— Твой выбор.

Ян поднимается первый, а я задерживаюсь, взглянув на Северного в последний раз. Все свои тайны он унесет с собой. Вот, что жаль.

— До встречи, — улыбается он.

От улыбки разбитыми губами мороз идет по коже.

— Не думаю, — я торопливо поднимаюсь за Яном.

Перед глазами стоит лицо Северного с темными глазами и этими разбитыми губами. Мне эта жуткая улыбка будет в кошмарах сниться. Уже когда лагерь оперативно снимается, и я сижу в заведенной машине, понимаю, что меня так испугало.

Не улыбка.

А ощущение от нее. Может быть, в Северном была обреченность, но не было страха.

На заднее сиденье садится Ян.

— Погнали, — бросает водителю.

В зеркало заднего вида смотрю, как срываются с места и углубляются в лес остальные машины. Роман в одной из них. Небо над нами светлеет. Мы двигаемся в разных направлениях. Они выдвинулись к месту обмена. Для них все только начинается. Мы к выезду из этого гиблого места, к цивилизации. Для нас все закончилось. Я в безопасности.

Сворачиваюсь на сиденье клубочком, засыпая под мерные покачивания дороги. Сквозь сон ощущаю, как Ян укрывает меня курткой.

Просыпаюсь от резкой остановки.

Уже рассвело. Мы на обочине лесной дороги. Охрана припарковала джипы цепочкой, Ян перед капотом звонит по спутниковому телефону.

Приспускаю окно, впуская промозглый сырой ветер. Закутываюсь в куртку, она теплая и пахнет Яном.

— Получишь Северного после того, как мои люди заберут его! — он говорит резко, не с боссом, с шестеркой. С кем-то, кто тоже привез Германа для обмена.

Что-то идет не по плану… Затем связывается со своими — координирует обмен, как сделку проводит дистанционно.

Минут через пятнадцать садится в машину. Обмен завершен.

— Вперед! — велит охраннику за рулем.

Машины стартуют от обочины. Окольными путями мы гоним в город.

— Как Герман?

Ян мрачный и злой, как туча.

— Плохо. Везут в госпиталь.

— Что с ним?

Ян отшвыривает телефон.

— Нам вернули практически труп! Он был без сознания, раненый! Сердце не выдерживало, повезет, если довезут до цивилизации!

— Мне жаль, — бормочу я.

Ян закрывает лицо ладонями.

Раньше я не видела, чтобы он так переживал. За Злату — точно нет. Может, за меня, когда Роман похитил? Вероятно, мы с Германом оказались единственными близкими ему людьми, надо же, какая ирония.

— Формально обмен состоялся. Северного пришлось отдать. Германа живым держали до самого обмена и перед этим ударили ножом! Мне вернули почти труп, ненавижу эту сволочь! Ненавижу!

Он орет почти так же, как я когда-то орала на него.

Но я подозревала, что так закончится. Напоследок Яну сделают подлость. Бесится, потому что ничего не может сделать. Они знали, что Ян пойдет на обмен в любом случае, даже если Герман умрет в процессе.

— Может, все обойдется, — говорю я. — Вертолет хорошо оборудован, его могут спасти.

— Я даже не знаю, что он рассказал на допросах. На нем были следы пыток.

Вздыхаю.

Что я еще могу сделать?

— Будем исходить из того, — решает Ян. — Что Герман рассказал все, что ему известно. Меняем все, всю систему безопасности…

У него осунувшееся лицо: задача не из простых.

Герман ничего не знал о том, что моего сына Ян велел спрятать. Не знал, кто это был и куда его увезли.

Ребенок в безопасности.

С остальным Ян справится.

К городу подъезжаем после полудня. Небольшой, не узнаю его: мы здесь случайные гости. Наши машины въезжают на территорию аэропорта друг за другом и двигаются по летному полю до неожиданно неплохого джета, который в маленьком аэропорту смотрится, как дорогой арабский скакун на сельских соревнованиях.

В окружении охраны поднимаемся по трапу с Яном.

Самолет частный, похож на тот, на котором мы летели с Северным.

— Костюм привезли? — бросает Ян стюардессе.

— Да, господин Горский!

Она притаскивает костюм на плечиках в чехле.

— Приведи себя в порядок перед взлетом, — просит он. — Летим в столицу.

О, боже… Он серьезно?

