— Зачем? — не понимаю я.

— Не знаю, — Ян озадаченно пожимает плечами. — Что-то изменилось.

— Ты говорил, его убьют. Сутки он подписывал документы и проходил через допрос. Теперь… — показываю ладонью на экран. — Может, они везут труп?

— Если бы пришили, закопали бы там же. Нет. Они к чему-то пришли и теперь его увозят. Надеюсь, мы поймет направление, прежде чем потеряем сигнал.

Ян сидит, откинувшись на спинку стула в самоуверенной позе.

— Думаешь, — облизываю губы. — Его везут сюда? В столицу?

— Это мы выясняем, Вера. Принеси кофе.

Слегка приподнимаю брови. Даже когда была менеджером по гостеприимству, Ян не гонял меня за кофе. Его носила новая секретарь или Илона.

Но спорить нет смысла. Какой кофе любит Ян: черный, похожий на смолу, помню. Остальным сделаю по чашке американо.

Пока готовится кофе, беру со стола телефон кого-то из охраны. В Северном слишком много загадок. Даже фамилия чужая.

Рассказал он о Марке или нет? Нужно было пристрелить его. Меньше было бы проблем.

Кирсанов…

Поиск в интернете ничего не дает. Несколько заметок об успешном покушении. Столичный бизнесмен стал жертвой киллера, мотив — коммерческая деятельность. Даже фото нет. Заказчик и исполнитель не найдены. Сколько было таких историй… Только у судьбы Северного другой финал. Но есть деталь, которая многое объясняет: у Константина Кирсанова была трехлетняя дочь.

О, боже…

— Что стало с девочкой? — после того, как разношу кофе, кладу перед Яном телефон с открытой статьей. — У Северного была дочь, значит и семья? Что с ними стало, ты выяснил?

— Зачем тебе это? — Ян окидывает меня взглядом.

— Тебе самому не интересно? Он ничего не сказал о себе.

— Ты не поняла, Вера. Зачем это — тебе? Ты какая-то взволнованная.

— Потому что замешан ребенок. Ей было всего три. Так значит, для себя ты все знаешь? Кирсанов вообще — он?

Мы снова играем в гляделки, как пара змей. Я не могу сказать правду, но и его неполная честность ранит.

Мы лжем друг другу. Черт.

— У Северного явные следы пластики, но это точно один и тот же человек. ДНК не врет. Что стало с его дочерью неизвестно.

— В смысле?

— Ее не нашли. Либо спрятал, либо…

Ян не договорил.

Теперь понимаю, почему Северный не использовал Марка против меня: он был в моей шкуре. Он меня понимал лучше, чем любой из них! И куда же ты вляпался, загадочный бизнесмен Кирсанов, что тебе пришлось пройти этот странный путь?..

— Господин Горский, на ваш электронный адрес поступило письмо с вложением. Это видео… с Германом. От анонима.

— Что? — Ян прищуривается.

У нового начбеза лицо, как с плаката похоронного бюро.

— Хотите увидеть?

— Включайте! Быстрее!

На экране открывается видео.

Ему не пришлют ничего просто так. Что там, очередная мерзость? Запись идет: появляется Герман, раздетый до пояса. Наручниками он пристегнут к «кенгурятнику» внедорожника. Я знаю, что все закончится хорошо, но все равно жутко. Смотрю на длительность: пятнадцать минут.

Целых пятнадцать?

Со мной таких длинных не было.

Когда в кадре появляется человек в маске с ножом, я понимаю, про что это.

— Я не хочу смотреть, — отворачиваюсь. — Это видео с пытками! Ты Германа давно выменял. Это прислали просто покуражиться, чтобы ты увидел, что там было!

— И что? — усмехается он. — Там может быть что-то важное, что поможет, я должен посмотреть. Ты тоже, ты была там, может, кого-то узнаешь.

Смотрю в холодные глаза и понимаю, что он прав. Придется увидеть эти пятнадцать минут кошмара. Как страшный фильм, который смотришь через силу, чтобы узнать финал.

Богдан.

Наверное, там будет Богдан.

— Хорошо.

— Ребята, оставьте нас, — говорит он охране. — Минут на… двадцать.

Они молча выходят. С болезненно бьющимся сердцем жду, пока Ян включит запись. Интересно, что он попросил охрану уйти — мало ли, что там будет, защищает репутацию телохранителя. Не все хотят, чтобы подчиненные видели, как ты орешь и корчишься от боли. Ян это учел.

