— Пока не мой! — проскрежетал зубами Филимон Зеленых, который после обвинения в бандитизме с трудом удерживал свою злобу. — А когда он будет моим, ноги твоей здесь не будет!

— Это мы еще посмотрим! — не сдавалась незнакомка.

Гаузен попытался воспользоваться неразберихой и сбежать. Он ударил одного из окружавших его людей в живот, а другому больно наступил на ногу и уже готов был прошмыгнуть мимо, но тут кто-то с шипящим звуком плеснул ему в лицо что-то едкое.

— Я вам покажу пряники-коврижки! — озверел от боли Гаузен и попытался махать кулаками вслепую, но тут его чем-то ударили сзади, и он начал терять сознание.

— Вот я дурак! Надо было сразу нож выхватить! — подумал напоследок юноша.

Очнулся Гаузен уже в каком-то помещении. Он сидел на стуле в углу и на его руках были надеты оковы. К счастью, яд, которым его опрыскали злодеи, ослепил его не навсегда, и юноша уже начинал что-то видеть. Особое внимание он обратил на невысокую статую женщины с мечом, из одежды на которой была только повязка на глазах. В другой руке она держала весы.

— Наверное, она торгует мясом, — подумалось юноше. — Режет и взвешивает прямо на месте.

За столом сидел человек в синей одежде, который, прижав трубку к уху, разговаривал приглушенным голосом, зажимая фуражкой рот:

— Алле, это рынок? У вас заложена бомба! Немедленно сообщите в милицию, чтобы они пришли к вам с проверкой.

— Петя! Ну так же нельзя! Ты хотя бы для приличия из соседнего кабинета, что ли, звонил, — раздался голос из другого угла. Гаузен повернул голову и увидел, что за соседним столом, попивая кофе, сидит человек, тоже носящий похожую форму.

— Митя, это я так… Попугать немного… Чтоб они там у себя… — пристыжено начал оправдываться Петя.

— Опять ведь придется рейд устраивать! — продолжал настаивать на своем Митя.

— Ну, если не хочешь, я и один могу сходить! — предложил Петя.

— Одному нельзя! — возразил Митя. — Ты опять Пикарда потеряешь!

— Я его не буду в этот раз с поводка спускать! — пообещал Петя.

— Значит, сбежит вместе с поводком, — стоял на своем Митя.

Тут в кабинет ввели какого-то потертого небритого типа, который при виде милиционеров сразу уселся на стул.

— Здорово, воробьи! Ну, как вам чирикается без меня? — благодушно поприветствовал посетитель.

— Как ты меня назвал, зэк?! — рассердился от подобной фамильярности Петя, но Митя примирительным жестом остановил его дальнейший порыв.

— Отбросьте свое панибратство, товарищ Волжанин, — наставительно произнес милиционер Митя. — Вы нам лучше скажите, как это вы при помощи фомки вскрыли дверь квартиры?

— Ну, с кем не бывает, товарищ начальник, ну ключи, ну позабыл, — пожал плечами подозреваемый в преступлении.

— А то, что это не ваша квартира, тоже позабыли? — настаивал Митя.

— Ну, я и говорю, тяжелое детство, да еще весна была только недавно. Авитаминоз, понимаешь, вот и мозговые клетки плохо действуют, — медленно, будто пережевывая для ребенка, объяснял Волжанин.

— А о твоих прошлых судимостях ты тоже позабыл, сволочь уголовная? — не выдержал Петя, похоже решивший, что собеседник издевается над следствием.

— Я вам что? Справочное бюро, чтобы все помнить? — заметно поднапрягся допрашиваемый.

— Да не пугайтесь, гражданин Волжанин, — успокоил Митя. — Мы же в милиции, а не в инквизиции. А вот лет сто назад нас называли полицейскими. Знаете почему?

— Ну, как же, гражданин начальник, не первый год сижу. Вы чуть что — сразу по лицу да по лицу, — догадался заключенный.

— Неправильно вы мыслите, гражданин Волжанин, — опроверг выдвинутую теорию Митя. — Не с того конца вы до смысла докапываетесь. Полит-сей-ские. Политику, значит, сеем в головы людские. Перевоспитывать вас уже поздно, а наказывать вас пусть будет суд. Наше же дело докопаться до истины и объяснить вам вашу неправоту. Вы уж постарайтесь вспомнить все получше, а потом мы с вами еще поговорим, — объяснил милиционер, и подозреваемого в краже увели из кабинета. Уходя, он подмигнул Гаузену.