Ян удаляется в туалет, а возвращается с иголочки. Костюм, свежая сорочка, запах парфюма… Даже выбрит чисто и волосы уложены. Если бы не повязка на руке, никто бы не сказал, что последние сутки он провел в лесу, мучаясь от боли. Даже выражение лица становится таким же отстраненным и холодным.

— Да ну ты гонишь, — бормочу я, когда стюардесса притаскивает одежду в чехле мне.

Душа нет, зато раковина и влажные салфетки к моим услугам. Я бы и голову успела вымыть, но скоро взлетаем. Заплетаю волосы в косу. В чехле оказывается деловое платье, в пакетике смена белья. Освежаюсь в туалете и надеваю обновки, срезав бирки.

Сажусь напротив Горского.

Осталось немного и буду в столице. Даже не верится после всего, что со мной произошло. Как будто целая жизнь в лесу прошла. Смотрю на забинтованную руку Яна и не могу отвести взгляд от места, где был палец. С безразличным видом бывший смакует коньяк.

— Извини, можно вопрос? Твой палец нашли?

Вспоминаю, как лезвием он отшвыривает отрубленную плоть и начинает мутить. Но я должна спросить.

— Нет. Документов на фирму и пальца у Северного не было.

— Они добились своего. Что теперь, Ян? Что будем делать?

Вопрос — крик души.

Я через столько прошла за уикэнд, он потерял фирму и палец, а мы ни на йоту не приблизились к разгадкам. Только хуже стало.

Но Горский не выглядит расстроенным.

— Мы практически побили карты друг друга. У них был Герман, что-то могли выбить. Пока он не пришел в сознание, я не знаю, что. Но у нас был Северный. И я сохранил документы фирмы Корнилова, архивы, всю информацию, что удалось найти. Северному подсадили маячок, о котором он не знает. Я вычислю его, Вера.

— А отпечаток? Ты не боишься?

— Я три года не использую отпечатки для доступа, — он подзывает стюардессу. — Налейте моей спутнице коньяка. Тебе нужно расслабиться, Олененок.

Со скованной улыбкой принимаю бокал и залпом осушаю.

Стало ли мне легче?

Нет.

Но я сумела отвлечься перед взлетом на обжигающее ощущение в желудке.

Мы прилетаем к вечеру.

Пока одно, другое уже семь — после прерывистого сна в машине и самолете мне так хреново, что я ничего не соображаю, а коньяк меня добил.

Ян выходит из самолета как ни в чем не бывало. Раненую руку прячет в кармане брюк. Нас встречает штатный водитель. Скорее всего, кроме тех, кто был с нами, никто не знает, где он был и что делал. Никто не заметит, что что-то не так. Соврет, что с бывшей женой кувыркался где-нибудь на островах.

— Едем ко мне, — заявляет он, сажая меня в машину.

Сначала хочу возразить, а потом думаю: и куда мне? На съемную квартиру, откуда похитят? В гостиницу? Сейчас самое безопасное для меня место в городе — дом-тюрьма, откуда не выйти, пока Горский не разрешит.

Я не была здесь так долго и оставила такие плохие воспоминания, что уже в холле они обрушивается, как лавина. Не думала, что вернусь… Помню черное отчаяние, которое носила вместе с ребенком… Эти чувства дом впитал.

Ян, не обращая внимания, как дико озираюсь в холле, идет к лестнице на второй этаж.

— Будь как дома, — бросает, на ходу расстегивая пиджак, он всегда был черствым.

Поднимаюсь следом.

Кажется, научилась по спине читать: он устал. Я тоже. Опасность миновала. Просыпаются простые человеческие желания: поесть, принять душ, выспаться.

— У тебя найдется халат?

— Понятия не имею.

— А где горничная?

— Я уволил прислугу после похищения Златы. Лишние глаза и уши ни к чему.

— Только не говори, что сам меняешь простыни и готовишь завтрак, — пытаюсь сострить, но не получается, слишком устала. — Хотя бы, где искать одежду, можешь показать направление?

— Можешь взять мои вещи.

— Где гардеробная?

— Там же, где была.

Мы жили в разных спальнях, но вспоминать о том времени не хочется. От меня он съехал на другой этаж. Иду за Яном, к счастью, в спальню он и направляется. К интерьеру руку приложила Злата: пыталась стереть мрачные черты остановки. Но они остались — в высоких окнах за тяжелыми шторами и в темных стенах.