Доктор Мерних из того типа женщин, которые забывают причесать волосы, но каким-то

образом этот сумасшедший, лунатический образ работает на нее, что странно, так как она занимается

психами. Не то чтобы психи – плохие. Я встречала нескольких, и, вероятно, я сама одна из них.

Просто не знаю этого. Или же знаю, но не позволяю этому мешать своей поразительности

достаточно сильно, чтобы потребовался психиатр. В любом случае, Мерних – мой билет из этого

места. Именно она будет удерживать меня здесь до тех пор, пока не убедится, что у меня все в

порядке с головой. Что глупо, поскольку морально я – алмазная крепость из непоколебимой логики и

сексуальности.

Доктор Мерних прочищает горло:

– Айсис, ты…

– Однажды перестану думать вслух, и это будет невероятно печальный день для человечества.

А также, спокойный.

– Как ты себя сегодня чувствуешь?

– Часть меня чувствует много чего! Мой кишечник, например, ощущает кучу всего! Что

означает – мне нужно на горшок. В течение следующего часа, думаю. В дополнение к этой

захватывающей перспективе, я переживаю за маму, так что, если бы вы просто выписали справку,

чтобы я смогла убраться отсюда, было бы здорово!

– Что мы говорили об уклонении от темы с помощью легкомысленных шуточек?

Я ерзаю.

– Ух, что это отчасти отрицательно. Думаю.

– И почему это отчасти отрицательно? – терпеливо спрашивает она, параллельно что-то

записывая.

– Потому что я не решаю проблему, а просто убегаю от нее, – отчеканиваю я заученную

фразу.

– Правильно.

– Но давайте расставим все на свои места: я убегаю от нее, как крошка из «Спасателей

Малибу», а не потный, толстый ребенок на уроке физкультуры. Ну, то есть, я все еще чертовски

жирная, но это соблазнительная полнота, вы понимаете меня?

– Айсис, ты действительно считаешь себя толстой?

– А то! И непривлекательной. Но вы и так это знаете.

Ее глаза вспыхивают. Естественно, она уже это знает. Мерних провела со мной две недели,

беседуя о моей жизни. Я целую неделю отвлекала ее своими шуточками, пока не поняла, что именно

она должна дать «добро» на то, чтобы меня отсюда выпустили. И тогда мне реально пришлось

начать сотрудничать со взрослым. Тьфу.

– Вы уже все обо мне знаете, не так ли? – я наклоняю голову. – Ну же. Почему бы вам просто

не выпустить меня, пардон за мой французский, из этой помойной ямы?

Она поправляет очки.

– Боюсь, я не могу этого сделать. Уверена, остались еще некоторые вещи, над которыми нам

необходимо поработать. У тебя явный прогресс, но этого мало.

Даже этот психиатр очевиден. Самодовольная улыбка, которая появляется при этих словах,

выдает ее. Трофеи и награды, которыми покрыты все стены, выдают ее.

– Вам это нравится. Знать что-то особенное о людях. Это заставляет вас чувствовать себя

могущественной.

Доктор Мерних отрывает взгляд от своей писанины, слабенький душок испуга обволакивает

ее.

– Прости?

– Вам. Нравится. То. Что. Экскурсия. По. Эго. Дает. Вам, – медленно проговариваю я. –

Понимаю. Я неплохо разбираюсь в людях и просто обожаю осознавать, что я знаю некоторые вещи о

них. Это странно. Глупо. Но в основном весело, и это заставляет чувствовать свое превосходство.

Может быть, однажды я тоже превращу это в способ зарабатывания денег. Мне пора задуматься о

таких вещах, ну, знаете, через несколько месяцев идти в колледж и все такое.

Мерних застывает на целых четыре секунды, а затем начинает безумно строчить. Она всегда

12

LOVE IN BOOKS|ЛЮБОВЬ В КНИГАХ

так делает, когда я говорю что-то суперинтересное, что она может проанализировать. Так что она

много строчит. Потому что я, объективно, безумно интересная личность. Я бесподобна! Я упорно

работаю, чтобы быть интересной, черт побери!

– Так, что я там говорила? – почесываю я подбородок. – Ах да, точно, я чувствую себя

взаперти и, вроде как, устала от больниц. И еще мне жалко Софию. Знаете ли вы, что у нее нет

родителей? А ее бабушка умерла? И как ужасны все эти смерти? Чрезвычайно ужасны.

