Из толпы выбиралась по шажку, осторожно, боясь, что неестественное брожение в людской массе ненароком привлечёт внимание мажисьера. С реки тянуло холодом. Я подняла ворот пальто, но от сквозняка не избавилась и решила, что это нервное.

Зябкий ветерок преследовал меня и на улицах города, среди домов, когда покинув набережную, я двинулась куда ноги несут. Шла и поглядывала в стеклянные витрины, в окна проходящих омнибусов, входила в магазины и сразу выходила обратно, приостанавливалась, чтобы поправить застёжку на туфле или пошарить в сумочке.

В один из таких моментов я стояла вполоборота к проезжей части, склонив голову набок, будто бы к ридикюлю, а сама украдкой высматривала слежку: бросила взгляд назад, потом на противоположную сторону улицы… Среди прохожих в лёгких элегантных нарядах выделялся рослый мужчина в коротком тёмном пальто и сапогах с крагами. Меня как кипятком обдало: Фалько! Следом накатило разочарование: не он. На миг наши взгляды встретились, и мужчина быстро свернул в боковую улицу.

Слишком быстро.

Я бросилась в ближайшее кафе, выбежала через чёрный ход и подворотнями выбралась на соседнюю улицу. Мужчины в пальто и сапогах не было видно. Ощущение сквозняка пропало.

Но тёмный незнакомец разбередил душу. В голову снова полезли мысли о Фалько. Стало казаться, что я предала его, записав в подлецы. А он в беде. Иначе откуда это ледяное жало в сердце?..

Улица вывела меня к храму Равновесия. Круглое, как обсерватория, здание, опоясанное колоннами, венчалось двуликой статуей. С одной стороны она имела облик мужчины, с другой — женщины. В руках оба божественных воплощения держали по чаше весов. Чаши разумеется, находились, в равновесии. В религии Равновесия не было богов и идолов, только абстрактные понятия Закона, Равенства, Гармонии и объединяющей их константы Великого Равновесия Вселенной. Но человеческое сознание требовало конкретных образов, и служители веры пошли ему навстречу, придумав антропоморфный символ.

Впрочем, число последователей единственной религии, официально разрешённой на континенте, год от года уменьшалось. Помню, как аналитик в "Мировом обозревателе" писал что-то вроде: "Людям не интересно поклоняться отвлечённым идеям, от которых нет ровным счётом никакой пользы. Куда практичнее возвести на пьедестал науку и знание, что мы и наблюдаем в данный момент. Или можно попросту возносить молитвы солнцу и лунам". Пассажу про солнце и луны я тогда не придала значения. Только сейчас пришло в голову, что Башни Светил, Лунные карнавалы — это отголоски древних верований, которые в наше прогрессивное время считались мракобесием и просто глупостью. Но возможно, забытые предания таили в себе больше, чем нам позволяли знать.

Закатное солнце позолотило солнечные панели на крышах зданий. Я наскоро перекусила в маленьком симпатичном кафе и, следуя указателям, вышла к месту, которого мне было приказано избегать во что бы то ни стало.

Сердце Шафлю — главный комплекс Магистериума. Здесь заседал Совет, хранился архив, располагались академия наук, университет, библиотека и музей естественной истории. Полтора десятка огромных величественных зданий, которые я много раз видела на рисунках и фотографиях, теперь предстали передо мной воочию. Каждое здание было центром собственного мира с обширной площадью, зелёными аллеями, цветниками, фонтанами, статуями, монументами и скамейками для отдыха. Комплекс занимал территорию, на которой мог бы поместиться небольшой городок. Нечего и думать осмотреть всё за один раз, тем более, дело шло к вечеру.

Я прекрасно сознавала, что сую голову в пасть льву, но решила прогуляться до Совета и, может быть, заглянуть в музей. Судя по указателям, они находились рядом. Кто знает, вдруг завтра шанса уже не будет.

К зданию Совета вела широкая липовая аллея. Ветерок шелестел кронами, солнце играло в листве, и деревья бросали под ноги трепещущие тени. Рядом шагали праздные туристы и деловитые мажисьеры. Ни один не задержал на мне взгляда, но нервы звенели, как туго натянутые струны. Возможно, Марсий здесь не один. Что, если Дитмар и Евгения приехали навестить свою занятую мать? Поможет ли моя маскировка, если мы столкнёмся лицом к лицу?

