На следующее утро я приняла душ, надела моделир, дождалась, когда он присосётся к телу, и накинула халат. Возможно, в будущем сьер В. К. собирался разрешить мне непродолжительные путешествия и на этот случай заранее припас в кладовой изящный дамский саквояж. Я положила туда смену белья, две пары чулок и дорожный несессер. Выбрала в гардеробе Рити Ловьи самое скромное платье, чуть-чуть подкрасила лицо и спустилась в холл.

В холле, загораживая собой входную дверь, стоял Фалько. Одет в своё любимое полупальто и мрачен, как грозовая туча.

— Что ты творишь? — проговорил он низким угрожающим голосом. — Что ты творишь, Рити?

Глаза защипало, но с лестницы я сошла не торопясь, остановилась в двух шагах перед ним и лишь затем ответила:

— Я еду в Нид. К родителям. Изабелле и Августу. Если хочешь, можешь составить мне компанию. — Поставила саквояж на пол. — Пойми, пожалуйста, для меня это вопрос жизни и смерти. Я устала быть марионеткой, которую дёргают за ниточки, указывая, куда пойти, где остановиться, в какой позе замереть, когда бояться, куда бежать… Никаких объяснений, никаких ответов. С меня хватит!

— Что случилось? — медленно произнёс Фалько.

— А ты не знаешь? Хочешь сказать, что не следил за мной все эти дни? Вокруг меня гибнут люди. Сначала профессор Барро, теперь Фосэр и Сумсо… Слышал о взрыве в Носсуа?

Фалько кивнул.

— Но с чего ты взяла, что это Фосэр?

— Не держи меня за дурочку! В "Прожекторе новостей" был указан адрес. Вчера, в утреннем выпуске. С тех пор газета больше не выходила. Не удивлюсь, если этого Шершня, автора материала, вскоре найдут мёртвым.

Фалько взял меня за плечи, притянул к себе.

— Успокойся, Верити. Слышишь? Успокойся.

Я задрала голову, чтобы заглянуть ему в лицо.

— Думаешь, у меня истерика? Напротив. Как раз сейчас я полностью владею собой. Может быть, впервые в жизни. Я будто очнулась от летаргического сна.

Он обнимал меня крепко и бережно, легонько покачивал, гладил по голове, и земля уплывала из-под ног. Хотелось спрятать лицо у него на груди и забыть обо всём на свете, только бы этот миг не кончался.

— Тебя нарочно прислали, чтобы убаюкал меня, уговорил сидеть на месте и ничего не делать?

Фалько перестал покачиваться.

— Никто меня не присылал. Я обещал помочь. Разберусь с одним делом и вплотную займусь твоими тайнами. А тебе сейчас и правда лучше затаиться. Это трудно, но надо потерпеть. Через пару месяцев они признают, что птичка упорхнула, и свернут поиски.

— Ты что, не понимаешь? Они добрались до Фосэра и скоро придут за мной. Кольцо сжимается. Если что-то делать, то сейчас, пока есть фора… Отпусти меня, пожалуйста.

— Хорошо, давай сядем и поговорим, — он увлёк меня на диван, отобрал саквояж и пристроился рядом, не касаясь.

День выдался ясный. Но как бы ярко ни сияло за окном солнце, его не хватало, чтобы наполнить светом сумрачный холл. Тёмные стены, тёмная мебель, тяжёлые плюшевые шторы поглощали самые яркие весенние лучи. Только на изогнутых спинках диванов играли робкие блики, да на шарнанском ковре у наших ног трепетал чудом живой солнечный зайчик. Будто последняя надежда.

— Моих настоящих родителей, Вернера и Марию, наверняка убили. Почему, можно только гадать. Есть масса причин, по которым взрослые люди могут стать кому-то неугодны. Но что, если дело не в них, а во мне? Меня ведь прятали со младенчества, теперь я это понимаю. И… это страшно. Что во мне такого, из-за чего стоит убивать людей?

Фалько взял мои руки в свои. На его лице промелькнуло странное выражение. Досада? Неудовольствие? Я не успела разобрать.

— Ты ни в чём и ни перед кем не виновата, — твёрдо сказал он.

— Не в этом дело. Августу и Изабелле грозит опасность. Они наверняка что-то знают, не могут не знать. О сьере вэ ка, о моих настоящих родителях, а может, и обо мне самой. Смешно, да? Я прожила рядом с ними столько лет, не понимая очевидного. И теперь у меня две причины как можно скорей поехать в Нид. Убедиться, что с ними всё в порядке, и поговорить начистоту.

