– Ну, барин, – лихо улыбнулась Катя, – теперь уж мчим во весь дух! Четырех часов не пройдет, как начнут всем миром ловить конокрадов!

Стукнули две пары низких каблуков. Лошади сорвались с места в галоп.

Никогда еще не доводилось Нелли скакать ночью. Сперва ей было немного не по себе: ветви образующих кое-где над узкой дорогою шатер дерев, невидимые в темноте, норовили отхлестать по лицу или вышибить из седла. Один толстый обломанный сук выскочил навстречу так неожиданно, что Нелли пришлось бросить повод и откинуться назад – почти лечь на круп. Корявая загогулина пронеслась над самым ее лицом: девочка зажмурилась в испуге.

– Посередке бери! – сердито крикнула сзади Катя.

Легко ей было кричать, Нард упорно шел правой обочиной, увы, не слишком обращая внимания на слабые коленки Нелли. Будь оно неладно, дамское седло! Когда послушную английскую кобылку Сильву седлали изредка под мужское, Нелли и представить себе не могла, какие шенкеля нужны, чтобы справляться с текинским жеребцом. Но Катьке она Нарда не уступит.

Эти мысли, сожаления и страхи мелькали сумбурно, вперемешку с ветками и сучьями.

Наконец всадницы достигли развилки, на которую свернули днем к избушке. Подъем, кое-как удавшийся поворот, вот она, широкая, ровная дорога! Скакать стало легче. Теперь Нелли могла оглядеться вокруг. Ветер гнал сизые, рваные облака по сияющему белому диску полной луны, которая, казалось, тоже куда-то мчалась над высокими черными кронами.

Лиственный лес сменился ельником и глядел мрачно.

– Слышь, пускай рысью, запалим лошадей!

Нелли не казалось, что Нард устал, но аллюр она сменила. Спустя некоторое время они перешли на шаг.

– Как думаешь, Катька… ох…

– Давай уж покуда никак друг дружку не называть, покуда не привыкнем.

– Называть, когда есть время подумать… Как ты думаешь, сотню верст к утру покроем?

– До свету нет, но раньше полудня.

– Значит, раньше полудня нельзя нам останавливаться, мы ведь с тобой конокрады, Платон!

– Типун тебе на язык, услышит кто… Еще шагом версту, а там опять припустим.

Один лишь раз за ночь из расступившейся лесной стены мигнула двумя золотистыми глазами доброго зверя приземистая постройка постоялого двора. У длинной коновязи вдали заржала лошадь. Нард вскинул голову, заржал в ответ. Стукнула дверь: на пороге появился человек, вскинул руку к глазам, вглядываясь в темноту – верно был это хозяин двора или станционный, чаявший гостей. Нелли пустила в ход шпоры.

– Как думаешь, это постоялый двор был или станция?

– Да нам-то что?

Различия вправду не было: Нелли не доводилось видеть ни того ни другого. Когда ездили к бабушке Агриппине Ниловне, она спала и кушала в карете, а размять ноги маменька позволяла только в лесу или на лугу, но никак не в «грязных» людных местах.

Прежде чем небо на востоке побледнело, ельник сменился липами, а липы и ясени вывели к широкой реке. Верно, была это Чара, во всяком случае, если всадницы не сбились с пути. Под копытами гулко загудел деревянный настил моста: за перилами показались заросли ивняка, белая полоса песчаной косы, черные резвые волны в белых кудряшках пены. Ветреной была эта ночь, и она нравилась, очень нравилась Нелли.

Волны сменились крутым склоном, деревянный настил – белесой пыльной дорогою. Дорога увела в скучные поля. На холодном малиновом зареве выступил крест колокольни. Нелли вспомнила, как кто-то из соседей рассказывал родителям, как в Европе, стоя рядом с одной деревенской церковью, можно разглядеть церковный шпиль деревни справа и церковный шпиль деревни слева. Экая теснота!

Мычали коровы: деревня просыпалась. Простоволосая девочка лет шести, в одной рубашке, гнавшая гусей за околицу, застыла с хворостиной в руках и уставилась на проезжающих.

За деревней раскинулись некошеные, окутанные золотистым туманом луга. В их благоухании висела далекая и звонкая металлическая дрожь. Обогнув холмик с тремя маленькими березами, девочки увидели ровную цепочку косцов, явившуюся подвижною границей меж гладкой и лохматой частями луга.

– Бог в помощь! – крикнула с коня Нелли, невольно подражая Кирилле Ивановичу.

