Кто-то шикает, одёргивает врачиху зазнавшуюся. Видимо, сообщают, что по моему щелчку здесь всё пеплом стать может.

— Извините, не знала…

Белые халаты начинают суетиться вокруг Малой. Осматривают, измеряют всё, берут кровь, слушают… Отправляют в другой кабинет, на УЗИ.

Я за ней — магнитом. Только перед кабинетом застываю, пряча телефон звонящий в карман.

Нужно держать её как можно дальше от себя. Чтобы не поджигала мысли напалмом.

В последнее время всё сложнее. С девчонкой этой. Непокорной. Яркой. Зубы показывающей. Бесящей неимоверно.

Вопрос с Ризваном немедленного решения требует.

Делаю несколько шагов в сторону выхода. Надо с Ризваном поговорить, пока Малую в больнице смотрят.

Делом заняться. Отстраниться. Но… не получается. Теперь, после предательства, тем более, не получится.

Остро колет что-то. В грудь. Магнитом в сторону прочь от выхода тянет. Матюкнувшись, обратно иду.

В кабинете слышны голоса. Тон повышенный.

— Не трогай меня. Отойди! — голос Малой. Звенящий. Решительный.

Млять. Ну, что ещё?

Врываюсь. Охереваю. В кабинете льдинами застыли двое врачих. Одна из них — Индира. В руке — шприц. Вторая — за аппаратом УЗИ, но привскочила и воздух ртом хапает, не зная, что сказать.

— Рустам Бекханович, — оскорблённым тоном заявляет Индира. — Уверены, что обратились по адресу? Эту девушку сначала нужно направить в психиатрическую больницу. На обследование.

Взгляд сам выхватывает фигурку Малой. Натянутая до предела. Напряжённая. Держит что-то.

— С-с-санитаров вызвать? — чуть заикаясь, вторая врачиха спрашивает.

Дверь захлопываю. Арина чуть голову вбок поворачивает. Так, чтобы боковым зрением меня увидеть. Но держится напряжённо и косится в сторону Индиры.

В руках — ножницы медицинские. Острым концом от себя.

— Ты чё?

Вихрем ноги к ней несут.

Яростно на меня смотрит. Дико.

— Положи ножницы, Арина…

В голове и так — демоны шабаш устраивают. Арина сверху щедро безумием хлещет. Решимостью острой.

— Я сказала. Она меня смотреть не будет! — чеканит по словам, глядя на Индиру. — Колоть неизвестные препараты — тем более. Без результатов обследования. Без УЗИ. Не позволю касаться себя!

— Что в шприце, Индира? — уточняю.

— Обычное седативное.

— Да? С хуя ли ты ей будешь седативные колоть? — голос сам обороты набирает.

— Они безвредные. Для беременных, — поднимает руки в защитном жесте. В сторону отходит. — Могу показать упаковку.

— Плевать мне на упаковку! Она уже вскрытая была. Шприц ранее набран. Из кармана достала. Себе вколи, — предлагает Малая.

Вижу, что её трясёт. На грани. Пальцы побелели. Сильно.

— Убери шприц, Индира.

— Но девушке просто необходимо успокоиться, — подаёт голос она.

— Я. Сказал. Убери. Нахуй. Или как сказала, Малая, себе в вену вгони. Чё там, а?

Индира с оскорблённым видом выбрасывает шприц в мусорное ведро, но перед этим выпускает препарат тонкой струёй.

— Хорошо… Хорошо. Если вы не доверяете мне, одному из ведущих специалистов клиники… — начинает Индира высоким тоном.

Она высокая и смуглая, чуть младше меня по возрасту. Бабища уже. Чуть в стороны поплывшая. Замужем. Двое детей. Гонору много. Как у всех Исаевых.

— Одному из… — подчёркиваю. — Запомни. Незаменимых не бывает. Другого позови.

— Сегодня я на дежурстве, — возражает она.

— А мне похуй. Звони тому, кто Арину смотрел. Андрей Максимович…

— Уже поздно. Он наверняка спит, — с улыбкой говорит.

— Не проблема. Разбудишь. Внеурочные хорошо оплачиваются. Тем более, в моей клинике.

На лице Индиры отражается лёгкое смятение и недовольство. Я Исаевым жирный кусок выделил. Один из их родни здесь директором сидит, сама Индира — одна из главных медиков. Нос задрали. Решили, что они — всюду хозяева. Только это не так.

Стул из-под ног выбить — дело двух секунд. Последствия долго разгребать придётся — единственное, что меня тормозит.

— Свободна. Иди домой. К мужу… Мы ждём врача, ведущего беременость Арины!

