Ни один магнетик никогда не видел своего создателя, но все они, как и оборотни, выполняли его приказы. Оборотни подчинялись кровососам. Магнетики были свободны от этого ограничения и сразу же увидели в кровососах врагов. Но лишь когда вампиры окончательно выродились, клонируя сами себя, и превратились в обезумевших монстров, а магнетиков стало достаточно много, Эолас-на-фола разрешил им выступить открыто. К этому времени он не раз пил воду из всех трёх источников, надеясь постичь их силу. Он пробовал кровь ключей смелости и мудрости. Ключ истины был убит собственными последователями, а источник истины иссяк.

Лесистая гора, каменная круча в трещинах и обвалах, под ней — густая дубрава. Буры вгрызаются в землю — и ни капли влаги. Молодой длинноволосый мужчина в светлых одеждах лежит ничком на каменном дне, среди сухой тины и ряски, и мухи вьются над его головой. Вокруг пустого бассейна — тела ещё двенадцати человек. Видно, что они закололи друг друга.

— Смерть не может остановить меня, — вампир скрежещюще рассмеялся. — Тело ведь не умирает сразу и целиком. Я работал с его клетками, пока не получил шесть жизнеспособных клонов. Из тел связанных вырастил ещё семнадцать. Но дар ключа в клонах спал. Понадобилась долгая селекция, чтобы его разбудить, закрепить, развить и усилить. Сменились многие поколения носителей признака, и наконец на свет появился полноценный ключ истины — ты.

Сознание вернулась сразу и целиком, будто кто-то повернул выключатель. Мы с Фалько лежали вплотную друг к другу, вернее, я лежала поперёк него — головой и грудью. Кажется, он сделал всё, чтобы смягчить моё падение. Но пол под нами не был каменным, твёрдым и холодным, он был упругим, податливым, как батут, и плюшевым на ощупь.

Мы открыли глаза одновременно, но несколько секунд не двигались, впитывая друг друга взглядами, и я купалась в лучах его нежности. Потом он стал прежним Фалько — собранным, твёрдым, упрямым. Шок прошёл. Что бы ни делал с ним вампир, что бы ни говорил, чем бы ни смущал и ни запугивал, он с этим справился и был готов к сопротивлению. Но можно ли сопротивляться тому, кто старше развалин древнего Фирама? Тому, кто разрушил наш мир и создал его заново, вольно или невольно, и продолжал из-за кулис дёргать за ниточки, направляя события по нужному ему пути.

Тысячелетия мировой истории воплотились в одном человеке — невероятно, невозможно, немыслимо! Я не знала, верить ли его словам и картинам, которые он разворачивал перед нами силой своего разума. Слишком глубокая пропасть времён, слишком много событий и потрясений — моё чувство правды отказывало. Если оно вообще у меня было. Но какая теперь разница? Он показался нам. Значит, мы всё равно что мертвы.

Фалько встал на ноги уверенно и плавно, и меня поднял, как на буксире. Странно было видеть, что за эти тысячи лет внутри корабля-глыбы ничего не изменилось, и сам Эолас-на-фола не изменился, и всё так же сидел на своём стульчике, откинувшись спиной внутрь раскрытой капсулы. Это в такие, как в гробы, ложились кровососы из старинных легенд?

На самом деле прошло, конечно, не больше получаса. В голове была каша, и бухала, билась боль, уже не такая сильная, но не проходящая, а потому изматывающая. Я вспомнила последние слова вампира и спросила:

— А мои настоящие родители? Это был несчастный случай?

В его взгляде взблеснула тусклая свинцовая искра.

— Сама как думаешь?

Нет. Конечно, нет. Он убил их.

— Но почему? Чем они вам помешали?

Вампир брезгливо дёрнул ртом:

— Сбежать хотели. Поселиться в тихом захолустье, прожить обычную жизнь, вырастить обычную дочь. Их можно было принудить, но нельзя — переубедить. Лишние хлопоты. А Войли воспитали тебя такой, как нужно.

Не знаю, откуда взялось это видение. Должно быть, вампир послал. Я же не могу помнить?.. Маленький ветхий дом на отшибе, в заросшем саду. Грозовая ночь с молниями и ливнем. Сорванные замки. Тёмные фигуры в дверном проёме. И паромобиль, исчезающий за пеленой дождя. В тот раз убийцы опоздали…

— А… Войли. Что с ними? — слово "родители" я проглотила вместе с чувством, которым оно отозвалось.

