– Церковный брак нерушим, но был порушен, – отвечал отец Модест. – Такова гиштория, известная всем. Однако дальше она уводит в темную область преданий. Вскоре пошли слухи, что Сабурова, заточенная в монастырь, была в тягости. Говорили, что там, в монастыре, разрешилась она младенцем мужеска полу, которого нарекла Георгием. В это же время понесла и Глинская, коей предстояло разрешиться от бремени Иоанном. Молва разносила также, что младенец Георгий умер в стенах монастыря, едва Глинская родила младенца Иоанна. Говорили, что Георгий умер не сам, но был убит польскими родичами Глинской.

– Правда ли сие? – Повествование постепенно увлекало Роскофа, быть может, противу его воли, не желающей отрывать мысли от Нелли.

– Нет, Филипп, сие неправда, – ответил отец Модест. – Поляки не убивали законного царевича. Они охотно содеяли бы такое, но опередившая злодеяние весть о смерти была ложной. Царевич был спасен роднею царицы и укрыт в безопасном месте. Таким образом помазанный на царство в малолетстве Иоанн не был законным царем, но узурпатором. Сие было двойным надругательством над миропомазанием, ибо помазан был по сути внебрачный сын и минуя старшего сына. Причина всех бедствий правления Грозного кроется в сей узурпации. Здесь пресеклось по-настоящему преемство Рюриковичей, и проклятие простиралось над Русской землею вплоть до законного избрания Михаила Романова.

– Едва ли такое можно поставить в вину царю, у которого и сверх того довольно вин, – живо возразил Роскоф. – Он вить не знал, что является узурпатором.

– Превосходно знал, Филипп. Земля полнится слухом. Царевич Георгий был с первых сознательных годов кошмаром его ночей. Но Иоанн был странно сметлив умом. Если власть дана мне в обход избранного Богом, размышлял он, значит, моя власть не от Него. И коли я жажду власти, то должен укрепить ее, падши и поклонившись тому, кто мне ее дал. И помазанный на трон Третьего Рима пал и поклонился Сатане. Сие был сознательный акт, Филипп! Подумайте, немало жестоких царей знала святая Русь, но ни один из них не обагрял кровью собственных рук, ни один не терзал тела жертв своих! Ни один не подгребал угольев под человека, удерживаемого над огнем. Ни один не вонзал нож в сердце человеку посередь пира, за столом. Ни один не убивал шутки ради. Иоанн был первым, кто творил сие. До него цари не были также убийцами собственных сыновей.

– Сие омерзительно человечеству, но лишь косвенное доказательство по логике.

– Вы хотите прямых? Извольте! На чем летают ведьмы на шабаш?

– На метле.

– Метлы были на седлах ордена опричников, они же – кромешники. Метлы и отрезанные головы собак. Сие откровенный и неприкрытый сатанизм, Филипп. Никто не знает, зачем создал Иоанн этот орден. Меж тем все просто, хотя истинную цель ордена знал один лишь Иоанн. Мнительный до болезни, он скрывал правду даже от приближенных своих палачей. Правда же такова – Грозный создал опричнину для того, чтобы найти и убить брата. Единственно след Георгия вынюхивали безродные его собаки. Этот неудавшийся Каин боялся, каким страхом он боялся, Филипп! Он истреблял чистокровные роды под корень, ибо от них страшился помощи истинному царю! Помимо этого, конечно, была и ненависть к чистой крови, ко всему, что освящено обычаем и Церковью.

– Мне доводилось слышать, что Иоанн часто пытался замаливать свои злодеяния и принуждал к молитве своих сподвижников.

– Дьявол великий путаник, вот и все. Молитвенные его демонстрации были лишь глумлением над верой.

– Но постойте, святой отец! Вы сами сказали сей час, что Грозный никому не признавался, что ищет брата. Откуда ж это известно Вам?

– Оттуда, что многие из старых родов вправду прятали законного царя. Давали ему приют и новгородцы, враги Иоанна. Это достоверно известно.

– Но как сие может быть известным, если никто не знает, куда делся царевич Георгий! Да и где верное доказательство, что он был?

