Позвоночник словно напополам перекусывает, когда Малая полностью берёт. Глоткой держит. И быстро-быстро посасывает. У меня сил держаться не остаётся.

Ощущения и мысли — в фарш. Месиво огненное.

— Распахни. Дай засадить…

Голос не приказом звучит, а просьбой. Малая вперёд подаётся. Пальцы её волосы жёстко цепляют. Теперь сам дубиной машу. Бёдра чётко движутся. Засаживают. Бьют. Член вонзается резко и мощно, как отбойный молоток. Вот так надо. Без тормозов. Долбёжка сочная. Слюни её по подбородку текут. Мордаха красная. Глаза слезятся. Но всё равно вверх, на меня смотрит. Я её рот имею, а она мне душу взглядом ебёт.

Не выдерживаю. Крюк этот мощный прямиком в сердце вонзается. Давление в шарах переполненных, как на дне океана, в несколько атмосфер. Семя хлёсткой струёй вырывается. В рот её. Заливаю горячим. Пальцы разжимаю. Гнёт ладони снимаю. Она сама глотает. Трясясь. Потом медленно по болту ртом движет. Слизывает. Всё до капли. Как положено. Чётко урок усвоила — болт от чистоты скрипеть должен. Потом отстраняется и остатки языком по губам подхватывает.

Балдею я с нею…

Дышит тяжело. Загнанно. Трясётся и взглядом молит. Трахнуть. Дать ей кайфануть. Заслужила.

— Потекла?

Кивает, краснея. Ай да Малая… Только что болт обсосала так, что у меня мозги набекрень, а всё туда же, краснеет, будто едва из пансиона благородных девиц выписалась.

— Разденься. Покажи себя.

Она раздевается. Быстро. Без желания прогнуться и показать себя опытной. Но меня её тело манит. Как по сантиметру обнажается, наблюдаю. Желание к концу болта в десятикратном размере приливает.

— Стой! — окрикиваю, когда её пальцы на кромке трусиков замирают.

— Что?

— Развернись. Лицом в постель и жопу подними так, чтобы я видел, какие у тебя трусы мокрые.

— Но…

Дурёха. Чё ждала, спрашивается?

Шальная…

— Делай, — рычу, сатанея. Болт трясётся. Похотью его раздувает. Снова в бой рвётся. На конце его жажда неутолённая.

Всхлипывает и разворачивается, как сказал. Лицом в постель, ягоду свою вверх оттопыривает. В башке жесть что творится начинает, когда мои пальцы ткань трусов нащупывают. Трындец. Не просто потекла. Потоп устроила. Реальный. Влагой из звезды хлестало так, что трусы насквозь промокли.

— Завелась, Малая.

Я её щель прямиком через ткань наглаживаю. Она раскачиваться начинает. Вперёд и назад. Не хочет показывать. Но её дико колбасит. Гайкой своей узкой на болт просится. Крутануться на нём хочет.

И мне того же желается. Выдрать. Выдобить. До искр из глаз. До морских узлов из эмоций. Трахать до судорог.

— Трахнуть?

Шлёпаю легонько.

— Отвечай! — приказываю.

— Трахай…

Млять, полжизни можно отдать, лишь бы увидеть лицо её в этот момент. Малая, небось, горит ярким пламенем от стыда.

— Поднимись.

Встаёт без разговоров. Не прячется. Почти ничего не соображает, верно. Сиськи налитые, соски торчат так, что порезать могут. Готова, одним словом. К гонке траха.

— Вот это… — трусы пальцами цепляю. — Нахуй.

Резко дёргаю вверх, по складкам тканью полосуя. Рву. В ошмётки. Доступ хочу к ней. По кругу кнопку разгорячённую наглаживаю. Звезда течёт так, что весь воздух сливками сладкими пахнет. Соки ароматные дух вышибают.

— Приз свой забрать не хочешь?

Дразню пуговку пальцами. Малая сама бёдрами подмахивает. Хочет меня.

— Какой приз? — постанывает.

— Пятёрка тебе за отсос. Чего ты там взять с меня хотела, ну? — подстёгиваю.

И хочется, и колется. Как моё имя на губах её звучать будет?

Ещё вчера бы на хрен вытряс из неё эту мысль, чтобы думать не смела. А сегодня сам. Хочу. Подталкиваю. В пропасть. Вдвоём. По одному уже не получится Поздно слишком. Спаянные.

— Можно?

— Решайся живее. Или отменю всё.

— Руста-а-ам? Я угадала? Угадала, да?

