Она спотыкается, падает неловко, но потом подползает в мою сторону. Реальное пресмыкающееся. Аж смотреть противно.

— Не-е-е-е убивай. По-по-пожалуйста. Я многое знаю. Про Немца. Всё расскажу!

— Заткнись, дура! — кричит Немец.

Кристина отшатывается, но далеко не уходит. Тараторить продолжает:

— Я хорошо запоминаю. Могу даже даты сказать и время, когда Немец общался с людьми Пороха. И пароль от его телефона знаю, я запомнила… Всё расскажу. Только отпусти. Я сама ничего не замышляла. Всё по его указке делала!

— Вот видишь, Немец. Тебе самому даже ничего говорить не придётся! За тебя всё расскажут.

— Как ты с моей мамой познакомился?

Я подхожу к Пороху неслышно. На носочках подкрадываюсь. Лелею детское желание, что я смогу подойти так, что он не заметит.

Не получается.

Порох оборачивается моментально и пытливо смотрит мне в лицо. Запястья расслабленно лежат на коленях. У моего отца самые обычные, узловатые пальцы. Ни татуировок, ни перстней. Ничего.

Внешность самая непримечательная — я бы его в толпе от других отличить смогла разве что по глазам — до сих пор ярким и пронзительным, хоть и слегка побледневшим. Но я знаю, что он может прятаться на виду — хорошо умеет. Знает нюансы — прищур глаза, опущенные или нарочно приподнятые уголки губ, надутые или втянутые щеки, сутулость или намеренная выправка. Из этих нюансов складывается образ. Порох может себе почти любой придать, какой захочет.

— Не пытайся застать меня врасплох, — одёргивает, кивает головой в сторону лестницы. — Переоденься. Живо. Не таскай белое в этом доме.

— А в чём дело? Призрака во мне видишь? Стыдно, что дочку желанной женщины силой удерживаешь? — спрашиваю.

Бью наугад. Пытаясь попасть в цель. Ризван говорил, что я на мать сильно похожа. Она была известной и пользовалась успехом.

Может быть, и Пороха это сильно зацепило? Недоступное всегда манит.

— Переоденься. Сама. Или позову кого на помощь. Тахир тебя с удовольствием разденет. Будет у сосунка повод подрочить перед сном на недоступное.

— Недоступное? Не отдашь меня ему?

— Ему? Нет, конечно. Не того полёта птица. У тебя есть то, что мне нужно. Наследник Зверя… Пока нужно! — улыбается жутким оскалом.

— А дальше что? Избавишься?

Переплетаю пальцы до хруста в костяшках.

— Кому нужна баба с чужим ребёнком? — размышляет. — Никому.

— Намекаешь на выгодного жениха. И кто он?

— Старый недруг.

— За своего врага отдашь меня?

— Недруг и враг — это разное. Выгодно мне сейчас с ним подружиться. Он сейчас вдовец… Больше не скажу.

Раньше времени карты не раскроет. Напирать не стоит. Иначе и слова не скажет. Шагаю вниз. Он машет рукой.

— Не перечь. Сказал, сними это тряпьё белое! Немедленно. Или урок тебе преподам! — глаза его стекленеют. Порох насильно взгляд в сторону отводит. — А то на мать похожа. Слишком. Поэтому переоденься. Волосы собери.

От его стеклянного взгляда мне становится не по себе. Я вообще рядом с Порохом себя чувствую едва живой. Вспоминаю все рассказы о нём — слова Ризвана и Рустама. Тошно становится, что Матвей Порохов — мой отец. Теперь без всяких сомнений. Я это родство каждой клеточкой кожи чувствую и кое-какие мелочи подмечаю.

Кровь у нас одна.

Без лишних пререканий поднимаюсь в комнату. В коридоре пересекаюсь взглядом с Тахиром.

— Арина… — шепчет одними губами.

Отворачиваюсь, не желая слушать предателя.

— Прости, Арина. Я же как лучше хотел, — догоняет, но держится на расстоянии.

Оборачиваюсь.

— Предыдущий ожог уже зажил? — сама взглядом нахожу припухлость под левым глазом, когда Порох затушил об него сигару, чтобы парень не пялился на меня слишком сильно. — Вижу, что нет. Отойди. Или Порох тебе под вторым глазом метку оставит и язык укоротит.

— Арина.

— Пошёл вон, — шиплю, добавляя крепкое словцо. — Гнида.

