— Вот я и гулять стараюсь побольше… Лошадью-то не могу, разве что в телеге. И хотелось бы узнать, нет ли тут какого-нибудь поля, желательно поровнее да пораздольнее. А то за деревьями да за холмами по два чудища могут прятаться. Терпеть их не могу!

Нищий хитро прищурился, и Гаузен догадался, что одной лишь вежливостью тут обойтись вряд ли удастся.

— И рад бы рассказать, да у меня тут дело срочное… Монетку где-то здесь обронил на полу. Случайно не попадалась? — как бы между делом поинтересовался нищий.

Гаузен со вздохом сунул руку в карман и вытащил оттуда зазубренный медяк.

— Не эта? — устало предположил он.

— Вообще-то у меня была серебряная, — начал нищий, но наткнувшись на сердитый взгляд юноши, поспешно поправился.

— Но я ее недавно разменял, и сдача куда-то закатилась между досок. Как я вам благодарен, что вы ее нашли, милостивый вы мой благодетель!

Услыхав подобное обращение, Гаузен начал сомневаться, не переплатил ли он?

— Ну, так что это за место? — поторопил калеку Гаузен.

— Можно мне вашу тарелку, — осторожно попросил нищий, но, видя возмущение Гаузена, пояснил:

— Я только покажу… как на карте.

Гаузен с недоверием протянул ему свой обед.

— Есть одно место, — бубня под нос, нищий провел по ободку миски. — Ну очень плоское. Слева горы, — тут калека, к недовольству Гаузена, приподнял пальцами кусочек мяса. — Справа — лес, — при этих словах нищий вытащил из похлебки морковку и поставил ее носом вверх, будто бы изображая елку. — Там еще развалины, но ничего страшного, они мало кого привлекают. Так что не то, что погулять — заночевать можно. Заброшены, правда, немного…

— Слушай, а руины случайно не прокляты? — всполошился Гаузен.

Оборванец, по-видимому, не понимающий, чего ожидает услышать юноша, начал отвечать весьма неопределенно:

— Ну почему же сразу прокляты? Проклинают у нас обычно… погоду! Вот как встать с утра-то…

— С утратой ног? — не понял Гаузен и прикусил язык, вспомнив, что уже зарекся возвращаться к этому вопросу.

— Да нет, — не обратил в этот раз особого внимания на эти слова нищий. — С утра-то встанешь… Ни снег, ни жара… Не пойми что за погода. Неурожаи годами бывают! И чем только людям не приходится заниматься, чтобы прокормиться!

— Ты мне ответь, прокляты руины или нет? — перебил Гаузен, которого мало волновали местные новости.

— А кто их знает? Может и прокляты, — не ответил на вопрос нищий. — Но кому охота проверять? Не помню, чтобы кто-то там пропадал… Да и чтобы кто-то туда ходил лишний раз тоже не припоминаю, — бормотал себе под нос нищий, который уже не скрывая своих намерений торопливо ел из миски, по-видимому, боясь, что Гаузен предъявит законные права на свою похлебку. Гаузен, хоть и не без сожаления наблюдал за постепенным исчезновением заслуженного обеда, все-таки получил нужную ему информацию. Юноша хотел было даже пожелать голодному калеке не запачкаться, но его одежда была настолько грязная, что Гаузен счел это замечание неуместным.

— А как туда дойти? — попытался выяснить юноша, вспомнив о самом важном.

— Я бы вам показал, — сокрушенно произнес нищий, уже доевший чужой обед. — Но мне кажется, я обронил еще одну монетку…

— Да у тебя их там что? Миллион?! — раздраженно перебил Гаузен.

— Если не знаете, то я на улице поищу… Может, по дороге сюда обронил, — разобиделся нищий, понимая, что Гаузен без него не обойдется. Юноша с плохо скрываемой ненавистью посмотрев на нищего, прикинул, сколько у него осталось монет, и еле слышно проскрежетал: — Да чтоб у тебя ноги отросли… из другого места.

После чего все же взял себя в руки:

— Она у меня, кажется, под правым сапогом, — заверил Гаузен. — Серебряная, — и утверждающе кивнул головой вниз. — Я бы с нее сошел, да вот не знаю куда идти, — тут юноша многозначительно посмотрел на нищего.

Нищий, обрадованный перспективой скорого обогащения, нагнулся к уху путника и быстро, будто бы доверяя важную тайну, зашептал:

— Да очень просто до того поля добраться. Вы, главное, идите по узкой тропинке от этой таверны… будет развилка… сверните на левую… которая уже поросла… — давал подробные указания нищий, а юноша старательно их запоминал.

