– Почему ей разрешили уйти? – раздается крик. – Почему ей разрешили, а мне нет? Я хочу

уйти! Отпусти меня! Не трогай меня! Убери от меня свои руки, грязная сука!

Я узнаю этот голос. София. Но это не может быть правдой. София не может так грубо и

жестоко разговаривать...

– Я ненавижу ее, я ненавижу всех вас! Я чертовски ненавижу тебя! Отойди от меня! Оставь

меня в покое!

Все слова звучат так неправильно. Я тихонько всматриваюсь из-за угла в крохотную щель

окна, которое незащищено занавеской. Мне видно совсем немного: ноги Софии, колотящие по

кровати, пока медсестра пытается ее удержать. Вижу, как подходит Наоми со шприцом в руке.

София борется, ее кровать трясется, поскольку она сильнее бьет по ней ногами. А затем ее ноги

двигаются медленнее. Крик становится более тихим, хриплым, я едва слышу ее через стекло.

– Пожалуйста, – всхлипывает София. – Пожалуйста. Я хочу, чтобы Талли вернулась.

Пожалуйста, просто верните мне Талли.

Одна из медсестер направляется к двери. И я отступаю за угол. Сколько бы любопытство ни

сжигало меня изнутри, я не могу больше подслушивать, а то окажусь в дерьме поглубже, чем

смотритель слонов в цирке. Я поднимаюсь по лестнице, которая ведет в детское отделение, не

оглядываясь назад. Беспорядок, который устроила София, является идеальным прикрытием – у входа

даже нет охранника. Спальная комната заставлена кроватями; на каждом изголовье красуются

наклейки и разноцветные рисунки губкой. Игрушки и книги кучей лежат на полу, а мягко

попискивающие мониторы светятся в темноте.

Джеймс первым замечает, что я пришла. Он садится и тихонько шепчет:

– Айсис? Это ты?

– Да, – шепчу я. – Привет.

Он показывает на мою грудь, его лысая голова сияет в слабом свете от монитора.

– Что у тебя с грудью?

– У меня всегда были такие формы!

Джеймс закатывает глаза. Я смеюсь и сую ему стаканчик с желе. Он открывает упаковку и

выхлебывает его залпом. Я медленно подхожу к кровати Миры и аккуратно помещаю желе на ее лоб.

Она сонно открывает глаза и стонет:

– Айсисссссс. Холодно же.

– Тогда поторопись съесть его.

Они нетерпеливо набивают сахаром свои рты, а я прочищаю горло, пытаясь подобрать слова

для прощания.

– Слушайте, – произношу я. – Меня завтра выписывают.

– Ты уходишь? – фыркает Мира.

– Да. Мне стало лучше, – улыбаюсь я. – Прямо как вы и хотели.

– Я не хочу.

– Ты хочешь. Хочешь и не смей позволить мне поймать тебя на том, что это не так.

– Ты будешь навещать нас?

– Небо светло-голубого цвета? Конечно же, буду! – я даю ей щелбан. – Вместе с игрушками.

Я собираюсь принести несколько крутых, новых игрушек на твой день рождения и на день рождения

Джеймса, и на день рождения Мартина Лютера Кинга, и на мой день рождения, потому что, если

честно, эти потрепанные, маленькие, подержанные игрушки не соответствуют вашему титулу.

Мира ухмыляется. В коридоре зажигается свет, и я ныряю за ее кровать.

– Охранник! – восклицаю я. – Дерьмо! Хватаем грибы. Шиитаке9.

– Шиитаке, – повторяет Джеймс. Я даю ему подзатыльник.

– Эй! Это плохое слово.

– Но это гриб! Нет ничего плохого в грибах!

– Ты играл в Марио? В грибах все плохо.

– Он идет сюда, чтобы проверить, – шипит на меня Мира. Охранник так близко, что я слышу

бряцание его ключей.

9 Шиитаке – древесный съедобный гриб, который стал прообразам для злого, плотоядного гриба – гумба в игре

«Марио».

33

LOVE IN BOOKS|ЛЮБОВЬ В КНИГАХ

– Ладно, все успокоились. Не паникуем. Огосподичтояделаюсосвоейжизнью. Не паникуем!

– Мы не паникуем! – настаивают они вместе.

