Это неправильно.

Тахира не в ту сторону понесло. Но мне ли не знать, что чувства контролю не подлежат. Они могут даже на голой пустоши, где нет ничего, кроме похоти, прорасти.

Но мне это не нужно. Бежать я не хочу. Не буду. Рустам просто очень занят. После изгнания Исаевых работы прибавилось. Друга лучшего Зверь сам лишился, а ведь Ризван многое решал.

Рустаму тяжело. Мне — в разлуке и неведении тоже нелегко. Сомнения и ревность душу рвут на клочки. Но сомнения — это не повод бежать. Я не хочу наломать дров по глупости.

Я не предам своего Зверя. Ни за что.

Но могу ли предать смерти другого человека? Я должна рассказать Рустаму. О намерениях Тахира. Но это — смертный приговор. Однозначно.

Остаток дня и вечер проходят, как в тумане. Мысли цепляются одна за другую. В голове — круговерть демонических плясок.

Ночь — ничуть не лучше. Засыпаю урывками. Длинные лапы кошмаров в сны проникают. Раскрашивают всё пугающе красным. Красное на белом расползается огромными пятнами, и фоном играет какая-то музыка. Медленная. Завораживающая. Как голос сирены. Не получается, ни выкинуть из головы, ни противиться зову…

Утро наступает с чётким ощущением — Зверь рядом. Слышится приглушённый шорох воды. Я ещё не вижу его самого, но знаю. Он здесь. Каждой клеточкой тела, ноющего от предвкушения.

Зверь чёткой поступью пересекает комнату, направляя к шкафу. Вокруг крепких бёдер обёрнуто полотенце. Небрежно отшвыривает его в сторону, показывая крепкую задницу. Натягивает трусы и выуживает из шкафа джинсы.

— Доброе утро, — приветствую мужчину.

Он оборачивается и усмехается, застёгивая ширинку. Чувствую сильное напряжение в воздухе. Взгляд Зверя кажется тяжёлым. Осуждающим. Как будто он уже обо всём знает — о том, что было сказано в его отсутствие, и о том, что ещё не произнесено.

— Что ты делала в комнате для наблюдения? — сразу спрашивает Зверь.

В курсе. Точно. Всё под контролем. Или Пятый доложил? Или Рустам сам всё по камерам увидел? Не важно. Он знает всё. Одновременно и злость испытываю, и радость. Надоело ждать и брать урывками. Общаться междометиями и короткими предложениями.

— На тебя полюбоваться хотела, — вру. Дерзко и нагло вру. — Ты постоянно пропадаешь. Этой ночью тебя не было дома.

— Пасёшь меня? Зря.

Крупные ладони застывают на резинке джинсов, большие пальцы небрежно цепляют петлички для ремня. Только он ему не нужен. Джинсы хорошо сидят. Плотно.

Взгляд сам прихотливо скользит по широкому, тугому прессу с косыми мышцами, уходящими вниз. Грудь вылепленная равномерно поднимается и опускается. Скала. Колосс. Подавляет видом совершенного тела, на котором я уже почти не замечаю страшных шрамов. Любуюсь им. Слишком явно.

Со вздохом отвожу взгляд в сторону.

— А с тобой чё? Круги синие под глазами.

Зверь пересекает комнату и наклоняется, повернув мою голову на себя.

— На меня смотри. Плохо тебе? Тошниловка или другое что? — грубовато режет словами.

— Плохо спала. Место уже знакомое. Но холодное. Людей нет. Одни слуги и охрана, — усмехаюсь, глядя в тёмные глаза. — Друзей нет. Скоро одичаю. Даже поговорить не с кем. Раньше хоть Ризван со мной по-человечески…

Договорить не успеваю. Пальцы Зверя мгновенно на горле сжимаются капканом.

— Ты охренела? Лежишь в моей постели и про другого мужика мне лепишь!

Царапаю мощное запястье ногтями, не причиняя вреда этой громаде, сотканной из стальных мышц.

— Ризван мне был как друг или… родственник старший, — сипло выдыхаю.

Зверя от эмоций трясёт. Волной эмоций меня с головой захлёстывает.

— Ризван. Одного не стало, ты перед другим кобелём юбками светишь? — злобно спрашивает. — Я видел, что ты около мелкого часто трёшься. Тахир. Тут чё, тоже типа родственник? Какой, нахуй, родственник?! За кретина меня не держи. Я видел. По камерам. Долго ты с ним базаришь, взглядами меняешься. О чём? Отвечай!