— Ты понимаешь, что тебя там ждут? — спросил Фалько.

— Они не знают ни моего нового лица, ни имени. Я буду очень осторожна. Похожу вокруг, посмотрю. Может быть, напишу открытку и понаблюдаю за реакцией.

Я не успела договорить, а Фалько уже принялся качать головой.

— Ни в коем случае. Ты как ребёнок, которому вздумалось поиграть в шпионов. Как только приблизишься к дому, тебя тут же возьмут на заметку. И грим не спасёт. Ты в розыске, твой портрет висит в каждом участке. А в Ниде тебя поджидают не рядовые шавки, а бывалые сыщики с намётанным глазом. Думаешь, ты первая, кто прячется от них под маскировкой?

— Хорошо, убедил. Я не буду лезть на рожон, просто удостоверюсь, что они живы.

Фалько тяжело вздохнул.

— Давай поступим так. Я отправлюсь в Нид и посмотрю, как дела у Войлей. Ты знаешь, я могу проникнуть незамеченным куда угодно. Если представится шанс, задам им пару вопросов. Не бойся, силу применять не буду. А ты в это время затаишься, как мышь, и носу не высунешь из дома до моего возвращения. Понятно? И ради всех стихий, не вздумай писать родителям!

— Я и не собиралась писать из Шафлю, — обиделась я.

— Не надо вообще ничего писать, — проговорил Фалько медленно, чуть ли не по слогам и крепче сжал мои руки. — Дай мне три, нет, четыре дня. Просто оставайся дома и жди. Обещаешь?

Он так старался меня убедить, что отказать было просто невозможно. Я кивнула.

— Нет, не так. Обещай вслух.

— Хочешь поймать меня на слове? Хорошо. Я обещаю не выходить из дома и ничего никому не писать четыре дня, начиная…

— С завтрашнего, — быстро подсказал Фалько.

Маленькая хитрость. Ну и пусть. Один день роли не играет.

— С завтрашнего, — повторила я. — Но ты вовсе не обязан никуда ехать. Это моё дело и…

Он дотронулся пальцем до моих губ, пресекая поток слов.

— Четыре дня, — повторил тихо.

Я сидела, боясь дышать.

А он медленно отнял руку, поднялся и не оглядываясь вышел вон.

Я видела, как растворилась и закрылась входная дверь, но когда подошла запереться, обнаружила, что защёлка уже задвинута.

Фалько не появился ни через четыре дня, ни через шесть, ни через девять. Я потеряла аппетит, дневала и ночевала перед напольными часами в гостиной, прерываясь только на просмотр свежих газет. Там не было ничего. Столичные писаки обходили молчанием даже Носсуа, о маленьком провинциальном Ниде и говорить нечего. С замиранием сердца я пробегала глазами сообщения о несчастных случаях, странных авариях, подозрительных происшествиях, пытаясь угадать, не связано ли какое-нибудь из них с Фалько.

Следовало взглянуть правде в глаза: он не вернётся. Неужели схвачен? Или… Он работал на сьера В. К., точнее на того, кто прятался за этими инициалами, как за ширмой. И этот кто-то очень не хотел, чтобы я узнала правду. Фалько дал ему целых четыре дня, чтобы, как пишут в криминальных романах, "подчистить концы". Может, даже взялся за грязную работу сам.

Чушь! Фалько кто угодно, только не подлец и не убийца. Если бы хотел обмануть, вернулся бы вовремя и с правдоподобной историей.

Но у моего нового дома могли быть уши. Узнав о нашем разговоре, сьер В. К. наверняка позаботился, чтобы своевольный наёмник не сдержал обещание.

Только бы он был жив!

А мои родители?..

Это я как раз могу выяснить.

Или хотя бы попытаться…

Приняв решение, я успокоилась и впервые за последние дни смогла заснуть, а утром, заново уложив саквояж, поехала в аэропорт Левэй, из которого летали дирижабли в восточные провинции.

На рассвете прошёл небольшой дождь, трава на лётном поле блестела, будто спрыснутая алмазной пылью. Зелёная равнина простиралась до самого горизонта, тут и там серебряными сигарами лежали дирижабли, каждый пристёгнут носом к своей причальной башне.