вообще что угодно и прийти!

– Ух, исторически сложилось так, что для меня вечеринки Эйвери не очень замечательно

проходят.

– Для меня тоже, – напоминает мне она. – Но это вечеринка в честь моего дня рождения, и она

обещала вести себя хорошо. И там буду я, так что буду за ней присматривать. Мне бы хотелось,

чтобы и ты пришла. Рен придет, как и Джек. И куча других людей, с которыми я должна была ходить

в школу, так что, придет большая часть твоего класса.

– Большая вечеринка?

– Огромная! С тортом и диджеем, и, пожалуйста, пожалуйста, приходи!

Ее лицо сияет точно так же, когда я заставляла ее смеяться, еще в самом начале. Тогда, когда я

впервые прибыла сюда.

– Конечно. Да, хорошо. Я приду.

София улыбается, и облегчение вырисовывается в чертах ее лица.

– Потрясающе! Окей, двадцать восьмого у нее дома. Вечеринка должна начаться в семь, но

тебе нужно прибыть по-светски поздно, потому что выпивка также прибывает по-светски поздно.

– Ты слишком хорошо меня знаешь.

София отрицательно качает головой и смеется.

– Думала, что знала. Но, нет. Нет, Айсис. Я не знаю тебя вообще.

99

LOVE IN BOOKS|ЛЮБОВЬ В КНИГАХ

– 13 –

3 года

31 неделя

1 день

Дом Эйвери знаком во всех отвратительных смыслах. Я паркуюсь в том же месте, где и всегда

– легко выезжать, легко смотаться, если придется. Музыка громко стучит через газон вниз по улице,

заполняя собой весь охраняемый микрорайон. Она отскакивает от деревьев и десятка машин, как

попало припаркованных во дворе. Народ уже выпивший: кто, спотыкаясь, выходит из парадной

двери, кто валяется по всему газону, борясь и гоняясь друг за другом с туалетной бумагой и

шлангом.

Я последний раз разглаживаю футболку. Когда я была здесь в первый раз, на мне была

футболка с группой «Florence and the Machine», я даже не понимала, что надела именно ее, пока не

села в машину. Мои джинсы потерты на бедрах, но не потому, что я купила их в каком-то модном

бутике, в котором им целенаправленно придают такой вид, а потому что раньше я постоянно фут за

футом съедала асфальт на своем велосипеде, когда сбрасывала вес. Прохладный воздух на бедрах,

проникающий через потертые места, напоминает мне, насколько джинсы потрепаны, и почему они

расползаются, и как я лично их износила, разрушила, сломала. Да, я сделала это. Я сломала эти

джинсы, но все еще могу их носить, и они прекрасно справляются со своей задачей – прикрывают

мою великолепную задницу.

Вещи сломаны, но по-прежнему работают.

Я выхожу из машины и плотнее закутываюсь в куртку. Лютый холод. Разве весна не получила

уведомление? А у весны вообще есть памятки? И на чем они написаны? На листьях? Лепестках?

Туше новорожденного оленя?

– Расчувствовалась до слез в самом начале ночи, не так ли?

Я поднимаю взгляд. И там стоит Джек в нелепо вульгарной кожаной куртке и темных

джинсах. А рядом с ним стоит Рен, выглядя немного шокированным, в своей обычной клетчатой

рубашке.

– Это вроде как моя работа, – отвечаю я. – Обеспечить обжигающую атмосферу, ляпнуть

парочку несерьезных комплиментов, однако исключительно из лучших побуждений, бормотать себе

под нос и, возможно, разбить бутылку или две.

– Пожалуйста, не разбивай бутылку, – заламывает пальцы Рен. – У нас уже трое

порезавшихся.

– Ух ты, а что это у тебя на груди, През? – выпаливаю я. Маленький значок золотой звезды с

номером один прикреплен к его рубашке. Его очки сползают, когда он смотрит на него, и он их

поправляет.

– Гм. Просто кое-что, что вернула мне София. С того времени… с того времени…

– Это значок с математического съезда? – вмешивается Джек. – Ничего себе. А я и не знал,

что она до сих пор его хранила.