– Я и ее психолог, – кивает Мерних. – Она очень сильная девушка, правда немного печальная.

– Ничего себе! Это своего рода высокомерие? Я просто сказала, что жалею ее, а вы сразу же

отправились вешать на нее ярлык, типа: «печальная»??? Вау. Это интересно. Вау!

Я замечаю, как Мерних начинает сердито сверлить меня взглядом из-под очков, но она

быстро прекращает это и возвращается к своему обычному пассивному выражению лица. Оу, а она

хороша. Но не лучше меня. Не лучше Джека.

Я замираю, перестав болтать ногами под стулом. Джек? Откуда это взялось? Как я могу знать,

насколько хорош Джек? Я провела рядом с ним не более тридцати секунд в тот первый раз, когда

очнулась, а он наорал на меня.

– Что насчет Джека, Айсис?

– Эм, я не знаю. Просто… это просто пришло мне в голову. Что очень странно. Я имею в

виду, конечно, большинство вещей, которые приходят мне в голову являются действительно

странными, как в тот раз, когда я представила Шрека в белье «Виктория Сикрет», но думаю, что это

определенно бьет Сикрет Шрека.

Менрих откидывается назад.

– Что ты помнишь до того инцидента, Айсис?

– Я подавала заявления в колледжи. Скукотища.

– А до этого?

– Я… я была в школе. И я… я кричала. На кого-то. Не помню на кого. На Кайлу, может быть.

Возможно, на Рена? Ага, да, думаю на Рена.

– Почему же ты кричала?

Неожиданно моя ладонь начинает покалывать, и я вспоминаю, что дала кому-то пощечину.

– Я ударила кого-то. Наорала и дала пощечину. Рен, должно быть, сделал что-то очень глупое,

я не знаю.

– А до этого? Ты помнишь какие-нибудь значимые события?

– Была вечеринка. Большая. В доме Эйвери. Хеллоуин. Я нарядилась в Бетгерл.

– А Кайла пошла?

– Аха, она была русалкой. Она и ее бойфренд... эм, как же его зовут? Не помню имя, но точно

знаю, что немного презирала его.

– Презрение – это ужасно сильное чувство.

– Да, хорошо, быть живым – это тоже ужасно сильное чувство.

– Айсис…

– Он мне не нравился. Или было в нем что-то, действующее мне на нервы. Я не знаю.

– Можешь вспомнить, что произошло на вечеринке?

Внезапно моя голова начинает ужасно пульсировать, а позвоночник болезненно покалывать.

Я зажмуриваюсь и потираю глаза.

– Айсис? Что ты помнишь?

Возвращается лицо Лео, который косо смотрит на меня с порога. Во мне поднимается паника,

горло сжимается. Я не могу спасти маму.

– Я… я не знаю! Всякие вещи!

– Постарайся вспомнить подробности. Ты что-нибудь пила? Танцевала? Кто в какой костюм

был одет?

– Рен был… он был в зеленом. Линк! Он был Линком из Зельды. И я пила… колу. Думаю. С

ромом. Не рассказывайте об этом моей маме. Мы шутим насчет выпивки, но она не знает, что я на

самом деле пью. Еще танцевала, и там был кто-то…

Он собирается причинить мне боль. Он уже причинял кому-то боль. Он ранил Софию. София?

Нет, не может быть. Лео ее не знает. Кто же тогда причинил боль Софии? Бейсбольная бита. Эйвери

кинулась на меня с бейсбольной битой, но кто-то ее перехватил. Я вижу, как чьи-то большие, тонкие

13

LOVE IN BOOKS|ЛЮБОВЬ В КНИГАХ

руки обхватывают биту и выворачивают из рук Эйвери, чей-то низкий голос, говорящий что-то

насмешливым тоном испуганной, застывшей Эйвери…

Боль рикошетом проносится в моей голове, словно горящий теннисный мячик.

– Черт! – Я обхватываю голову и опускаю ее между коленей.

– Сделай глубокий вдох, Айсис, – мягко произносит Мерних. – Ты делаешь успехи, только не

сдавайся. Что еще там произошло?

Кровать. Мягкая постель, чьи-то нежные губы, кто-то шепчет мое имя…