Странно. Он говорил о том, что мучило меня всё это время, его слова должны были ранить, но почему-то оставляли равнодушной. Скользили мимо, будто сор на воде. Дитмар больше не имел для меня значения, и всё, что он мог сказать или сделать, — тоже.

— Кстати, у вас красивое тело, Верити.

Он смерил меня откровенным взглядом, от которого ещё недавно я загоралась, как сухой хворост. Теперь его чары утратили силу.

Я пожала плечами:

— Вы говорите так, будто видели его впервые.

Дитмар наморщил лоб, изображая сочувствие:

— Ваш сердечный друг не придёт. Не думайте, я не злорадствую. Напротив, мне жаль вас, я сам пережил такую же потерю, разочарование и боль неразделённого чувства. Я помогу вам пройти через это. Уверен, однажды вы поймёте, я не враг вам, — теперь он говорил вкрадчиво, усиленно играя модуляциями, и возил пальцами по моей ладони. — Знаю, вам нужно время. Что ж, я буду ждать…

— Сколько угодно! — я вырвала руку и зашагала прочь.

После заката мы вылетели с полигона "Арсем" в сторону полигона "Теана".

Дитмар держался как ни в чём не бывало, словно и не было трагифарсовой сцены пару часов назад, болтал с сестрой и Хельгой, смеялся, сверкая белыми клыками, полученными в наследство от кровососов. Марсий дремал, Аврелий потягивал версент и листал журнал, посвящённый мажи-мобилям.

Гудели моторы дирижабля, негромко журчали голоса мажисьеров. А я глядела в окно на белые шапки гор. И вдруг поняла, что утратила страх полёта.

После горного полигона, ледяного во всех отношениях, "Теана" предстала южным курортом, хотя с точки зрения географии всё было совершенно наоборот. Казалось, что солнце тут ярче, воздух теплее, природа богаче. Вдоль асфальтовых улиц цвели деревья, зеленели лужайки, звенели птичьи голоса, и можно было ходить в лёгком плаще. Да собственно, и ходить не требовалось — наготове всегда была улыбчивая Жюли с электромбилем.

Первым делом мы поехали в рощу за стальными воротами, где Сира собственноручно поднесла мне большую глиняную кружку с водой из источника мудрости. Пить попросила осторожно, не торопясь.

— Вы только что перенесли простуду. Не стоит рисковать.

Вода была холодной, но не ледяной, и приятной на вкус.

— А вы пьёте воду из источника? — спросила я в перерыве между глотками.

Сира улыбнулась:

— Каждый день.

— И это вам помогает?

— В моей работе — да. В жизни — кто знает.

Я чуть не спросила: "Разве у вас есть жизнь?" — но вовремя остановилась. Сира смотрела, щурясь от солнца, прямым, всё понимающим взглядом.

— Мажисьеры знают, что ключи могут разговаривать через источники?

— Контролируют ли они наши беседы, вы хотите сказать? Они контролируют нас, и этого довольно. Могут ли подслушать? Не исключено. Но вы ведь заметили, что мы обходимся без слов… Легче всего общаться в ясный день. Это магнетизм солнца, не луны. Солнце объединяет мир, а источники вбирают флюиды всех светил. Окудники имели доступ к этой совокупной энергии, но мы, сегодняшние, стремимся всё разъять на части. Не поэтому ли лунные силы слабеют? Наследники ускоряют прогресс, чтобы восполнить потерю. То, чего предки достигали посредством внутреннего магнетизма, потомки творят с помощью технических уловок.

Ещё одна тайна раскрылась передо мной — мимоходом, без барабанов и фанфар, и я приняла её так же буднично, почти без удивления.

— А если заработает "Ночное зеркало", их силы укрепятся?

— Они рассчитывают на это.

Солнце скрылось за облаком, и блики на воде стали бледнее. Слишком много надежд было связано с "Ночным зеркалом", а значит, и со мной. Что будет, если я не смогу помочь?

Сира прервала молчание:

— Как вам Марти?

Вопрос был задан нейтральным тоном. Было непонятно, как она сама относится к ключу источника смелости. По уму, темпераменту, жизненному опыту, воззрениям на мир эти двое — полные противоположности. Возможно, Сира общается с Мирти лишь по необходимости, а личной симпатии к нему не испытывает. Хотя сочувствие — наверняка. Я не стала уходить от ответа:

— Он сумасшедший. Хочет умереть ради общего блага. Вбил себе в голову, что такова воля тривечных.