– Вот уж это доказать проще простого, Филипп! – Отец Модест приблизился к Роскофу, насколько позволяли стремена, стянул перчатку и коснулся его руки. – Живой человек перед Вами или бесплотный призрак, игра воображения?

– Живой человек, но что из того?

– Все из того, – отец Модест криво усмехнулся. – Сего живого человека не было бы на свете, когда бы не существовал царевич Георгий. Он, знаете ли, мой прапрадедушка.

– Ну вот и добрались мы наконец до маленькой Нелли Сабуровой, – по своему обыкновению отец Модест словно не заметил, каковые выражения проступили в лицах Роскофа и Параши. – Мы вить родня, хотя она того не подозревает. По бумагам я значуся ноне как Преображенский, но это имя фальшивое. В отличье от Нелли я Рюрикович, но нас единит по крови Соломония Сабурова. Для Нелли Сабуровы – агнаты, а для меня – предки по линии женской.

– Никогда не слыхал я ничего невероятнее, – обрел наконец дар речи Роскоф. – Посередь тракта из Санкт-Петербурга в Москву знакомой недавно человек уверяет меня, что доводится прямым наследником престола!

– О, нет! – энергически возразил отец Модест. – Сего я не утверждал! Я не старший в семье.

– Но что же это за семейство, откуда взялось оно, где теперь?

– Воротимся снова в давни дни. Поначалу Сабуровы и другие древние роды прятали отрока в земле Новгородской, тогда еще свободной. Мысль, лелеемая ими, была справедливой по Божескому и человеческому закону. Достойные люди мечтали о возвращении на престол законного царя. Но когда Георгий возрос, обстоятельства к тому еще не были благоприятны и решено было ждать. Увы, решенье сие не было верным! Очень рано Иоанн явил свою суть изверга, почав уничтожать даже тех, кто держал его руку. Печальна судьба Сильвестра Медведева и Адашева! Очень скоро началося повальное убиение боярства, и головы сложили в числе прочих те, кто следовал за царевичем Георгием. Однако ни один из них не выдал его под пытками. Теперь свершение переворота сделалося трудным, ибо слишком многие сторонники погибли. Георгий взял меж тем в жены Софию, дочь боярина Колычева, якобы ушедшую в монастырь. От брака сего пошли пятеро сыновей: Владимир, Петр, Константин, Алексей и Андрей. Я родом из второй ветви, что идет от Петра. Меж тем укрепилась окаянная опричнина. Грозный ополчился на Новгород, и оставаться в нем сделалося небезопасно для законного царя. И решено было затаиться в ином месте, много более укромном.

– Где же, батюшка? – не удержавшись, прервала священника Параша.

– Тайное это место тайно и поныне, – продолжал отец Модест. – Сперва те, кто ушел в него, не помышляли о большем, нежели укрепиться и сохранить себя. С миром внешним связь не то чтобы прервалась, но остались лишь самые прочные связующие нити. Через них доходили в убежище вести, одна страшнее другой. Недолго процарствовал хилый Федор, второй сын Иоанна. Был оный Федор, кстати сказать, карлою с квадратными плечами, крошечною головою и огромным носом. Страдавший падучею меньший сын Иоанна Димитрий, который бы даже при законности отца своего не имел бы права легитимного, ибо русские государи не мусульманы-многоженцы, убит был в Угличе. Много подозрений пало на Бориса Годунова, восшедшего на престол после Федора. Однако ж осталось неведомо, виновен ли Борис, который имел ум государственной и совесть, какую только можно сохранить на совете нечестивых. Хитрыми уловками Борис уклонился, впрочем, от части в сатанинском ордене опричников. Но, опасаясь Малюты Скуратова, одного из самых рьяных сатанистов в окружении Грозного, взял в жены его дочь. О, слепец, как дерзнул он надеяться основать династию царскую, имея детей от нечистого отродья?! Страшный глад пришел на Русь. Все имущество свое роздал Борис, дабы напитать голодных, но народ проклинал его. И вот началися нашествия ложных Димитриев, но настоящих поляков привели они к стенам Кремля! Сколько горя увидела святая Русь от поляков! Должно ли им теперь жаловаться на воздаяние гишторическое!

– А мне доводилося слышать жалобы поляков, что русские поработили их, – заметил Роскоф.