Ничего не сделала, настолько была ошеломлена.

Не поцелуй, а исповедь.

Он бы словами сказал меньше.

Он берет меня за подбородок, с вызовом глядя в глаза.

— Ян! — зовут его из подвала.

Ни слова не говоря, Горский смотрит в глаза еще раз и уходит. Я кутаюсь в ветровку, приходя в себя на прохладном ветру. Мне бы в собственных эмоциях разобраться. Но хотя бы дрожь и шок после неудачного покушения прошли. Клин клином вышибает.

Смотрю вслед Яну, а затем бреду к машинам. До утра немного времени подремать.

Но не могу уснуть. Ворочаюсь под ветровкой, от которой пахнет Яном, и думаю о нем.

Вспоминаю вкус губ. Чувства и страсть в поцелуе.

Меня грызет тоска.

Самой от этого тошно, но наваливается такая тоска по прошлому, что на сердце камень. В поцелуе было то, что мы потеряли после свадьбы. Навсегда. В тот миг не вернуться и заново жизнь не прожить. И так паршиво, когда что-то тебе напоминает об этом.

Если бы он сказал что-то… Или я бы ответила, либо влепила пощечину — ну, хоть как-то отреагировала, тогда бы поцелуй так сильно меня не зацепил…

Ненадолго удается заснуть, а будит меня запах дыма — ароматный и приятный. Пахнет шашлыком. Над соснами светлеет — скоро рассвет.

Выбираюсь из машины.

Тихонько иду к костру. Там несколько мужчин, Ян, кажется, тоже.

— Начинаем через час. Я поговорю с Северным в последний раз и уезжаю с женой в столицу…

Обо мне говорят.

Сбавляю шаг.

— Переговоры проведу в самолете, если понадобится. Заберите Германа, проследите, чтобы все хорошо прошло. Санитарный вертолет на всякий случай. Если ранен, везите в ближайший крупный госпиталь…

— Шеф…

Ян оборачивается.

— А ты… Как спалось?

Пожимаю плечами и сажусь у костра на бревнышко. Охрана сваливает.

«А ты» после поцелуя звучит странно.

Может, мне это привиделось?

Ян берет на нож кусок жареного мяса с лопуха и предлагает мне.

— Оленина. Ребята пожарили. По дороге сбили.

Сморщиваю нос.

Во-первых, это напоминает трапезу садистов в охотничьем домике, которые сожрали косулю. Во-вторых, максимально неаппетитно выглядит.

— Мне лучше сэндвич.

Но Ян пробует с удовольствием и облизывает пальцы.

— Вкус молодости, — бросает он. — Точно не хочешь?

— Нет, спасибо… Ты раньше охотился?

— Когда в молодости работал на приисках, бывало, сбивали оленей и кидали в кузов. Свежая дичь.

Точно дичь.

Вспоминаю, наше знакомство. Теперь понимаю, откуда его «Олененок»… Застыла в свете фар, я много таких сбивал… Эх, Ян. Оказывается, мне еще повезло, когда он отнес меня в машину, а не кинул в кузов на шашлык.

— Ты работал на приисках?

Ян вдруг замыкается.

Забылся и много выболтал, увлекшись жареным мясом. Он откусывает и кивает. Молча и мрачно.

— А как ты… После приисков и сбитых оленей, как ты смог подняться до таких высот?

Раньше я об этом не задумывалась.

Не думала, откуда его деньги. Наследство или удачно вложенные средства, но это не так просто — настолько вырасти. У него не просто успешный бизнес. Его служба безопасности похожа на армию и денег, как у олигарха. Он и есть олигарх.

Финансовая элита страны, как в свое время называла его Илона.

— А ты как думаешь? — кидает он, вытирая руки после жирного мяса белоснежной салфеткой. — Честно настоящих денег не заработаешь, Вера. Капитал не белыми манжетами добывается.

Я всегда подозревала, что его путь был не совсем честным. Не явно криминальным, но и не гладким. Теперь он это подтвердил.

— Может из-за этого и претензии? — хмыкаю я. — Испачкал кому-то манжеты?

Он зло молчит.

— Твою сестру благополучно забрали. Их везут в столицу. Поживут в конспиративном жилье, пока все не закончится.

— Спасибо, — горло перехватывает и благодарность я с трудом выдыхаю.

— Сможешь навестить, когда вернемся.

Эта новость прибивает к земле.

