечью. Я гадать начинаю, кем эта баба Зверю приходится, в каких он с ней отношениях состоит. Едва на пол не оседаю, когда из бокового коридора Зверь навстречу выходит. Волосы короткие влажные, лицо распаренное, как будто после бани. Или после секса, подсказывает разум. Картинки пошлые подкидывает. Во мне живы воспоминания, как он Кристину драл возле бани. А эта, Наталья, небось, под Зверем и не так охала. И по комплекции ему, наверное, больше, чем Кристина, подходит. Махине этой безжалостной с дубиной огромной промеж ног.

Зверь на себе рубашку поправляет. Белая. Ему идёт. Смуглую кожу его оттеняет, официозность придаёт. Никогда бы не подумала, что амбал этот может так хорошо смотреться в рубашке и брюках. А ведь подходит ему. Плечи широченные обтягивает. Ткань к его телу льнёт. Ласково обнимает. Рельефы соблазнительные подчёркивает. Но в то же время загадкой интригует. Лишь намекает, что в нём мощь и сила дурные.

И хочется под ткань пальцами пробраться, чтобы это ощутить. Кончиками пальцев прочитать. Узнать.

Именно сейчас я понимаю, что с лёгкостью могу представить Зверя — иным. В другой обстановке. Не диким и бешеным, находящимся в вечной гонке за призрачной местью. Но собранным и строгим, тёплым по-домашнему. Ведь что есть приятнее этих картин: мужчина и женщина, вдвоём? Она несёт на себе запахи дома, полного уюта и накрытого стола, он — как отлитая в бронзе печать силы и главы семьи.

Мне хотелось бы узнать Зверя — другим.

Эта мысль остро и колко булавкой вонзается. В сердце. В мысли — ядовитой патокой. Стараюсь перехватить её потоки. Но они уже дальше и дальше расплываются.

В каждую мысль. В каждую клеточку тела. Тенью становятся. Эхом желаний дурных и постыдных…

Мне бы обдумывать планы, как сбежать и спрятаться, а не фривольничать мысленно.

— Отоспалась? — спрашивает Зверь. — Иди умойся с дороги.

— Я покажу, — улыбается женщина.

— Это Наталья, она тебя проводит, — кидает отрывисто Зверь.

— И одежду было бы неплохо сменить, — кивает Наталья, разглядывая меня серыми бусинами глаз. — Но моя на тебе болтаться будет. Девчонка совсем. Восемнадцать хоть, или… — прищуривается, глядя на Зверя. — Или ты на малолеток перешёл?

— Язык прикуси. А то укорочу. Девятнадцать ей. Проводи, — рыкает Зверь.

— Молчу-молчу… Одежду дать другую можно или нет? У меня дочка- подросток… примерно такой же комплекции. Часть вещей осталась.

— Переодень.

Зверь отворачивается и уходит. Я его взглядом провожаю, видя, как он в комнату входит, а на столе бумаги разложены. Много. Зверь пару листов берёт и вчитывается. Сильный. Яростный. Холодный сейчас. Почти до состояния обжигающего льда.