— Что? — замечаю, что Ян остановил запись и что-то рассматривает. — Заметил что-то?

Он молча отматывает назад.

На экране появляется лицо Германа в крови. Но показывает бывший на зажатый нож.

— Ничего не замечаешь?

— Нет. На что смотреть?

Ян включает запись.

Внимательно наблюдаю за движением вооруженной руки.

— Не понимаю, что тебя привлекло?

— У него, похоже протез, — сухо сообщает Ян и откидывается на спинку стула. — Как ты считаешь?

— Протез?

Рука в перчатке. Сначала я думала, он не хотел марать рук, поэтому надел.

— Посмотри, как держит нож. Указательный и средний палец работают как бы вместе. Но сгибаются не так, как остальные.

— Ты прав…

Рука правая.

Бросаю взгляд на руку Яна, не сдержавшись.

— У него нет пальцев, — бормочу в шоке. — Если это босс… Он прилетел лично, Ян. Чтобы пытать Германа. Он требовал отрезать палец тебе. Ты хочешь сказать, это совпадение?

У меня такой серьезный вид, что Ян ставит видео на паузу.

— Ты за дуру меня держишь? — шепчу я. — Да?

— Я знаю столько же, сколько и ты. Я никогда с ним не встречался! Прекрати на меня так смотреть! Согласен, совпадением это быть не может, но я не знаю, кто он.

Ян резко встает, и отходит от стола.

Несколько секунд думает, потирая подбородок.

— Туманов! Подойди, — к Яну подходит мужчина лет тридцати, заменяющий Германа. — Установи круг лиц с доходом моего уровня с протезированными пальцами — указательным и средним на правой руке. Место жительства, рождения не имеют значения. Как можно быстрее. И подайте машину…

Туманов уходит.

Взволнованно встаю и подхожу к Яну. О, боже… Это ведь гениально и просто — такая особая примета, которую толком не спрячешь. У Яна есть возможности найти такого человека. И каковы шанс, что сверхбогатых мужчин с протезами окажется несколько?

Ноль.

Кладу руку на спину, и мы с бывшим переглядываемся.

— Мы скоро все узнаем, — хрипло обещает он.

— Я еду к Герману. Он может что-то вспомнить.

— Можно с тобой?

Ян пожимает плечами, мол, пожалуйста. Вряд ли я там нужна, это моя дань уважения человеку, который дал шанс мне спастись. Лишь бы рассказал что-то полезное.

Ян нервничает, хотя перед встречей говорил с лечащим врачом.

Германа перевезли в частную клинику закрытого типа. На больничной койке он почти сливается с простыней. Похож на каменное изваяние: такой же невозмутимый на пороге смерти, как всегда.

— Герман! — Ян наклоняется, пытаясь добиться реакции и кидает врачу, когда ее не следует. — Он точно в сознании?

Присматриваюсь к закрытым глазам с морщинками в уголках. Лицо расслабленное, но между бровями все равно вертикальная черта.

Что ему снится? Последний бой? Или темнота, в которой ничего нет?

Для меня самым страшным моментом стала не та картина, где я ползла и рыдала, а он остался отражать нападение. А то, чего я не увидела. Когда Герман перед самым обменом получил смертельный удар в живот.

Вот это настоящая подлость, лишать надежды и так измученного человека.

Это не просто подлость.

Это месть. Теперь уверена.

Герман слегка приоткрывает глаза.

— Ты как? — Ян кидается к нему, как голодная гиена. — Можешь говорить?

— Да…

У него хриплый, тихий голос, который с трудом можно узнать.

— Тебя пытал человек с протезом пальца?

— Да.

— Ты его узнал? — вмешиваюсь я.

— Нет…

— Что ты им сказал, Герман? Что они выбили?

Перед ответом Герман собирается с силами. Повезло, что его быстро вытащили — меньше, чем за сутки. Иначе бы замучили.

— Ничего, Ян…

Бывший выпрямляется, недоверчиво глядя на него.

— Ты лжешь.

— Нет… Нет, Ян…

Он пытается что-то добавить.

— Мне кажется, тебе не стоит давить, — беру Горского за локоть.

— Это ложь! — орет Ян, резко отдергивая руку. — Ты не мог молчать почти сутки под пытками! Просто скажи, что они знают, Герман!