– Так же как и я, – Рен издает полу-смешок. – То есть, я думал, что она избавилась от него

давным-давно.

– Значок с математического съезда? – спрашиваю я. Джек кивает.

– Со времен, когда Рен и София участвовали в математическом конкурсе. Они действительно

серьезно этим увлекались, вкладывались, как могут только конкурирующие умные дети. Они

занимались неделями, месяцами. София так сильно хотела победить. Но выиграл Рен. Технически у

них была ничья, но судьи отдали победу Рену за некоторые сделанные им дополнительные

вычисления.

– София невероятно на меня разозлилась, – говорит Рен. – Она бы не разговаривала со мной

целый месяц. Так что я подарил ей значок, а она начала плакать и сказала, чтобы я не был с ней

таким милым.

Джек тихо смеется, а Рен покачивает головой с задумчивой улыбкой на лице. Это история,

частью которой я не являюсь, но от нее у меня появляются теплые чувства, поскольку я вижу их,

100

LOVE IN BOOKS|ЛЮБОВЬ В КНИГАХ

вспоминающих то время, когда они все были друзьями, были близки, заботились друг о друге без

тьмы между ними.

– Слушайте, я собираюсь пойти и взять жидкость для настроения. Жажду уничтожить. Вкус

смаковать.

Рен и Джек синхронно поднимают брови, и я смеюсь.

– Выпивку. Я вернусь.

Я узнаю многих людей – здесь не только свита Эйвери. Она пригласила и непопулярных:

друзей Рена из студенческого совета, ребят из оркестра, хипстеров, даже Мальчика-ножа. И я знаю,

что в этот раз он не просто пробрался как обычно, поскольку вижу, как Эйвери кивает ему, проходя

мимо вместо того, чтобы скривить губы.

– Решила быть вежливой? Удивила, – говорю я. Эйвери тщательно осматривает меня. Ее

волосы снова прямые и лоснящиеся, кожа идеальна, а макияж к месту. Она выглядит гораздо лучше,

чем обычно.

– София хотела, чтобы я была милой. И я подумала: черт возьми, я могу это сделать хоть раз в

жизни. Это может меня убить, но я сделаю это ради того, чтобы сказать, что я это сделала. Я была

милой! – Она размышляет над этим и вздыхает. – Я должна была написать это в своем резюме для

колледжа. Они обожают милых людей.

– Ага, – хихикаю я. – Большинству нравятся милые люди. Хорошо, что я не большинство.

– Я тебе никогда не нравилась, – усмехается она. – Да и ты мне никогда не нравилась.

– Верно. Но мы готовы мириться друг с другом. Это кое-что да значит, верно?

Эйвери пристально смотрит на меня, и ее зеленые глаза вспыхивают. И тогда я замечаю, что

она плакала. Она хорошо скрыла это под макияжем, но я улавливаю едва заметные красные отеки

под ее глазами и припухший нос.

– Ты видела Софию? – спрашиваю я.

– Только что разговаривала с ней наверху. Она приставала ко мне, чтобы я передала тебе

найти ее, когда ты появишься на вечеринке, так что, иди, поговори с ней. Быстро. Прежде чем она

взорвалась.

– Так счастлива?

В кои-то веки Эйвери улыбается. Это не ухмылка или же кислая гримаса, или злобная,

мелочная усмешка. Это именно улыбка, не больше и не меньше. Более юная Эйвери проявляется в

этой улыбке – более светлая Эйвери. Более невинная Эйвери.

– Да, – кивает она. – Она счастлива. Она действительно очень счастлива.

Я похлопываю ее по плечу и поднимаюсь по лестнице на третий этаж. Здесь спокойнее, но это

не похоже на звуконепроницаемую комнату, а скорее похоже на верхний уровень джунглей,

зараженный обезьянами в период течки. Поправка: обезьянами в период течки добравшимися до

рэпера Лил Уэйна. Шум здесь приглушен, и я брожу вокруг с конкретной целью. Я замечаю копну

платиновых волос в конце коридора, где французские двери открывают мини-балкон. София стоит,

облокотившись на перила, глядя на звезды с напитком в одной руке. На ней красивое, короткое,