— И чего ты с ним возишься? — возмутился Петя. — Эту рожу я только в сводках раз десять видел!

— Спокойно, Петя. С таким взрывным характером ты бы еще на динамитную фабрику устроился, — попытался усмирить коллегу Митя. — Нервы следует беречь. Если ты будешь выражать свое отношение к жизни так бурно, то рано или поздно это может кончиться весьма трагически.

Тут Митя поднялся со стула и начал живописно изображать следующую картину:

— Представь себе, вот стоит у шкафа психиатр. Пожилой такой, в очках, в белой шапочке, бородка клинышком, как у Айболита, и с выражением удовольствия листает себе картотеку. А на одной из страниц останавливается и начинает мурлыкать себе под нос: Какой душевный был больной, очень душевный больной!

— Причем тут это? — посерьезнел Петя.

— А притом, что на той странице может быть твоя фамилия и фотография, — резко подытожил Митя.

— Моя?! Как это моя?! — закричал нечеловеческим голосом Петя. — Я что, по-твоему, псих какой-то?! — тут вконец разгорячившийся милиционер выхватил у своего коллеги кружку с кофе и со злостью швырнул ее об стену, изрядно запачкав обои. Кружка разбилась аккурат над статуей девушки, и по ее лицу начала стекать коричневая жижа.

— А Фемида-то у нас теперь африканка, — на удивление спокойно подметил Митя. — Кхм, Петя, я вот что тебе хотел сказать… У меня кружка куда-то задевалась, так я твою одолжил.

Разнервничавшийся милиционер, не поверив собственным ушам, подбежал к статуе и поднял осколок. На нем было написано «Петя». Обладатель именного черепка расстроено бухнулся на свой стул.

— Ничего, Петя, ничего, — как мог, успокаивал товарища Митя, который, похоже, уже привык к подобным сценкам. — Зато теперь я знаю, что подарить тебе на твой день рождения.

— Я велосипед хотел, — обиженно пожаловался Петя. — И вообще — за такие шутки ноги надо отрывать!

— А почему ноги, а не руки? — полюбопытствовал Митя.

— Я что, по-твоему, зверь какой-то? — удивился Петя. — А чем тогда есть?

После этих слов оба милиционера вспомнили о присутствии в кабинете Гаузена и переключили на него все свое внимание.

— Что, Петя, опять какого-то панка поймали? — показал пальцем на кожаную курточку Гаузена Митя, данным вопросом пытаясь разрядить атмосферу и окончательно замять скандал.

— Разве это панк, Митя? — поднял голову от стола Петя и с большим подозрением посмотрел на немытые волосы Гаузена. — Может, он куда опасней. У него нож нашли!

— Как же я забыл про нож? — подумалось Гаузену. — Если бы я додумался его выхватить, они бы так просто меня не сцапали. Ну, я здесь долго задерживаться не собираюсь. Мне еще надо встретиться с Лин.

— Это все бандиты, Котовские на меня напали! И я просто Ахиллес от такого обращения! Пустите меня, а не то будет совсем Паганини! — новый язык все еще не до конца давался юноше, и привычные слова мешались с непонятными.

— Полегче, парниша, — возразил Петя. — Как такому как ты вообще можно доверять?

— Я невиновен! — не сдавался юноша, все еще путаясь. — Мандельштам буду, если Саврасов.

— Ты мне голову не Марокко, я уже все Ришелье! Тьфу ты! — ненадолго заразился странным выговором юноши Петя. — Документов у тебя нет, я думал, ты обычный голодранец, а ты, судя по всему, иностранец! Может даже… из Хорватии!

— Кроватия? Хорошая, наверное, страна. Только знай, лежи да спи, мни бока в постели, а не в подворотне, — подумал Гаузен, не разобрав название целиком. Юноша уже который день подряд не мог нормально выспаться, но волевым усилием отогнал от себя сонливость, ведь от ясности ума зависела его свобода.

— Петя, надеюсь, ты его не бил? — обеспокоился странной дикцией Гаузена Митя. — Помнишь, как в прошлый раз, когда задержанный оказался дипломатом. А этот… Да еще без документов, может быть кем угодно.

— Не этот, а тот самый! — перебил юноша, который уже более-менее начал осваиваться со своим новым языком, надеясь запугать стражей порядка. — Вы обо мне еще услышите!