— С-спроси у него сам!

Зверь давит сильнее.

— Не играй со мной, Малая. Я тебя сломать могу. За одни только мысли в сторону другого хера. В курсе?

— Я о таком не думала даже, — хриплю. Хватка ослабевает. — Тебя жду. Постоянно. Ты как тень сейчас. Интерес потерял? Или тебе в других местах дают?

— Нарочно в стороне держусь, — рычит. — Чтобы не нагнуть и не выдолбить так, как хочется. Интерес потерял? Щас я тебе покажу свой, млять, потерянный интерес. У меня от него болт дымится и трусы по швам рвутся…

Матрас под весом его мощного тела прогибается. Зверь одеяло в сторону отбрасывает и коленом бёдра раздвигает, вбивается со всего размаху, упирясь грубой тканью в тонкое кружево белья.

Толкается. Вперёд. Трётся о промежность жадными толчками, раздирая в клочки моё благоразумие. По венам струиться огонь начинает. Вспышка ревности у Зверя, злость и остаточный фон вчерашних эмоций дают о себе знать.

Выдыхаю коротко и часто, заводясь от его грубого желания. Дикого. Поглощающего. Зажигающего ответной страстью. Сейчас она с примесью дурных эмоций.

Нужно поговорить с ним. Спросить обо всём. Но разве разговор получится нормальным, когда мы оба готовы взорваться? Я не меньше него киплю. От сомнений и ревности. Эмоциями друг в друга зеркалим, до вспышек. Разговора не получится на таких тонах. Только хуже станет.

— Ты будто специально нарываешься, Малая…

Зверь ладонь с шеи снимает и сбивает пальцами трусики в сторону. Большим пальцем по клитору проходится, заставляя выгибаться мостиком.

Второй рукой жадно за ворот сорочки тянет. Рвёт. Обнажает грудь. Набрасывается с алчным рыком. Почти кусает. Втягивает соски в рот, посасывая так, что боль прошибает напополам с удовольствием.

— Руста-а-ам… — стону от его грязной пытки жёсткой лаской.

Врач выслушал все сказанное и дал понять, что стрессы нежелательны. Посоветовал покой. В том числе, и постельный. Уже достаточно времени с того момента прошло.

Я не чувствую себя плохо. Мне, наоборот, хуже становится не от близости Зверя, а от равнодушного игнорирования.

Пусть лучше берёт остервенело и подчиняет грубой воле, чем сидит в стороне.

— Кнопка беснуется. Голодная, трындец…

Палец Зверя нажимает на клитор быстрее и быстрее, потом вниз скользит и обводит лоно по кругу. Медленно внутрь пальцем входит и начинает двигать.

— Медленный трах пальцем за секс не считается, — усмехается, возобновляя игру с сосками.

По очереди их дразнит, перемещается по груди, засасывая и оставляя багровые следы. И медленно-медленно пальцем водит внутри лона. Всего одним пальцем. Мне хочется большего. Желаю ощутить Его полностью. В себе.

Зверь, словно угадывая мои желания, рвёт на мне бельё одним жестом. Начинает бёдрами так агрессивно толкаться, как будто имеет меня на всю длину возбуждённого ствола.

— Пиздец ты по мне течёшь, — отстраняется, показывая влажную дорожку на ширинке джинсов. — С утра голодняк. Не терпится, да? Или ты ещё ночью по мне скучала?

Лежу перед ним в разорванной сорочке. Тело пышет жаром, а между ног так вовсе адский пожар устроен. Разожжён голодный и жадный костёр, которому не хватает пищи.

Зверь мои ноги в коленях сгибает и в стороны широко разводит. Наклоняет голову, ухмыляясь, разглядывая меня… там. Всю сердцевину видит и наслаждается порочным зрелищем. Глаза тёмные адской похотью горят и довольствием.

Пытаюсь бёдра свести вместе.

— Цыц… Куда собралась звезду тарить? — недовольно рыкает. — Хочешь же.

В низком голосе хрип слышится как вибрация чувственная. Дрожащая. От которой градус жары повышается тысячекратно.

— А как же запрет? — шепчу пересохшим голосом. — Половой покой…

Зверь трётся колючей щетиной о мою коленку.

— Сейчас половина одиннадцатого утра, Арина. Первым делом сегодня я навестил пиздатого доктора из клиники. Полные результаты всех анализов готовы. Посмотрев их, он сказал, что трахаться можно. Можно, если осторожно.