Нелли ощутила, как щеки заливает краской. Намек черного силача она поняла вполне.

– Его всадником был мой брат, – ответила Нелли, надменно вскинув голову. – И этого довольно, чтобы мне удавалось с ним сладить.

– Славно сказано, – бородач улыбнулся. – Я барон Георгэ,

Глава этого табора. Прошу милости откушать к моему костру.

– Господин барон, – изрядно недоумевая, спросила Нелли, – что значит это слово – табор?

Подошедшая вслед за нею Катя звонко расхохоталась.

– Эка ты хватил, барин, – воскликнула она. – Неужто ты никогда не видал цыганов?

Засмеялся и бородач, скользнувший проницательным длинным взглядом по лицу и тонкой фигурке Кати.

– Похоже, это первое твое путешествие от дому, молодой барин?

– Меня зовут Роман Сабуров, – спохватилась Нелли. – Благодарю за приглашение, мы с Платоном, моим слугой, изрядно голодны. Правда, что прежде мне доводилось путешествовать только в карете с родителями, но сейчас мой путь далек.

Костер главы табора оказался как раз тем самым, на коем котелок закипел раньше других. Гостям было предложено лучшее место у огня, если можно вообще говорить о лучшем месте, когда ешь, сидя на земле. Немного больше смутило Нелли обстоятельство, что ели все ложками из общей посуды. Ничего! Елизавета Федоровна раз рассказывала Нелли, как в одном бедном доме потчевали ее похлебкою с отвратительными черными грибами. Что маменька не переносит даже вида самых лучших грибов, поскольку перепугалась в детстве, когда в имении родителей насмерть отравилась целая крестьянская семья, Нелли прекрасно знала. «Но как же?…» – «Нельзя было обидеть людей, мой друг. В бедности человек горд и мнителен. Хозяева подумали бы, что нелюбовь к грибам – пустая отговорка, а в действительности я брезгаю их скромной трапезой». Представив себя на месте Елизаветы Федоровны, а вместо грибов – ненавистный лук, Нелли взглянула на маменьку с небывалым доселе восхищением. История вспомнилась кстати, к тому же общая посуда куда безобидней лука. Да и голод не способствовал излишней переборчивости. А гречневое варево с травами и дичиной показалось Нелли удивительно вкусным, как и нарезанный толстыми кусками ржаной хлеб.

– Не из того ли ты Сабурова, что за Чарой? – спросил барон, присыпая свой хлеб солью. – Нам как раз через него идти по нашим цыганским делам.

– Сабурово – имение моего отца, – отвечала Нелли, силясь не расплескать из ложки на платье.

– Мир тесен. – Глава кинул еще один взгляд на Катю. – И ты, стало быть, из тамошних людей?

– Ну, знамо дело, – Катя, ловко подставляя ломоть под ложку, справлялась с едой куда успешней Нелли – впрочем, ей не впервой было есть из общего котла.

– У тебя конек больно смирен, да и лет гнедому немало.

– Сойдет для холопа, – небрежно уронила Катя, пряча досаду. – Не так уж и плох мой Филин, а вынослив лучше баринова текинца.

– А видишь того вороного? – цыган указал рукою.

Расседланный громадный жеребец забрел по колено в воду. Мальчишка лет восьми держал его за узду, сам стоя по пояс.

– Это Рох. Хорош?

– Ох, хорош… – Цыган, несомненно, обращался к Кате, а та, увлеченная видом могучего коня, забыла обо всем на свете, отложив ложку.

Цыган что-то крикнул мальчику на своем языке, и тот потянул коня за повод. Залюбовалась и Нелли, глядя на приближение величественного животного. Черен хозяин, черен и конь, отчего-то подумалось ей.

– Рох четырехлеток, – цыган по-прежнему смотрел на Катю. – Нутко, парень, покажи свой провор!

Катя взвилась с места, словно пружинка.

– Влезешь на него без стремян?

– Сказывают, иным и со стременами лесенку подставляют! – Катя нетерпеливо приняла у мальчика повод. Склонив голову, жеребец изготовился укусить. – Не балуй!

С поводом в левой руке, отступив на шаг, Катя упруго качнулась на согнутой ноге и, подпрыгнув, вцепилась правой в гриву. Конь вертанулся волчком. Взлетевшая нога скользнула по крупу, но не достала хребта – девочке помешал рост. Широко распахнув глаза, Нелли как завороженная наблюдала, как вертится конь, почуяв, что повод ослаб, как налилась отчаянным напряжением тонкая рука на холке. Еще попытка оттолкнуться от земли – и Катя одною рукой втащила себя вверх. Нога перекинулась через хребет. Катя сидела! Выпустив гриву, правая рука жестко перехватила повод.

