Чувства вернулись ко мне. Сердце стучало часто-часто.

— А можно узнать, приходила ли корреспонденция на имя Августа или Изабеллы Войль?

— Тех, которые жили на улице Длинной? — служащий усмехнулся. — Не удивляйтесь. Месяц с небольшим назад к нам заглядывала полиция, так что мне пришлось поднять архивы. На самом деле я плохо помню этих Войлей, они редко бывали на почте и писем почти не получали, только счета. А дочь их… Может, и заходила купить открытки или марки, но точно ничего не отправляла. Иначе у нас было бы записано. Полиция особенно интересовалась дочерью Войлей. Не знаю, что она натворила, — глаза старика блеснули, — но скажу вам то же, что сказал полицейским. Уведомлений о переезде Войли нам не делали, и почты на их имя за последние пять лет не приходило никакой.

Особняк на улице Андре встретил меня прохладным сумраком и сердитой запиской от сьера В. К. с требованием ни в коем случае не отлучаться из города.

— Иди к бесам, — я швырнула записку через плечо и рухнула в кресло, прикрыв глаза.

Пусть пишут, что хотят. Пусть приходят. Какая теперь разница?

Всю дорогу от Нида до Шафлю я чувствовала себя безмерно усталой и постаревшей на целую жизнь. По инерции заметала следы: дважды пересаживалась с дилижанса на дилижанс, потом с поезда на поезд, прекрасно зная, что все предосторожности напрасны. Старый почтовик меня раскусил, Грета Леклё тоже наверняка догадалась, кто приставал к ней с расспросами посреди улицы, мадам Химмельсберг знала моё новое имя. Прочее — дело техники.

В какой-то момент пришла фантазия, что в Шафлю меня ждёт Фалько, и я едва не выпрыгнула из вагона, чтобы мчаться в ближайший аэропорт. Но вовремя одумалась.

Никто меня не ждал. Газеты за три дня продавили внутреннюю дверцу почтового ящика и вывалились на пол. Поднимать и смотреть их не было желания.

Как там у Левиуса? "И развеялся детских мечтаний туман. Нет на свете любви, счастье — это обман".

Да, я не справедливая королева и не вижу людей насквозь. Но когда правда лежит перед носом, сверкая нагим телом, как блудница на картине Брандта, когда она ломится в душу, вышибая дверь жандармским сапогом, нельзя отвернуться и закрыть глаза. Остаётся только признать: пять лет меня водили за нос.

Раз в неделю я посылала родителям открытку, и они отвечали. Каждый год мы проводили вместе десять дней, и вечерами, сидя у гостиничного камина, они рассказывали, как жили. Подробно, с деталями, о которых говорят "нарочно не придумаешь". Не забывали и соседей, и городские сплетни. Непременно сообщали, где открылся новой магазинчик, где срубили засохшее дерево и какая синематографическая лента шла на прошлой неделе в электротеатре "Ковчег". А потом они брали чемоданы и ехали совсем в другое место, чтобы оттуда вновь отвечать на мои открытки и выдумывать небылицы о Ниде на следующий отпускной сезон.

Магия способна творить чудеса.

Но всей магией на континенте ведал Магистериум — загнав её в рамки науки и назвав магнетизмом. Только мажисьер по рождению и образованию способен мановением руки поставить звуковой заслон или привести в действие кофеварку. Только он волен пожаловать обычным людям магнетические технологии — скажем, пылеглот или "Чародей-повара". Хитрые штучки из маскировочного арсенала бедняги Фосэра тоже наверняка состряпаны в лабораториях магнетиков.

Была ещё магия слухов и уличной молвы: дескать, вдовушка с соседней улицы присушила чужого мужа, завистница сглазила ребёнка, а старушка из пригорода заговорами лечит такие хвори, что и докторам-мажисьерам не по плечу. Но надо лишиться ума, чтобы принимать всерьёз самозваных знахарей, ворожей, мелких колдунов, медиумов и прочих шарлатанов или страшные книжки о чёрных чародеях с Затонувшего континента и стихийных магах, которые прячутся среди нас, мечтая погубить мир…

Возможна ли настоящая магия вне Магистериума? Здравый смысл говорил, что нет.