– Благодарствуйте! – дружно отозвались мужики.

Девочки миновали два голых луга, полосатых от грядок скошенной травы. На третьем лугу сено было уже собрано в копенки и даже сложено в один высокий стог.

– У-фф! Вот уж где отдохнем! – Катя свернула с дороги.

– В стогу?

– Милое дело в сене-то спать! – Катя спешилась. – Ох, ноги гудят!

За нею спрыгнула и Нелли. Ноги не просто гудели: их словно вообще не было. Нелли не чувствовала собственных шагов по скошенной траве. Но ступали эти бесплотные ноги как-то не так и не туда.

Покуда Нелли, выписывая ногами мыслете, кое-как брела к стогу, Катя, приняв у нее повод, вела под уздцы лошадей. Нелли опустилась на землю, вытянула ноги, блаженно ощутив за спиной пахучие колющиеся стебли. Черная шляпа-треуголка съехала ей на нос. Поправить рука уже не поднималась, да и не было надобности – закрывались глаза.

– Теперь уж можно не спешить так-то, – приговаривала Катя, бесстрашно наклоняясь с путами к копытам. – Далеко мы от дому, так-то далеко. Никто нас здесь не знает. Расседлаю, да постелем попоны внутри стога, ох и поспим.

– По очереди будем спать? – выговорила Нелли, не открывая глаз.

– Да вот еще! Кого среди бела дня караулить?

– А лошади?

– Далеко не уйдут, я их спутала… Спутал… Сена пощиплют, попьют из ручейка…

– А не сведут?

– Дважды-то за день тех же коней? – Катя расхохоталась. – На миру чужое добро спокойно лежит, а кому сюда прийти, кроме косцов?

С этими словами Катя запихнула попоны в узкую щель стога, протиснулась следом и закопошилась внутри.

– Слушай, а в стогу змей нету?

– Змеи везде есть, – Катя высунула голову из щели. – Только я же попоны кладу, змея от конского пота как от огня бежит!

– Правда? Я, по-моему, с головы до ног им вся пахну… Весь…

– Ну так. А седла под голову, – Катя наклонилась над расстегнутыми арчимаками. – Эх, печенья-то все Парашке достались!

– А ведь верно! И курица у нее в свертках… Похоже, и нам сено жевать. Ну да неважно, я есть не хочу, а ты?

– Да уж поел бы, хотя поспать впрямь важнее. После разберемся. – Катя запихнула в стог второе седло. – Ты полезай!

В стогу оказалось не так уж темно. Травяной дух был здесь густ до того, что кружил голову. Нелли со вздохом растянулась на войлоке.

– Буду спать в сапогах, как шведский Карл. Здорово!

– Какой такой Карла?

– Которого Государь Петр Великий побил. Он все хвастался, что солдатских сапог не снимает.

– Чем только побитый не хвастает. – Катя свернулась клубочком. – Ох хорошо мужское-то платье… Век бы носила.

Катя уснула мгновенно. Дремота же, объявшая Нелли, никак не переходила в сон. Быть может, из-за того, что все мышцы ее гудели от долгой скачки. Ноги теперь чувствовались, но очень болели. Ныли плечи, тянула поясница. Глаза то закрывались, то, независимо от Нелли, раскрывались вновь. Взгляд скользил в сумраке травяного шатра, останавливался на светлом треугольнике входа, слеп, вновь приглядывался к жердинам, удерживающим сено, к арчимакам, сложенным Катей в ногах, различал фигуру человека, присевшего на корточки рядом с арчимаками.

Человек этот смотрел на Нелли, и глаза его были странного, желтого, как янтарь, цвета, при этом словно бы подсвечивались сами, как у кошки. На бледном лице его, красивом, но словно бы женственном, слишком узком и изящном чертами, сидела черная бархатная мушка, пристроенная на высокой скуле под правым глазом. Незнакомец не был стар, поскольку высокий лоб его был гладок и чист, а бледные щеки упруги, но отчего-то не казался молодым. Наряден он был чрезвычайно. На голове его красовался парик цвета бледной соломы, и, в тон парику, шея и руки тонули в соломенной пене пышнейших блондов. Руки тоже были красивы – узкие, с длинными и тонкими, очень длинными и тонкими пальцами. В руках незнакомец держал потрепанную колоду карт в зеленой рубашке, посередь которой, в овале арабесок, извивалась вокруг ствола яблони змея с головою и бюстом женщины.