Он наклоняется снова, хватая за плечи, встряхивает, но больше Герман ничего сказать не может. Глаза закатываются, он хрипит. В палату вламывается врач, Яна оттесняют в сторону.

— Этого не может быть, — повторяет он с таким видом, словно его предали.

— Почему ты ему не веришь? Ты же видел, на видео он молчал.

— В том и дело, Вера, что я видел! Пятнадцать минут из почти двадцати четырех часов! Думаешь, он молчал под пытками сутки? Северного раскололи за несколько часов!

— Не злись, ладно? — примиряюще выставляю руки перед собой, что-то он разошелся, а мы в больничном коридоре, между прочим. — Может, у него ничего и не спрашивали, не думал об этом?

— О чем ты? — он останавливается, сунув поврежденную руку в карман брюк.

— Ну они же понимали, что ты усилишь охрану и закроешь все слабые места, что бы не сказал Герман. На видео его пытали бесцельно, — плету на ходу, чтобы он успокоился. — В конце концов, ради того, чтобы ты утратил к нему доверие.

— Не лезь, ладно?

— Давай подождем, пока ему станет лучше. Он едва живой, Ян. Поговоришь с ним через пару дней.

— У меня нет! Этих! Дней!

Он направляется к выходу, а я кидаю еще один взгляд в палату. Германа почти не видно за спинами персонала.

И чего я кинулась его защищать перед Яном? Прикрыла, как он меня на поляне. Надеюсь, скажет спасибо, когда отойдет.

В машине Ян успокаивается.

— Не выгораживай моих подчиненных при всех, — бросает он, заводя машину. — Ты опускаешь мой авторитет.

— Извини, — я не согласна, но у меня язык не отсохнет, а он утихнет.

Возвращаемся в гнетущей тишине. На кольце становимся в глухую пробку. Ян не так часто ездит за рулем сам, неудачно выбрал маршрут.

— Почему ты убежала из душа?

Нашел время поговорить…

Отворачиваюсь, избегая пронзительного взгляда. У него такие холодные изучающие глаза, словно я насекомое, случайно залетевшее в машину.

— Я сделал что-то не так? Не молчи. Откуда мне знать, в чем дело, если ты не говоришь?

— Просто… — сглатываю с болью в горле.

Что я должна сделать, чтобы он отстал?

Ненавижу разговоры по душам с Горским. Может быть, для других семей откровенность норма, но для нас это долгие выматывающие допросы, как после свадьбы. Всю душу вынет, препарирует и рассмотрит под микроскопом.

Только любовь скальпель не терпит.

— Извини, я… — неосознанно берусь за ручку двери, и Ян это замечает.

— Ты сейчас хотела выйти?! Почему ты постоянно бежишь от меня, Вера?!

— Слушай, Ян, — измученно смотрю ему в глаза. — Ты ведь разумный человек, мы с тобой договорились… Я помогаю, но между нами ничего не будет. Я не хочу.

— Ты серьезно, Вера?

Он резко трогает, рискуя влететь в зад «кэмри».

— Ян, машина!

— Плевать на машину! — орет он. — Я отрезал ради тебя палец, опозорился, я спас тебя! Для тебя это просто дело?!

Закрываю глаза.

Только разборок не хватало. Нет, Ян, не только дело, чувств к тебе у меня целое море и не все хорошие, знаешь ли. А из душа ушла, потому что боюсь тебя! И неужели ты всю жизнь будешь напоминать про свой палец?!

Ни слова не сказала, сижу с застывшим лицом, но Ян понимает.

— Я больше не приду к тебе. Можешь не бояться!

Он быстро берет себя в руки. Привык держать лицо.

А я ощущаю себя выжатым лимоном — ненавижу разговоры о личном. Правды все равно не скажу, а без нее нет смысла продолжать — мы ни к чему не придем. Раздавить чувства к Горскому каблуком, как мерзкое насекомое — лучшее, что можно для себя сделать.

Дома Ян поднимается в кабинет, не заглянув в гостиную.

Иду в комнату для гостей. Развешиваю одежду в шкафу. Мне нужна передышка от Горского… Он обиделся на отказ, я ведь сначала отвечала на поцелуи, и он почувствовал, что тянусь к нему. Думал, откроюсь. Отдамся, как в первый раз. Но больше он не сводит с ума одним прикосновением.