— А вы что думаете?

— О тривечных или об общем благе?

Сира наклонила голову, взгляд, чуть исподлобья, выражал лёгкий упрёк: мол, не играйте словами, вы же всё понимаете.

Что я могла сказать?

— Не знаю. Мне не нравится помогать мажисьерам. Но похоже, "Ночное зеркало" и правда нужно всем. Для континента — это прогресс и спокойствие. Для оборотней — свобода.

— Свобода… — эхом повторила Сира, и такое у неё стало лицо, что всё во мне обмерло.

Я же знала, знала с самого начала, только не позволяла себе поверить…

— Их всех убьют, верно?

Ясные глаза Сиры потемнели. Минуту она молчала. Потом заговорила медленно, подбирая слова:

— Представьте, что клетки сейчас откроются. Что произойдёт? Перевертени с ферм не научены жить по человеческим законам. В большинстве своём они неграмотны, у многих трудности с речью, образ мыслей первобытных людей и животные инстинкты. Они полны ярости и начнут убивать всех подряд. Не только наследников, но и людей. Впрочем, наследники сумеют защититься, как умели всегда. Вы скажете, что горстка перевертеней против человечества — это капля в море. А сколько хорьков нужно, чтобы передавить всех кур в курятнике? Жизнь в бесчеловечных условиях превращают людей в животных. Это справедливо и для перевертеней. По ту сторону проволоки они — жертвы, мученики. По эту многие станут убийцами, грабителями и насильниками. Звучит жестоко, но выпустите перевертеней в мир, и очень скоро вы их возненавидите. Вы захотите, чтобы их истребили, всех до одного.

Она говорила, и передо мной вспыхивали картины, будто кадры из страшной синематографический ленты: улицы, заваленные мусором и отбросами, разграбленные дома, загаженные комнаты, разбитая посуда, костры из мебели и книг… мертвецы в страшных ранах… отчаянные крики женщин… Обросшие шерстью фигуры на крышах и карнизах — то ли звериные, то ли человеческие… оскаленные пасти, когти, рвущие живую плоть… Пара выстрелов, и зверь замирает на теле своей жертвы, их кровь смешивается в одной тёмно-багровой луже… Небритый стрелок в распахнутом мундире не наклоняется проверить, жив ли человек, он вбегает в распахнутую настежь дверь и, зажав под мышкой карабин, поспешно бросает в мешок всё, что представляет хоть какую-то ценность…

Рождались ли эти видения у меня в голове или проступали в безмятежных водах источника? Возможно, Сира обладала даром внушения? Я дёрнула головой, отгоняя кошмар наяву. Всё не может быть настолько плохо. Я же видела: они способны на любовь и поддержку, на единение и благородство. В то же время я знала, что Сира права, но смириться с этим было невыносимо:

— Так значит, пусть их убьют? Сорок тысяч человек! Вы это предлагаете?

Она не ответила. Смотрела так, будто чего-то ждала.

— Нет? Тогда что — саботировать проект? Пусть они остаются узниками и вечно питают континент своей кровью? А вы будете жить дальше! И я… — вздох комом встал в горле.

Сира по-прежнему молчала. В серых глазах не было ни возмущения, ни упрёка — спокойный мудрый взгляд. Но это спокойствие причиняло физическую боль.

За болью пришёл стыд. Эти видения… Я позволила вывести себя из равновесия. Поддалась эмоциям.

— Простите, я не хотела… Это было глупо.

Она покачала головой.

— Сострадание — не глупость. Знаете ли вы, как мало людей в нашем мире способны разглядеть в перевертенях равных себе?

Я знала. Но у меня были личные причины изменить мнение. И признаваться в них я не собиралась.

— Почему вы сказали Марти, что мне можно доверять?

— Потому что видела достаточно. И теперь знаю наверняка.

Её взгляд скользнул с моего лица на гладь пруда.

Грёзы видящих. Они искали меня долгие годы, создавали по намёкам, по случайным деталям — и вот получили всю целиком, рассмотрели, попробовали на вкус, запомнили, чтобы отныне найти где угодно. Моя жизнь должна быть для них открытой книгой. Вопрос в том, какие страницы этой книги они дали прочесть мажисьерам?