Захлопываю дверь перед носом Тахира. Жалею о том, что вступилась за него когда-то. Зря было сделано. Дружба с Тахиром в доме Зверя мне боком вышла. Он влюбился и поддался влечению, давно был в сговоре с Порохом, чувства лишь подстегнули. Желал получить меня в награду, но отец — мастер играть на слабостях. Затянул в свои сети ещё одну глупую муху и наслаждается представлением.

Я переодеваюсь в штаны с высокой талией. Живота у меня ещё практически нет, но одежду выбираю мягкую, с эластичным поясом, не стесняющую движений. Сверху набрасываю удлинённую тунику зелёного цвета и привычно скручиваю волосы на голове, пряча их под платок.

Лишь выходя из комнаты вспоминаю, что здесь могу и не прятать волосы, но это уже стало привычным. Небольшая, призрачная связь с миром Зверя. Его порядками и правилами.

Слёзы подступают к горлу. Рыдать хочется. Провалиться сквозь землю так, чтобы не осталось и следа. Но во мне — сын Рустама. Я должна сберечь его любой ценой. Даже если для этого придётся общаться с психопатом-отцом.

— Так намного лучше!

Порох ждёт меня у последней ступени и протягивает сухую, шершавую ладонь. На ней линия жизни много раз изломанная. Но Порох живуч. Хоть голова полностью седая, почти белая, он силён и опасен. Жилистый мужик. Угловатый. Резкий. Но сейчас обманчиво мягкий, протягивает ладонь с видом заботливого родителя.

Осторожно протягиваю ему руку, вздрагивая от лёгкого ответного сжатия. Порох помогает спуститься и внезапно располагает ладонь у меня на животе. Я едва держусь, чтобы не дёрнуться в сторону и не заорать. Паника к горлу подкатывает. Я боюсь его до дрожи.

Порох, прижимается губами к моим волосам, сообщая доверительно:

— Человеческие слабости — подарок судьбы. Привязанности, чувства… На них легко играть. Щенок Алиев сам себя перехитрил. Мне даже стараться не пришлось. Я знал, что так будет… Моя красавица, — его губы расплываются в улыбке у моей щеки.

Потом Порох подводит меня к камину. Пока переодевалась, здесь уже мебель передвинули. Кресла и стол — ближе к камину сдвинули так, то теперь слышно потрескивание поленьев и совсем немного тянет пряным дымком.

На столе расставлены блюда. Запечённые овощи, мясной и рыбный стейк, канапе разнообразные, сырная нарезка, тарелка с хлебом. В графине — яблочный сок.

— Бери форель с овощами. Тебе полезно, — советует Порох.

Сам начинает кромсать стейк средней прожарки и щедрой рукой плещет себе виски.

— Ну же, доча, не смотри на папу, как на врага народа, — ухмыляется, промокая губы тканевой салфеткой.

— Какой ты папа, если в лесу меня помирать бросил!

— А-а-а… Ризван поведал, да? — усмехается Порох, катает виски во рту. — Забавный он. С матерью твоей тёрся безнадёжно, теперь около тебя и Зверя. Судьба у него такая — быть всегда на третьих ролях.

— А у тебя какая судьба? Как ты познакомился с Настей, моей мамой? Почему вырезал семью Зверя?

— Долгая история, Арина.

— Я никуда не тороплюсь. Времени навалом… — всё-таки принимаюсь за еду.

Несколько минут в полной тишине проходят. Порох не торопится начинать разговор.

— Значит, рассказывать тебе нечего. Вернее, ничего хорошего, — заставляю себя посмотреть в лицо Пороха. — Я не знала маму. Но о ней говорили хорошее…

Вру, конечно. Ризван мне ничего толком рассказать не успел.

— Красивая. Талантливая. Изящная. Как только с тобой пересеклась?

Вкладываю в свой взгляд всё презрение, на которое способна.

Порох молчит. Контролирует себя.

— На понт берёшь? — усмехается. — Зубы не выросли. Блефуешь плохо.

— Не блефую. Недоумеваю. Я раньше сомневалась. Думала, что о тебе врут больше, чем правды говорят. Но теперь вижу. Всё так. Ты — жестокий садист и мерзавец.

Порох ничего не говорит, медленно продолжает есть, глядя на меня. Как будто кусок моего тела жуёт, а не свою еду. Страшно выводить его из себя. Даже от лёгкой попытки жутко… Но нужно продолжать. Он мне рот не затыкает.