Я постояла у подножия лестницы, глядя на мощные колонны, на фронтон с гордой надписью "Не будет императоров и королей, не будет границ, а будет только власть знания", на барельеф фирамских богов, покровителей наук, с символами мудрости и силы — глобусом, свитками, микроскопом и магическими кристаллами. Снизу рассмотреть композицию было трудно, но барельеф изображали во всех учебниках, как и статуи, расставленные вдоль крыши. В реальности всё это было огромным и помпезным.

За колоннами, в глубине портика, виднелись двойные двери высотой с дом — створки украшены резьбой и узорчатыми медными накладками. Кем должны чувствовать себя люди, каждый день проходящие в эти двери — мошками? Или богами?

По вечерам туристам разрешалось осматривать холл Совета. Но искушать судьбу до такой степени было уже безумием.

Зелёная стрелка на витых чугунных ножках гласила: "Музей — 200 метров", и я двинулась налево вдоль длинного фасада. От долгих хождений по городу гудели ноги, желудок намекал, что пирожное, съеденное в кафе, мне приснилось, побаливала голова. Пора отправляться домой, и будь что будет. Но я всё шла и шла, пока не обогнула необъятное здание и не увидела с торца блестящую золотом надпись "Музей естественной истории".

Надо же, Совет и музей обитали вместе, в одних стенах.

И что дальше? Неужели я не найду лучшего занятия, чем рассматривать бурые кости человеческих предков, чучела обезьян и скелеты ископаемых ящеров, подвешенных к потолку на тросах?

Взгляд скользнул по строгим афишам. Та, что справа от двери, гласила: "Фауна Затонувшего континента. Выставка подводных диковин!" Левая приглашала на лекцию "Культовые практики людей каменного века. По материалам находок в Лезвянском могильнике и на стоянке Арказ (Западные Тайяны)". Лектор — профессор этнографии Огюст Жюстен.

Что-то знакомое чудилось в этом имени. Где-то я о профессоре слышала или читала. Нет, именно слышала. В разговоре. На улице, ещё в Каше-Абри. В двух шагах от дома…

Сердце пропустило удар. Профессор Барро говорил о друге-этнографе и жалел, что тот в отъезде… В Шафлю! Я присмотрелась к афише. Лекция через четыре дня. Так много времени мне не дадут. Впрочем, не беда. Жюстен, кажется, где-то преподаёт. Зайду в музей и спрошу. Они должны знать.

Усталость забылась. Вот что привело меня в логово мажисьеров! Вот зачем я здесь — волей случая или подсознания, которое, говорят, ничего не забывает и подспудно управляет нашими поступками.

Купила билет в автоматической кассе и вошла в просторный вестибюль. Диорамы вдоль стен представляли вымерших животных в ландшафтах минувших эпох. В центре ожидаемо красовался гигантский ящер — не скелет, а весьма натуралистичный муляж. В его зубастой пасти легко поместился бы "фантом". Вокруг муляжа кружили две группы туристов во главе с экскурсоводами; между ними, заложив руки за спину, прогуливался пожилой смотритель в тёмно-синем форменном кителе. К нему я и обратилась:

— Добрый вечер! Не подскажите, где мне найти профессора Жюстена?

Надо было спросить иначе — чётче, точнее, но фраза сама слетела с губ. И — о чудо! — оказалась кстати.

— Он сейчас у директора, — отозвался смотритель безо всякого удивления.

Видимо, решил: раз спрашиваю, значит, рассчитываю застать, соответственно, человек не посторонний. Посторонний не станет искать профессора в музее.

Я чуть не запрыгала от радости. Таких совпадений не бывает. После всех потерь и разочарований судьба решила преподнести мне маленький подарок. Человека, который способен хоть что-то объяснить.

Едва дождавшись указаний смотрителя, поспешила через холл к двери с надписью "Для персонала". В груди замирало. Что-то сейчас произойдёт, что-то откроется. Не может быть, чтобы звёзды сошлись так счастливо, и это было впустую.