Гаузен дослушал до конца и, удовлетворившись ответом, отодвинул сапог.

— Матушка моя гусыня! — с напускным разочарованием воскликнул Гаузен. — А это не монетка оказывается, а плевок, — и, плохо скрывая удовольствие от розыгрыша, попытался успокоить нищего. — Но ты ее поищи, поищи. Она не должна укатиться далеко. Наверное, где-нибудь между щелями в досках валяется.

Тут Гаузен встал из-за стола и решил отправиться наверх, где уже снял комнату, чтобы отдохнуть перед завтрашним походом, но, не сделав и пары шагов, споткнулся о чью-то не к месту выставленную ногу. Едва не растянувшись на полу, он успел остановить падение, уперев руки в ближайший столик. Перед глазами промелькнул удирающий голодранец, у которого волшебным образом выросли ноги, вероятно, здоровые до кончиков ногтей.

Тут Гаузен, наконец, заметил, что все вокруг смеются над его неудачей, и торжество от успеха сменилось горькой обидой и презрением к окружающим. Он раскусил, что о том, что калека ненастоящий, давно знает вся округа, и тот выманивает деньги только у приезжих. По-видимому, у лже-инвалида получалось подгибать колени особым способом, выдавая ноги за культи.

— Крутить-колотить! — грязно выругался Гаузен и закричал вслед. — Ах ты, жухало!

Гаузен уже хотел было пуститься за обманщиком вдогонку, но тут между его пальцев, растопыренных на досках стола, воткнулся огромный нож.

— Эй, сопляк, ты кого жухалом назвал? — Гаузен поднял глаза и увидел тех самых трех типов, в чью сторону он старался лишний раз не глядеть. — Ты случайно, столом не ошибся? Пока ты не пришел, здесь сидели только честные люди, — издевательски заявил самый крупный из них, после чего оставшиеся два, как по приказу, дружно захохотали. Похоже, что он был главным. Гаузен вспомнил, что пособники пару раз назвали его Кловиадом.

Тут худому типу с серьгой в ухе, видимо, захотелось выжать еще немного денег из доверчивого странника. Небрежно махнув рукой, он опрокинул кружку, отчего на стол вылились остатки мутной жидкости.

— Эй ты, бродяга! Не видишь, что ты наделал? Ты весь стол растряс!

— Это я-то растряс? Да я его слегка коснулся! — заспорил Гаузен.

— Ты мне кружку выпивки должен, — не отставал тощий.

— Да в ней почти ничего не было! — возмутился Гаузен от подобной наглости.

— Ага! Значит, ты теперь не отрицаешь, что уронил кружку! Пока заново не наполнишь, чтобы не возвращался! — отрезал неприятный тип и двинул кружку на край стола по направлению к Гаузену.

Юноша, сохраняя спокойствие, взял кружку и демонстративно сплюнул в нее:

— Столько хватит? — хладнокровно поинтересовался он.

Побагровевший от гнева бандит вскочил и потянулся было к оружию.

— Клянусь своей зубочисткой! Я порежу его на куски!!! — поддержал товарища второй бандит. Но решающим оказалось слово Кловиада:

— Остынь, Репей. Спокойно, Зуб. Этот чужак, похоже, не понял, с кем связался. Я не злопамятный, парень… Принесешь нам выпить на троих и можешь убираться отсюда целым и невредимым.

— Убираться?! — возмутился Гаузен. — Я тут комнату снял! Где мне, по-вашему, отдыхать?

— Видимо, парень, с тобой не договориться, — скучающим голосом произнес главарь шайки. — Но я не злопамятный, — вновь повторил он. — Я мщу на месте. А отдохнешь на ближайшем кладбище.

Главарь шайки молниеносно вытащил меч. К счастью, Гаузен успел схватиться за свою саблю и отразил удар.

— Я вам покажу пряники-коврижки! — пригрозил Гаузен и вместо щита схватил в левую руку табуретку, направив ножки на врагов. Три бандита начали теснить его, и юноша понял, что он столкнулся не с простыми пьяницами, днями просиживающими в трактире, а с опытными наемниками. Вскоре Зубочист выбил табуретку из рук Гаузена, и юноша решил занять более выгодную для обороны позицию. Подпрыгнув, Гаузен схватился за балку и перелетел на ближайший столик. Вновь выхватив саблю, Гаузен начал скакать по столам, отражая удары бандитов, совершенно не замечая, что сметает вниз всю еду и посуду у других ни в чем не повинных посетителей. Вскоре пол стал таким скользким, что по нему стало трудно передвигаться.