— Не ври! Ничего у тебя после клиники не жгло. Я с врачами говорила. Ты просто тряпка, слабак без воли, которого поработил этиловый спирт, и который даже НЕ ПЫТАЕТСЯ вернуть себе человеческое лицо.

— Ты… ты… я тебя… ты бы попробовала…

Он схватился за сердце и упал.

Настя сидела в больнице у постели окутанного трубками и проводами отца.

— Инфаркт это, деточка. Да еще и осложненный алкогольной интоксикацией. Нельзя ему пить, а то долго не протянет. В этот разом чудом спасли.

Анастасия Николаевна слушала говорливую медсестру, разрешившую ей минуту посидеть у отца в отделении реанимации, и думала, что в пустую квартиру вернуться не сможет. Спустя час, уже ночью, она стояла на пороге квартиры Наташи Кузьминой.

Наташа была Настиной подругой со студенческих времен. На первом курсе еще в очереди у дверей приемной комиссии познакомились. Обе окончили педагогический институт, факультет начального образования. Только Наташа после института менеджером в крупный универсам устроилась, а Настя, отвергнув возможность хорошо зарабатывать, пошла работать по призванию.

— Понимаешь, я осознаю, что мои слова спровоцировали этот приступ, а вины за собой не ощущаю, — говорила Настя, грея руки о кружку чая на кухне Кузьминых.

— Да какой вины, Настя, помилуй боже! Дядя Коля сам виноват. Только из клиники вернулся — и на тебе. И без твоих слов этот инфаркт не заставил бы себя ждать. Стукануло бы его завтра утром, пока ты на работе, и точно уже помер бы к твоему возвращению.

— Я и не очень-то планировала возвращаться. Хотела комнату снимать.

— И то верно! Сколько ж тебе с ним мучиться, так и жизнь твоя пролетит. Ты такой веселой была раньше, на весь курс — главная заводила. Помнишь, как в КВН играли? Ты ж три года бессменным капитаном была. Всю команду за собой тянула. Варианты комнат-то уже смотрела?

— Нет, только сегодня решила съехать. Завтра суббота — планировала потратить выходной на поиск подходящей жилплощади. А теперь и не знаю… За ним уход нужен будет.

— Социальная служба помощницу пришлет. А тебе свою судьбу устраивать надо.

— Наташа, он мой отец. И он болен. У него просто не хватает силы воли. И мы ведь действительно не можем его трудности до конца понять — ведь сами никогда не были зависимыми.

— Вот только не надо его слова повторять. Слушать тошно. У тебя, значит, есть сила воли каждое утро в 05:30 вставать, на пробежку выходить и к 08:00 на работу свеженькой являться, а у него силы воли нет. Воспитывать ее надо — силу воли-то, сама по себе она с неба не падает. Да я уверена, случись с тобой такая напасть, ты бы не то что с алкогольной — с наркотической зависимостью справиться бы смогла.

— Это вряд ли. И это просто слова.

— Вовсе не слова. А делом этим у нас новые жильцы с первого этажа, кажется, занимаются.

— В смысле?

— В смысле, наркотой торгуют!

— Ты что? Так сообщить надо куда следует.

— Ну уверенности пока нет. Но как только — сразу сообщим.

Подруги проговорили до самого утра. Зимний рассвет пришел поздно, в пелене туч и снега, и Настя отправилась домой. Спускаясь в лифте на первый этаж, она услышала громкие возмущенные голоса:

— Ну дай одну! Только одну! Я заплачу, ты ж меня знаешь!

— Слушай, Кудрявый, я тебе уже говорил: сперва деньги, потом кайф. В долг не даю, понял? Деньги неси.

Захлопнулась дверь. Лифт стал медленно открываться. На этот дребезжащий звук обернулся молодой, ужасно худой парень с совершенно безумными глазами. Его взгляд замер на Настиной сумочке: «Деньги!». Она отшатнулась назад в лифт и прикрыла лицо. Сверкнуло лезвие ножа.

— Светлая душа. Опять насильственная смерть. Так рано.

— Темный все сильнее становится в этом мире. Он уже может уводить за грань тех, кому суждена была долгая жизнь.

Это про меня? Мне была суждена долгая жизнь? БЫЛА? Но как же так… Я хочу жить! Что происходит?