И я тоже увижу.

Ну что ж, мы свои люди. Герман видел меня во всех видах — и я его тоже увижу.

Справедливо.

Сначала ничего ужасного не происходит. Герман смотрит на мучителей снизу вверх. Он даже почти не избит. Только потрепан в драке.

— Садись, — Ян хлопает по подлокотнику стула.

Присаживаюсь, нависая над Яном. На особо жестоких моментах буду прятать лицо на его плече. Германа окружают трое, но нож у одного. Скорее всего, с ним будет, как со мной: на камеру заставят слить информацию на Яна. Предать его.

Ян безразлично смотрит в экран.

Глоток кофе.

Видео со мной он в первый раз не так спокойно смотрел.

Человек с ножом наклоняется, лезвие касается щеки. Герман отворачивается от камеры, но с другой стороны тоже снимают. Играют с ним недолго. Острием ведут по коже, выбирая место.

Снимают крупно, видно, как бьется пульс на шее — горячо и часто. Как напрягаются челюсти. Стараюсь сосредоточиться на других деталях. Не смотреть, как с него сдирают кожу. Сначала Герман не орет, шипит от боли. Но лучше бы орал — это страшно слышать. Словно смотришь паршивый фильм ужасов, только все по-настоящему. Никакой бутафорской крови. У него ничего не спрашивают. Может потом спросят, за кадром, но пока пытают, не выбивая информацию. Ради процесса.

Вопли оглушают. Крови слишком много.

Отворачиваюсь, щекой прижимаясь к плечу Яна. Он не возражает, что как ребенок, я прячусь от жестокого мира. Нужно заставить себя взглянуть на экран. Иначе могу пропустить что-то. А этих уродов нужно найти и наказать.

Это помогает собраться с духом.

Я не для красоты здесь сижу. Пытаюсь сосредоточиться на экране, игнорируя все красного цвета. Только дело.

С этого ракурса видно лишь человека с ножом и ноги остальных.

— Кажется, я его знаю, — прикасаюсь к экрану, чтобы поставить на паузу. — Видишь мужчину, который стоит за Германом почти неподвижно. Штаны камуфляжные и ботинки… Мне кажется, это Богдан. Тот самый, про которого говорил Северный.

— Ты это по штанам поняла?

— И по манере стоять. По обуви. Я там три дня торчала, Ян, — и бегала от этого Богдана, насмотрелась на него. — Но он как будто не участвует, это странно…

— Почему странно?

— Он садист, — смотрю Яну в глаза, только умоляю, не спрашивай, как я это узнала.

— Откуда знаешь?

Вздыхаю.

— Пока я там была, он… Описывал, как разные вещи делал с людьми… И что сделает со мной, — с досадой сжимаю губы. — Он бы обязательно поучаствовал, чтобы наказать его, поверь. Герман помог мне сбежать… Богдан за мной охотился. Не знаю, почему пытает другой, а не он. Это странно.

— Потому что тот, кто пытает — главнее Богдана, других вариантов нет. Хорошее замечание, молодец, Вера. Досмотри до конца.

Перевожу взгляд на экран.

Он — главный?..

Главнее Богдана мог быть только их общий босс. Неужели мы видим своего врага?

— Он тебя ненавидит, — шепчу я. — Это что-то личное. Ты можешь сколько угодно отрицать, но этот человек ненавидит тебя настолько, что готов пытать твоего телохранителя или меня, чтобы причинить тебе боль. Он из твоего прошлого.

— Не слишком долго выжидал? — рычит Ян.

— Он знает, что Герман — не просто телохранитель, даже доверенный. А особый для тебя человек, твоя правая рука. Попытка убийства перед обменом доказывает это.

Ян включает запись на повтор.

— Я мог что-то упустить.

Не хочу снова слушать вопли. Но с видом, словно у меня болят зубы, смотрю в экран. Он прав, нельзя упускать шанс отомстить из-за слабости. Я ему теперь обязана. Если бы Герман не оказался прикованным наручниками к машине, там была бы я.

И еще Марк…

Вспоминаю полные любопытства глазки — такие же, как у Яна. Его живой интерес ко мне и… Ощущение уюта и любви, без которых холодно и одиноко. Я должна забрать сына и уехать, спасти нашу маленькую семью. А для этого нужно скорее вычислить врага. Горский обещал хорошие деньги и новую жизнь…