Я хочу увидеть сына… Но боюсь. Боюсь, что Таня случайно нас выдаст, хотя за все время она ни разу не назвала Марка моим. Наоборот, всегда подчеркивала, что это ее сыночек. Словно отбивала заранее все мои претензии на него, чтобы не делиться.

Вряд ли она обрадуется моему появлению. И будет больно и трудно играть перед Яном, увидев ребенка — моего ребенка, кто бы что не говорил!

Они по моей реакции могут догадаться, что что-то не так.

Меня могут выследить…

Много причин…

А если честно, мне будет очень больно видеть моего малыша, который даже мамой называет другую. Не меня. И не назовет Яна отцом.

— Ты как будто не рада? — замечает он.

— Да нет, просто… Я за сестру беспокоюсь, но мы с ней не очень ладили.

— А по тебе и не скажешь, — замечает он с сарказмом, — за пистолет даже схватилась.

Вздыхаю и смотрю в сторону.

— Ты поедешь к ней со мной? — интересуюсь я.

Не верю, что Ян настолько непроницательный, что не догадается ни о чем, когда увидит Марка. Мне кажется, они похожи. Если он увидит ребенка… он все поймет.

— Что там делать? Это твоя сестра. Мне есть, чем заняться.

Ну да.

Кому нужна какая-то непонятная баба с неизвестным ребенком.

У Горского полно своих дел.

А я еще переживала… Боюсь, он не заметит, даже если рожу от него еще раз… Незаметно выдыхаю и все-таки беру кусочек оленины отвлечься. Есть ее практически невозможно: жесткая, соленая и наперченная.

— Ты думаешь, Герман ранен? — пытаюсь сменить тему.

— Уверен.

— Знаешь… — вместо оленины беру хлеб. — Я думаю, он будет тебе благодарен за то, что ты пытаешься его спасти. Многие бы не стали. Он простой телохранитель.

— Нет, Вера. Он не простой телохранитель. Это приближенное ко мне лицо, который был со мной много лет. Доказал преданность делом. Я не бросаю тех, кто мне верен.

Когда я появилась в жизни Горского, Герман уже был. Другие менялись, лиц некоторых из ближайшей охраны в офисе или в доме я даже не запоминала. Герман действительно среди них выделялся.

— Он давно на тебя работает?

Ян смотрит на часы.

Проверяет много ли осталось от часа на болтовню.

— Восемнадцать лет.

Почти как брак, усмехаюсь я.

— Подожди, а восемнадцать лет назад ты уже был богат и нуждался в охране? Сколько тебе было?

Ян с интересом наблюдает, как я хмурюсь, подсчитывая.

— Ты не слишком был молод для такой охраны?

— Я работал на приисках. Перепродавал золото, Вера… Это была опасная работа. Германа я выкупил из плена, вылечил и взял в охрану, чтобы он меня защищал от тех, кто считал это золото своим. Ты спрашивала, как я поднялся. Вот так. С золотого дна.

— Ты брал золото нелегально? Ты серьезно?

Просто я никогда в нем этого не замечала.

— Похоже на шутку? Герман много раз доказывал, что ему можно верить тогда, когда никому нельзя. Ты хоть представляешь, сколько людей полегло в этом бизнесе?

Ян замолкает, глядя в огонь.

Ему одновременно не хочется говорить о прошлом, но все равно лицо светлеет — хорошее там тоже было.

Путь приятно вспомнить, когда он закончился победой.

Ян встает, бросив остаток мяса в костер.

— Нам пора. Хочешь еще раз взглянуть на Романа?

— Зачем?

— Просто так. Хочу предложить ему шанс.

Все еще не верит мне?

Но после того, как из моей руки выбили пистолет, лучше их не оставлять без присмотра. Иллюзия контроля. Если повезет, успею заткнуть ему рот, вдруг Роман решит поделиться информацией о Марке.

Он сидит в том же положении. Связанный и избитый, с обреченным видом. Обмен для него — не спасение, а продолжение пыток. Смерть.

— У тебя последний шанс, — Ян смотрит на часы. — Дай информацию о своем хозяине, получишь… все, что хочешь.

— Тебе нечего предложить, Горский, — Роман опускает глаза. — Ты все равно меня обменяешь.

Неужели сотрудничество с Яном хуже того, что будет после обмена? Не хочет говорить или ничего не знает? Как можно на кого-то работать годами, получить от него управление секретным отделом, бизнес, и не быть в курсе, от кого?! Парадокс: он в наших руках, а мы все равно не знаем о нем больше, чем Роман сказал сам. Даже силой не выбили.