— Ты умерла в своем мире. Когда-нибудь ты возродишься снова. А сейчас твоя память угаснет…

НЕТ! Не хочу! Ведь должна была еще жить, по вашим же словам! Почему какой-то Темный меняет, как хочет, мою судьбу? Где справедливость, высшие силы, я вас спрашиваю? Верните мне жизнь!

— Это невозможно. В своем мире ты уже умерла.

Готова жить в чужом мире! Кто в другой мир? Я! В новое тело? Я! Жить в песчаном карьере? Я! Кажется, это истерика.

— Мы поняли тебя. Чтобы тебе иметь возможность возродиться в другом мире, мы должны отпустить тебя из этого. Но мы не можем обещать тебе другого мира. Если ни один из них не притянет тебя, ты исчезнешь навсегда.

А какие критерии отбора? В какой мир есть шанс попасть?

— В подобный твоему — шансов нет. Скорее — в один из умирающих миров, ты достаточно светлая, чтоб дать толчок к его возрождению. Он примет тебя, а ты поможешь ему — в этом будет высшая справедливость.

Если критерий отбора — высшая справедливость, то грех не согласиться.

— Ты приняла решение добровольно.

Сознание залил золотой дождь. Настю кружило в нем и словно несло по длинному туннелю. Сквозь золотистую пелену со всех сторон были видны вспыхивающие и гаснущие радужные пятна. Одно пятно застыло, стало приближаться и расти, расти, расти…

Настя очнулась от того, что ее больно хлестали по щекам. При попытке что-то возмущенно сказать из горла хлынула вода. Она зашлась кашлем, стараясь втянуть в горящие огнем легкие так необходимый им воздух.

— Очнулась! В себя пришла, сердечная! Жить будет ваша доченька, Еолофей Баевич!

— Все равно ты, Пелька, конюха за лекарем пошли. Да не за простым. Пусть он к Авару Лютену скачет.

— Так поедет ли к нам Лютен, господин?

— А то! Моя дочь — невеста самого Северина Таиса.

Вокруг нового Настиного тела засуетились. Подняли, понесли, на мягкую поверхность в каком-то доме положили. Служанки сняли мокрое платье и запихнули бывшую Анастасию Николаевну в большую лохань с горячей водой. Только тут ее временно оставили в покое и позволили оглядеться. Вокруг нее были люди. Самые обычные женщины, видимо, служанки. Во всяком случае, ни клыков, ни необычных глаз, ни хвостов у них не наблюдалось. Настя порадовалась, что понимает местный язык. Он хоть и звучал несколько непривычно для ее слуха, но проблем с осознанием смысла речи не было. Она попробовала тихонько повторить несколько слов на местном диалекте, и у нее получилось.

— Вы что-то сказали, мисс? — повернулась к ней бойкая молодая служаночка.

— Нет. Что со мной случилось?

— Ой, а вы не помните?

Настя отрицательно покачала головой. Служанка присела на край ванны и заговорщицки прошептала:

— Ой, не стоит мне напоминать вам об этом, раз забыли, да другие-то молчать все равно не станут. Утопнуть вы хотели, сердечная наша. Батюшка теперь с вас до самой свадьбы глаз не спустит, следить будет. Уж больно много ему денег за вас род Таисов заплатил.

— И че треплешь! Тебе-то откуда знать? — тоже шепотом прошипела вторая служанка постарше.

— А вот знаю! Я когда в библиотеке прибиралась, потайная дверь из нее в кабинет хозяина приоткрыта была — он как раз монеты золотые пересчитывал после ухода лорда Марона Таиса — батюшки жениха вашего. И жуть много этих монет-то было!

— Я совсем ничего не помню! Помогите мне хоть что-то вспомнить, девушки, миленькие, пожалуйста! Век благодарить буду! — попытала счастья Настя. Больше знаешь — меньше вопросов и подозрений вызываешь.

Ее слова произвели несколько странное впечатление. Девушки виновато переглянулись, дружно вздохнули, одна даже слезинку смахнула.

— Да какой уж там век, — пробормотала та, что старше.

Молодая пихнула ее локтем, и говорившая замолчала. Ой, темна вода в этом омуте!

— Да что вам рассказать-то? Про жениха вашего ничего и не ведаем, не по нашему положению о таких важных господах ведать, — затараторила молоденькая.