– Я хотел бы представить вещественное доказательство, – Пирсон подходит, держа в руках
диктофон, и кладет его на стол. – Здесь записанный разговор с директором школы, мистером
Эвансом, который подтверждает, что вы с Айсис враждовали в школе, откалывая нелепые выходки
за несколько месяцев до этого события. Вы не были друзьями. Согласно словам Эванса, все было
совсем наоборот. Так почему вы приехали к ней домой? Хотели причинить ей вред?
– Возражение! – кричит Блонди. – Ваша честь, какое отношение это имеет к делу?
– Принято, – вздыхает судья Диего. – Пирсон, постарайтесь придерживаться темы.
– Нет необходимости, – кивает адвокат. – Защита удаляется, Ваша честь.
Джек смотрит на меня. Если я напрягусь достаточно сильно, чтобы обкакаться, то едва смогу
различить крошечный кусочек беспокойства в его глазах. Присяжные недоверчиво поглядывают на
Джека.
Блонди допрашивает Джека в более позитивном русле, подчеркивая, что Джек сразу же
позвонил 911, когда нашел меня, и каким смелым он должен был быть, чтобы противостоять
взрослому, разъяренному мужчине. Джек не обращает на это внимания, но я вижу, что она пытается
сделать – разрисовать его в благожелательном, героическом свете. И это работает. Умеренно. В
любом случае, присяжные больше не смотрят на него так, словно у него три головы.
Джек возвращается. Его кулаки сжаты на коленях, и он выглядит бледнее.
– Ты… ты в порядке? – неуверенно произношу я. – Я имею в виду, кроме того факта, что у
тебя на шее огромная, высокомерная опухоль, которую ты называешь головой.
– Я в порядке, – мягко отвечает он. И это наносит мне удар.
– Я, эм, не это имела в виду. Ну, то, с опухолью. У меня просто инстинкт – быть вредной с
тобой.
Фрагмент кривоватой усмешки появляется на его губах.
– Я знаю.
А затем вызывают Лео. И адвокат защиты ловко выстраивает свою позицию: Лео воевал во
Вьетнаме тридцать лет назад, и там бедняжка получил травму головы, и армейский психиатр
поставил ему диагноз «ПТСР». И с каждой маленькой, поверхностной историей ярость в моих
кишках разгорается все жарче и жарче. Благодаря этому мой желудок хочет эвакуировать обед на его
обувь. Но я ничего не могу с этим поделать. Мне даже не позволят дать показания из-за травмы
головы. Я беспомощна. А быть беспомощной – это самая худшая вещь в известной нам вселенной.
– Верно, что ранее в этот же день вы получили звонок от миссис Блейк с просьбой навестить
ее дома? – спрашивает Пирсон. Лео поправляет свой гипс и с притворно-серьезным лицом кивает:
– Да.
– Бред сивой кобылы! – кричу я, встав и тыча в него пальцем. – Это вранье, и ты это знаешь!
– Порядок! – стучит молотком судья. – Мисс Блейк, присядьте!
– Он лжет, Ваша честь! Он лживый поддонок, который разрушил мамину жизнь…
– Порядок! – кричит она. – Либо вы немедленно сядете, юная леди, либо я прикажу вывести
вас из зала суда.
58
LOVE IN BOOKS|ЛЮБОВЬ В КНИГАХ
Я тяжело дышу, а кровь просто кипит в моих жилах. Я готова ударить, драться, пинаться,
кусаться и кричать. Но я не могу сделать это здесь. Мама рассчитывает на меня, на этот судебный
процесс, чтобы получить немного душевного спокойствия. Я проталкиваюсь через ряды и вылетаю
за дверь. Мраморные залы суда слишком чистые. Они издеваются надо мной, такие все
незапятнанные и блестящие, в то время как мои внутренности грязные и переполненные
отвердевшей ненавистью.
– Эй!
Я игнорирую голос и шагаю по коридору.
– Эй!
– АХХХ! – пинаю я ногой скамейку. – Жалкий говнюк! Хренова лгущая лицо-как-обезьянья-
задница сволочь…
– Айсис…
– Если я когда-нибудь буду в пяти футах от него, то прольется много крови. И не фальшивой,
как его выступление.