Индира выходит прочь. Специалистка УЗИ сидит, побелевшая, со стеной сливается.

— Выйди, — киваю. — Позвони лепиле. Чтобы через десять минут здесь был. Ясно?

— Да-да-да… — подхватывает какие-то бумажки, вылетает со скоростью пули. Из кабинета прочь.

Дверь мягко за ней закрывается. Сокращая расстояние между мной и Малой, успокоиться пытаюсь. Сам. Плохо получается.

Внутри всё взвинчено. Перекручено. Искра по бикфордову шнуру ползёт. Ближе и ближе к взрывчатке.

— Отдай, — прошу, понимая, что подобрались к острой грани. За ней всё будет иначе.

Или не будет ничего.

Накрываю пальцы Арины своими. Ледяные. Окаменевшие. Намертво сжатые. Отрицательно кивает. В лицо смотрит. Но — сквозь меня. Где-то в своих мыслях. Глубоко. На грани или уже за ней.

Херово.

Держу руки, отогревая, гладя пальцы. Они понемногу живительным теплом наполняются. Мягче линии становятся. Захват уменьшается.

— Так лучше, — разжав пальцы, отнимаю ножницы, отбрасывая в сторону.

Звенят, ударившись об стекло. Силу не рассчитал.

От громкого звука Арина словно просыпается и обмякает.

Хочется её сдавить до хруста и отхлестать по щекам за представление.

Но вместо этого сажусь рядом и в свою грудь впечатываю. Мгновение или два проходит, прежде чем ёрзать начинает. Нос капризно морщит. Бубнит что-то приглушённо. Пихает кулачками.

— Чё возишься ещё?

Отстраняюсь.

— На тебе кровь. Много крови. Дымом воняет. Меня сейчас стошнит! — выпаливает она и отсесть пытается.

— Пиздишь. Я чувствую, — не даю отстраниться. За плечи рукой удерживаю. — Что это было?

— Где? В твоём доме? Кажется, ты друга пристрелил! — смеётся, отирая слёзы. — Единственного!

— Не про то сейчас, — желваки от напряжения аж хрустят. — Здесь. В кабинете. Какого хера на людей бросаешься? — приближаю своё лицо к её. — Кровь Пороха играет?

Чуть отстраняется. Бледнеет. Глаза ледышками зелёными становятся. Губы чуть дёргаются. Нервно. Подбородок дрожит. Едва не ревёт, но всё же выдыхает:

— Может быть. И если это… это то, что позволит мне сохранить своего ребёнка в безопасности, то я папе за гены даже благодарна!

Сука. По больному. В мясо бьёт. Снова.

— Даже так, да? — скалюсь. — С Ризваном тоже о том перетирала? О папаше?

— О многом, — шипит змеёй.

Мыслями о Порохе меня опять сбивает с курса. К берегу ярости несёт. К мести. Рьяно и безумно. Удержаться пытаюсь на том, что есть здесь и сейчас. Сгребаю тёмные волосы в кулак, наматывая на пятерню. Вжимаюсь носом, до самой кожи, хороня в пушистых волосах шумное дыхание.

Сладкая. Дурная. Как мак. Опиат стопроцентный. Ещё больше дурею — в штанах пожар намечается. Болтом окаменевшим одежду едва не рвёт.

Но внутри — чуть спокойнее становится. Тише. Болтанка — но другая. С привкусом одержимости и желания жёстко выдрать её. По-мужски права заявить.

— Ризвана я не пристрелил. Подстрелил. Разница огромная, — заставляю себя сказать. — Здоровенный бычара. Выживет. Но я ему не завидую.

— Он не предатель! — пылко возражает.

Накрываю её рот ладонью.

— Тише, Порохова. Сейчас я хочу понять, какого хуя ты ножницами машешь. Кого пырнуть хочешь? — чуть крепче захват становится. Губы её ладонь жгут. Их по-другому смять хочется. А ещё лучше — привсунуть между них ствол, чтобы слюнями болт смазывала и брала. Глубоко. Сочно. — Отвечай, — хрипло.

Царапает запястье, вынуждая руку отнять.

— Вопрос не ко мне. К Исаевым. Твоя невеста хвалилась тем, что моя беременность может окончиться раньше, чем я родить успею, — выговаривает с эмоциями, глядя в глаза. — Обещала позаботиться о том, чтобы я в доме твоём не задержалась.

Внутри всё каменеет. Чувствую, что не лжёт. Сейчас она мне не лжёт. Правду говорит. Но Арес мне другое сказал, старый лис. Вспоминаю Нино, порывающуюся поговорить со мной. Сука… Надо было раньше это сделать!