– Точно! Хорошо! – выдыхаю я через нос и бросаюсь к окну. Мне всегда было сложнее

спускаться вниз, чем залезать наверх, но это единственное место в комнате, где можно спрятаться;

каждый предмет мебели здесь предназначен для ребенка, поэтому очень маленький. Я открываю

окно и прыгаю, зацепляясь кончиками пальцев за подоконник. Мои конверсы скребут по цементной

стене, холодный, зимний воздух пощипывает мою задницу, которая висит в четырнадцати футах над

верной смертью, ну, или, по крайней мере, над сломанными коленными чашечками. В полнейшей

тишине скрипит открывающаяся дверь. Детки хорошо притворяются спящими.

– Кто оставил окно открытым? – слышу я бормотание охранника. Мое сердце взмывает до

горла. Он подходит, а я молюсь любому Богу, который меня слушает, чтобы охранник не заметил

мои пальцы. Должно быть, на этот раз я молюсь правильно! Он вообще не замечает моих пальцев!

Вместо этого просто любезно закрывает окно, сталкивая их с подоконника. Я хватаюсь за оконный

карниз, но он невероятно крошечный и скользкий, я борюсь, мои руки болят...

Я могу думать только о том, как упасть настолько элегантно, чтобы мое тело не выглядело

глупо, я пересмотрела миллион криминальных телепрограмм и, честно говоря, экзистенциалистская

паника не является причиной не попытаться сгруппировать свое тело в последний момент так, чтобы

при падении оно приняло эффектную позу. Это же ваша последняя поза! У вас есть моральное

обязательство сделать ее потрясающей! Ну, или, по крайней мере, не отвратительной.

Я могу принять позу Бейонсе, но одна вещь по-прежнему мучает меня.

Я умру.

А это бесконечное количество слов «очень» не хорошо.

Мои пальцы соскальзывают с карниза. Но внезапно на моем запястье чувствуется давление,

поскольку кто-то его хватает. Мое тело раскачивается, и твердый цемент сталкивается с моим

животом, царапает локти. И я смотрю в ледяные голубые глаза, затененные растрепанными,

золотисто-коричневыми волосами.

– Т-ты! – бормочу я.

Джек затягивает меня обратно через окно, Мира и Джеймс, широко раскрыв глаза от шока,

стоят по обе стороны от него.

– Ты чуть умерла, – дрожащим голосом шепчет Мира.

– Мы такие: «ЭЙ», охранник такой: «ПОКА», а Джек вошел и такой: «ЧЕРТ»! – кричит

Джеймс.

Джек выпрямляется. Я встаю на трясущиеся ноги и размышляю о жизни и об удивительном

факте, что у меня по-прежнему есть жизнь, о которой можно размышлять. Джек замирает, когда

наши глаза встречаются, затем резко разворачивается и уходит. Я бегу и встаю между ним и дверью.

И мы долго смотрим друг на друга, какое-то невысказанное бремя опускается на мои легкие.

Адреналин обжигает вены, и искривленная боль прорывается через грудную клетку. Я не могу

отвести взгляд. И вовсе не из-за того, что он так красив. Просто он выглядит таким... печальным? И

эта печаль конденсируется в стрелу, которую он выстрелил в меня своими идиотскими

антарктическими глазами.

– Как...

– Я шел за тобой по коридору. Я следил за тобой. У меня есть особый талант узнавать, когда

ты собираешься сделать что-то глупое, – резко отвечает Джек.

– Почему...

– София. Я пришел в больницу из-за нее. Теперь отойди.

Джек пытается обойти меня, но я останавливаю его при каждом повороте.

– У меня за плечами годы практики, я ведь была толстой, а мы очень хорошо умеем

блокировать. А также невероятно плавучи в соленой воде.

– Дай мне пройти.

До меня доносится запах мяты и меда – тот же самый сбивающий с толку запах, который я

сегодня обнаружила в своих воспоминаниях.

– Видишь ли, думаю, я не должна пропускать тебя, поскольку ты реально плохой парень, а

логика обуславливает, что плохое не должно быть рядом с хорошим, поэтому, по сути, София не

нуждается в том, чтобы ты был рядом.

34

LOVE IN BOOKS|ЛЮБОВЬ В КНИГАХ

Он усмехается:

– Ты понятия не имеешь, о чем гово...

– Ты поцеловал меня, – говорю я. – София сказала, что ты меня поцеловал. И я вспомнила это.