– Ай, молодец-красавец, ровно цыган! – восхищенно воскликнула молодая женщина, поначалу принятая Нелли за ведьму.

– Погоди, – устремленный на Катю взгляд барона сделался тяжелым.

Издав короткое ржанье, жеребец ударил задом и припал на передние ноги. Катя откинулась. Нелли видела, что правая рука подруги, выпустив осторожно повод, опять зарывается в гриву. И не зря! Вскочив, конь взвился свечкой: передние ноги застыли в воздухе. Катя висела теперь на гриве, но удерживалась, удерживалась… Вороной приземлился наконец на передние ноги и понес.

Хрустальной стеной взмыли с двух сторон брызги, когда конь вошел в глубокий ручей. Ага, это Катя нарочно направила коня в воду! Орест говорил, когда лошадь несет, самое верное – загнать по грудь в студеную речку! Холодная вода успокаивает… Ах, нет, ручей слишком мал, самое глубокое место не дошло до груди. Еще шаг – и уже мельче! Вот конь уже на другом бережке, отряхивается, летит сквозь заросли ивняка… Вот скрылся он в роще, а с ним вместе скрылась тонкая маленькая фигурка на его спине…

– Каков же ты сам, молодой Сабуров, коли у тебя такие слуги? – негромко спросил цыган, обращаясь теперь к Нелли.

Весь табор, забросив дела и ужин, смотрел теперь в сторону, где стих тяжелый топот. Дети оживленно тараторили по-своему, приплясывая на месте от нетерпения. Теперь топот возвращался. Нелли зажмурилась было, испугавшись, что вороной возвращается без всадника. Незримый галоп перешел в рысь, затем в крупный шаг. Из ветвей показалась морда, над нею – голова, склонившаяся под низкой ветвью. Катя проехала немного противным берегом: никакого сомнения, конь ей подчинялся!

– Крылатый конек, век бы не слезал, – спешившись перед главою, произнесла она, еще тяжело переводя дыхание. Лицо девочки горело алым румянцем, ноздри трепетали. Нелли никогда не видела подругу такой красивой.

– Ну, потешил ты меня… – Цыган усмехнулся. – Хочешь меняться? Ты мне своего коня, я тебе этого.

– Хочу! – выкрикнула Катя звонко. Нимало не занимало ее, что мена, предложенная столь великодушно цыганом, была неравноценна.

– Коли так, по рукам. Твоя узда богаче, но оставь эту, он привык к узде с наузом. Да и науз не простой. Тащи свое седло.

– Нельзя!

Лицо Кати потемнело: мысль Нелли, подхваченная на лету, словно перекинутый нож, ранила ее.

– Да, никак нельзя… – Седло тяжело скользнуло из обессилевших рук девочки на землю. – Вы ведь через Сабурово пойдете…

– Так что с того? – Цыган улыбнулся.

– Филина там знают, в Сабурове. – Нелли приблизилась к цыгану. – Кто ж поверит, что его не украли у нас, а дали взамен вдвое лучшего? А мы уж далеко будем, подтвердить не сможем. Даже записку писать зря – только хуже выйдет, получите беду за ваше добро.

Это, само собой, была не вся правда, но вместе с тем и не ложь. На Катю жалко было смотреть, но она только кусала губы, понимая, что Нелли права.

– Не тревожься, молодой Сабуров, спасибо тебе за заботу. – Цыган с непростой усмешкою смотрел сразу на обеих, вернее сказать, на обоих. – Пусть слуга твой берет Роха. Пожалуй, что нам и нечего делать в Сабурове.

Как часто в жизни случается, с ужасом ожидаемое событие оказалось нестрашным вовсе. Въезд в монастырь (Фавушка ошибся с дорогою, и к обители прибыли только затемно на следующий день) получился обыденным и даже неинтересным. Ко второй половине дня собрались тучи, брызнувшие с темнотою настойчивым дождиком. В мокром сумраке удалось разглядеть только тяжелые ворота в стене, в которые Фавушка, спрыгнув с козел, долго стучал. Наконец из калиточки высунулась женщина в чем-то черном, которая долго возилась с засовами, одновременно придерживая над головой рогожку. Загрохотав по камням, карета куда-то въехала, остановилась. Параша выпрыгнула и почти сразу намокла. Тихой скороговоркою жалуясь на ненастье, женщина ухватила Парашу за руку сухонькой узкой ладонью и втянула в помещение, тоже темное. Только лампадка тлела в уголку под черным образом.