— Здоровы и счастливы. Благоденствуют на денежки, которые я им отвалил. Не веришь? Зря. Если убью, скрывать не стану. Но зачем разбрасываться полезным материалом?

— А профессор Барро?

— Этот плюгавый?

И можно ни о чём не спрашивать. Он знал профессора Барро, знал, как тот выглядел, значит, имел к нему интерес. К чему этот интерес привёл, известно.

И всё же я спросила:

— Его-то за что? Что такого он мог мне рассказать?

— Рассказать? — тонкие брови вампира, дрогнув, приподнялись. — Антимажист, апологет человеческой науки, член кружка интеллектуалов-вольнодумцев, разоблачитель грязных тайн Магистериума… Что он знал на самом-то деле?

Коротко лязгнул бульдозер — вампир хохотнул.

— Но ты думала, что знал и за это знание поплатился. Тогда ты наконец соизволила исполнить моё указание. Уехала бы раньше, твой профессор был бы жив. И для тебя всё сложилось бы проще.

— Так вы убили его, чтобы меня напугать? Просто потому что в тот момент он подвернулся под руку?

Бессмысленная смерть Барро задела меня больше, чем расправа над настоящими родителями. Их в моей жизни никогда не было. А профессора я знала — и знала, что погиб он из-за меня. Но сейчас ничего по-настоящему не чувствовала, ни вины, ни боли, ни гнева. Просто отчётливо поняла, что на высоком стульчике передо мной сидит абсолютно нечеловеческое существо. И абсолютно бесчеловечное. Иное.

— А вот тут ты ошибаешься, — пролязгал вампир, и я не удивилась.

Он читает мысли? Двигает горы взглядом? Срывает с неба звёзды? Какая разница.

— Ваш мир гармоничен в своей целости, а в гармонии своей прекрасен и силён. Он вобрал и сделал частью себя моих бедных ущербных детей, переплавив их в более здоровую форму. Даже я, инородец, чужак, сроднился с ним и позволил ему себя изменить. Теперь это и мой мир тоже. Я отнял у него целость, нарушил гармонию и намерен всё это вернуть, я веду человечество по пути гуманизма и содружества с природой…

— Гуманизма? — вот теперь он меня поразил. — Для вас жизни людей ничего не стоят!

Вампир усмехнулся:

— Муравьи гибнут, но муравейник живёт.

Вмешался Фалько:

— Потешил самолюбие, упырь? Может, к делу перейдёшь? Что тебе от нас надо?

Вампир устремил на него тяжкий взгляд.

— От тебя, мальчишка? Немногое. Тебя, собственно, можно заменить. Хотя бы тем блондинистым мажи, которым наша крошка Верити увлеклась, несмотря на мой прямой запрет.

— С Дитмаром Карассисом я не желаю иметь ничего общего, — хотела отчеканить твёрдо и звонко, а вышел дрожащий полушёпот.

Вампир медленно кивнул.

— Оно и ни к чему. Доблестный Скирон годится для выполнения задачи как нельзя лучше. В нём — дикая звериная суть, сила стихий и магнетизм самой природы. Я не зря выбрал его.

Фалько весь напрягся. Казалось, он сейчас бросится на вампира. Но тот не отводил взгляда, всё смотрел, и Фалько застыл на месте, стиснув руки. На скулах у него ходили желваки, по лицу тёк пот.

Хотелось дотронуться, обнять, защитить, но вмешаться в этот поединок воль я не смела и повернулась к вампиру:

— Что вы с ним делаете? Прекратите!

Тонкие губы Эолас-на-фола растянулись в змеиной улыбке.

— Что я делаю? Привожу к покорности упрямого щенка.

Фалько стал багровым, его трясло, голова клонилась вперёд — и вдруг рывком упала на грудь. Медленно, с глухим рычанием, он опустился на колени.

— Давно бы так, — вампир вздёрнул подбородок и прикрыл веки.

Я встала за спиной Фалько, положила руки ему на плечи. Будто дотронулась до каменного изваяния. Он всё ещё боролся.

— Так что вы от нас хотите?

— От тебя, девочка? — вампир шире раскрыл глаза, и я задохнулась. Было чувство, что взгляд его вгоняет меня в землю, как копёр сваю. — Ты знаешь.