Сама от подступающего оргазма трясётся. А щёки яблоками наливаются, трескаясь от улыбки довольной.

— Да.

Большего и не надо. На кровать сажусь и её на агрегат вздыбленный натягиваю. Разом. Махом. На всю длину.

Вскрикивает громко и трясётся от наполненности жгучей.

— Твоя звезда ко мне уже привыкла. Побалую её…

Бёдра снизу всаживаю, заставляя трястись девчонку. Махонькая она на мне. Пушинка. Но аппетитная, что сожрать хочется. Задницу её сочную обхватываю, сминая.

— Долбить буду.

В ответ она только за плечи мои крепче цепляется. В мои глаза смотрит своими. Зелень топкая. Порабощающая. Глаза её от желания становятся цвета сумерек в джунглях. Слёзы от диких эмоций ливнем тропическим льются.

— Да, Рустам… Да… Да… Да…

При каждом моём махе частит своим «да» безбашеным. Кол всаживается чётко. Разработал тоннель. Но хватка щели крепкая. Под корень сжигающая. Цепляет так, что сдохнуть хочется. В ней.

— Руста-а-а-ам!

Именем моим прямо в висок стреляет. Нахрен выносит. Выключает. Напрочь.

— Да!

Ничего нет.

Ничего.

Только это её «ДА!» пулемётной очередью насквозь прошивает.

Странные дни. Особенные. Проникнутые похотью и всепоглощающей страстью. Когда голос хрипеть от криков начинает, а простыни влажные не просыхают. Сексом и потом пропитанные насквозь. Как и я — им, Зверем, полная и накачанная его семенем. Он меня не щадит в постели, но я чувствую, что даже в самой яростной долбёжке его нет желания разорвать и причинить зла. Даже когда без слов над столом нагибает и всаживает без предупреждения, заставляя трястись.

— Давай, Малая… Да. Двигайся на меня. Бери его полностью…

И пальцами ягодицы мнёт, подстёгивая словами жаркими. Я проигрываю ему во всём. В сексе, особенно. Он меня под себя подминает и прогибает. Эмоции оголяет до состояния пустоты и эйфории вместо крови в венах.

Это странная передышка перед бурей. Когда должно рвануть вот-вот так, что всем мало не покажется.

И это происходит, когда конверт с результатами доставляют.

Зверь нетерпеливо конверт плотный вспарывает и в буквы вчитывается. Я в это время переодеваюсь. После раунда секса. Кожа ещё влажная немного после душа, а в номере пахнет сексом — и нами. Дурманящая смесь. В голове — лёгкий туман и звенит-звенит, едва слышно. В каждом сантиметре тела томление разливается, до самых пальчиков ног.

Но то, как Зверь напрягается, в лютом камне застывая, о многом мне говорит. Я дурное всем сердцем чувствую.

— Рустам? — спрашиваю.

Сейчас мы вдвоём. Можно и по имени его звать. Когда другие рядом находятся, я его только Зверем называю.

Он не отвечает мне. На бумагу смотрит так, что спалить взглядом может не только лист, но и всё вокруг.

Подхожу к мужчине. Внутренности скручивает в комок тугой и болезненный. Осторожно за локоть его трогаю. Он резко оборачивается ко мне. Взгляд бешеным огнём полыхает. Мне страшно становится. Морозом стылым охватывает от макушки до пят.

— Не Рустам. Забудь, — скрипит зубами, едва выплёвывая слова.

Руками бумаги плотные в шар сминает и швыряет его. Из номера Зверь выметается быстрее смерча. Даже дверь за собой не прикрывает. Я боюсь пошевелиться некоторое время. Потом бумаги поднимаю и пытаюсь понять смысл написанного. Вот мои результаты, а вот те, что в прошлом сделаны.

Много слов непонятных и цифр. Но итог жирным чёрным шрифтом внизу выведен. И уже его смысл мне понятен.

«Отцовство подтверждается»

Я перечитываю строки снова и снова. Как будто от того, что я в десятый раз перечитаю, что-то изменится. Нет. Ничего не меняется.

Я — дочь Порохова. Настоящая. Истинная. Кровь крови, плоть от плоти.

Разглаживаю бумагу пальцами. Слёзы в глазах собираются и капают, расплываясь пятнами мокрыми на бумаге.

Изменилось ли что-то во мне? Не чувствую. Ублюдку тому, что моим отцом зовётся, я точно не нужна. Бросил он меня ещё младенцем.

Но для Зверя эти цифры и слова финальные много значат. Может быть, он надеялся на ошибку? На крохотную, едва возможную, но ошибку?