– Айсис, послушай…
– Уверена, делают вилы, которые могут поместиться внутрь человеческого рта. И дальше в
горло, все глубже и глубже.
– Айсис!
Кто-то хватает меня за руку. Я резко разворачиваюсь и отдергиваю ее. Там стоит слегка
запыхавшийся Джек.
– Послушай, ты должна успокоиться.
– Успокоиться! – смеюсь я. – Я совершенно спокойна!
– Что ты делаешь со своими руками?
– Практикуюсь, – выкручиваю я пальцы.
– Для чего?
– Для того чтобы засуну руки внутрь его кишков.
– Он не выйдет сухим из воды. Даже дебил-новичок из юридической школы может это
заметить. Поэтому не заводись так. Это никому не поможет, это не поможет тебе.
– Ох, теперь ты хочешь мне помочь? Странно, потому что в прошлый раз, когда мы
разговаривали, ты заявил, что собираешься превратить мою жизнь в ад.
– Правда? Я превратил твою жизнь в ад?
Его голос понижается, становясь низким, глубоким и надтреснутым. Резкое изменение
поражает меня.
– Нет, – вдыхаю я. – Ты просто сделал ее немного сложнее.
– Твоя мама нуждается в тебе, – настаивает он.
– Я не могу… не могу вернуться туда. Не сейчас. Если я снова увижу это лицо неандертальца,
я…
Джек выгибает бровь.
– Слово, состоящее более чем из четырех букв. Я впечатлен.
– И должен быть! Я целый год в средней школе изучала их. И их волосатые промежности, но
в основном их.
– Если ты снова заедешь мне кулаком, это поможет успокоить твою ярость?
– Может быть, – насмехаюсь я. – Ух, наверное, нет. Я ему хочу причинить боль, а не тебе.
Джек смотрит в окно на улицу перед зданием суда, на детскую площадку через дорогу.
– Есть две вещи, которые тебя успокаивают: применение силы и сахар. Мороженое, –
показывает он на тележку с мороженым на тротуаре. – Пойдем. Я угощаю.
– Оооо, нет. Я знаю, как это работает. Сначала мороженое, потом свадьба.
– Свадьба, значит? Расскажи мне, – хладнокровно говорит он, когда в итоге мы все равно
идем к тележке, – кто этот счастливый морской слизняк?
– Почему морской слизняк? Почему, например, не морской дракон?
– Потому что у морского слизняка нет глаз. Или носа. Или какого-либо видимого интеллекта,
помимо поглощения еды и дефекации. Из вас бы вышла идеальная пара.
Я фыркаю. Солнце и ясное, голубое небо – вот какую погоду этим утром нам показал февраль.
Я выбираю клубничный рожок, а Джек берет мятный с шоколадной крошкой. Здесь есть скамейка,
59
LOVE IN BOOKS|ЛЮБОВЬ В КНИГАХ
но я сажусь на траву под деревом. Джек присаживается рядом со мной.
– Ты не должен, – говорю я.
– Здесь тенек, – утверждает он.
– Некоторым задницам лучше быть в милях друг от друга.
– Нет.
После этого проясняющего ответа, мы наслаждаемся мороженым в относительном
спокойствии, разделяемым только между двумя людьми, которые являются абсолютными
противоположностями. Джек выглядит нелепо в солнечном свете. Нелепый и красивый, эм, ну, и
достойный рвоты, конечно.
– Ты можешь вернуться в «Аберкромби»?
– Что? – смотрит на меня Джек.
– Ну, знаешь. Заползти обратно в журнал, из которого вышел. Тогда я смогу спрятать его под
кроватью между двумя номерами «National Geographic» по утилизации слоновых отходов и больше
никогда не читать его снова.
– Ты сумасшедшая.
– Знаешь, люди болтают о том, что надо быть прекрасной внутри и все такое, – начинаю я.
– И?
– Просто я поняла, что люди не обладают рентгеновским зрением, – трепетно шепчу я. – Они
не могут видеть то, что у тебя внутри.
Он устало потирает лоб.
– Мой знак зодиака – рак, – продолжаю я. – Джек облизывает свое мороженое. – Однажды,
когда мне было семь, я так сильно плакала, что вновь восполнила влагу изюму.
Мой лепет не отпугивает его, как остальные девяносто девять процентов населения с
болтающимися частями между ног. Он просто фыркает.