Когда в Каше-Абри стали появляться записки от сьера В. К., я решила, что архитектор-техномагнетик по просьбе заказчика встроил в дом особый сценарий оповещения. И наблюдения, разумеется. Где-то в своей тайной конторе поверенный сьера В. К. сидел перед электровизором, наблюдал, как я завтракаю, принимаю ванну и говорю сама с собой. Заметив нарушение инструкции, царапал на особой бумаге пару строк и — оп-ля! — передо мной появлялась записка, оформленная должным образом.

Архитектор, разумеется, ничего обо мне не знал. Его задачей было создать систему. Может быть, сьер В. К. сказал, что строит дом для своей любовницы и хочет быть уверен, что плутовка ему верна. Так и виделось, как старый мерзавец подмигивает холёному мажисьеру, а тот брезгливо морщит губы, спрашивая себя, почему он, аристократ, должен обслуживать презренного плебея…

Гипотеза мне не нравилась — слишком мудрёно, дорого и зловеще, ум всё время искал более простое объяснение. И нашёл Фалько. Пусть он говорил о своей непричастности. Он много о чём говорил. Но полиция в курсе, что Войли съехали пять лет назад и не подавали о себе вестей, значит, поджидать меня в доме родителей бессмысленно. Фалько мог выяснить это в момент. Или уже всё знал. И никуда не ездил, просто морочил мне голову.

Записки из ниоткуда, открытки, уходившие по одному адресу, а попадавшие по другому, чудесная маскировка, почти всемогущий телохранитель… Если собрать вместе все странности, которые творились со мной и вокруг меня, напрашивался вывод: за всем этим стоит кто-то очень могущественный.

Но кто, кроме Магистериума, обладает такими силами и ресурсами? Оборотни? Фалько один из них, пора назвать вещи своими именами. Оборотни создали склад высоко в горах, запаслись оружием. Оборотни напали на меня у Карассисов…

Дальше логика отказывала. К чему бы они ни готовились, что бы ни замышляли, непонятно, причём здесь я. А главное, никто не слышал, чтобы оборотни владели магнетизмом.

Значит, всё-таки Магистериум? Но если я нужна мажисьерам — духи земли знают, зачем — с какой стати Карассисы вились вокруг меня, словно лисы вокруг курятника? Они могли просто прийти и взять своё.

От тяжёлых раздумий разболелась голова. Я приняла ванну и легла в постель. Меня предали все, кому я верила. Все, кого любила. И рядом не было братьев, готовых отдать за меня жизнь.

В газетах появились планы реконструкции Носсуа. Полный снос старых кварталов, современные доходные дома с автоматическими столовыми и прачечными, модные бутики, рестораны, кабаре, парк аттракционов и сквер для прогулок. Изюминками преображённой окраины должны были стать первый в мире электротеатр для показа объёмных синематографических картин и самый большой универсальный магазин. Обещали новые рабочие места, подземную стоянку для мобилей и уникальную службу доставки товаров силами наземных и летающих автоматонов.

Ещё писали о хулиганах, которые завели моду выскакивать на дороги перед мажи-мобилями, желая испытать новую систему распознавания пешеходов. Дважды за неделю безрассудные выходки закончились плачевно. Власти устами газетчиков разъясняли, что пока систему устанавливают только на новые мобили, переоборудование уже проданных займёт время и начнётся не раньше следующего месяца, а тех, кто намеренно провоцирует дорожные происшествия, ждёт наказание по всей строгости закона. Ладно, запомню: под мобили не бросаться…

Я надела лёгкое платье с плиссированной юбкой и пошла гулять по Шафлю. Никуда не торопясь, ни от кого не таясь и ни на что не надеясь.

Широкие тротуары были вымощены гранитной плиткой, посередине в два ряда росли каштаны. По проспекту, отделённому витой чугунной оградкой, стеной двигались мобили; "стрел" и "фантомов" среди них было больше, чем я видела за всю жизнь. Вдоль бульвара красовались дворцы с высокими портиками и мраморными статуями — музеи, театры, научные институты, библиотеки и академии, которые входили в состав Магистериума.